Как мне отсюда выбраться?
Наружу вела только одна дверь. Значит, мне придется вылезти через окно. С третьего этажа! Я ведь могу разбиться насмерть, верхолаз из меня никудышный.
Когда этот незнакомец вернется обратно? Неужели мне придется сидеть здесь до тех пор, пока он опять не придет? Неужели я так и не узнаю, кто это?
Все было напрасно.
Когда я немного пришла в себя, я стала осторожно обследовать комнаты. Теперь я осталась одна и не рисковала с кем-либо столкнуться. Но меня пугал звук собственных шагов, и я старалась ступать как можно тише. Я едва осмеливалась дышать. В невероятном напряжении я переходила из одной комнаты в другую.
Казалось, ничего не изменилось с тех пор, как мы побывали тут вдвоем с Розильдой.
Когда я проходила мимо задрапированной в белое мебели, мне почудилось, что под покрывалами кто-то прячется. В мутных зеркалах мне мерещились лица, невидимые глаза наблюдали за мной из темных углов. Я вся дрожала от страха.
Я только и делала, что изо всех сил пыталась себя успокоить.
Вот они какие, эти заброшенные комнаты. Самое обыкновенное помещение, ничего особенного. В зеркалах, с которых никто не стирает пыль, может померещиться все что угодно. Зеркала искажают реальность, а за фантазией дело не станет. Ничего такого страшного здесь нет.
Наконец я немного успокоилась и стала подумывать о том, не раздвинуть ли занавески, чтобы посмотреть, смогу ли я выбраться через окно.
А может быть, просто распахнуть окно и позвать на помощь? Но это только в самом крайнем случае. О последствиях такого поступка мне даже подумать было страшно.
Проходя по детским комнатам Арильда и Розильды, я заметила игрушечного медвежонка, лежавшего на кровати Арильда. Я остановилась и взяла его.
Медвежонок был коричневый с маленькими блестящими пуговицами из стекла вместо глаз. Он подействовал на меня успокаивающе. Я посмотрела вокруг. Если мне придется здесь заночевать, я лягу в какой-нибудь из этих маленьких комнаток. Наверно, в кровати Розильды с закрытыми дверцами. Я внимательно осмотрела их, проверяя, закрываются ли они на замок. Тут и ключи от них лежали, но я не осмеливалась их опробовать. А что если я потом не смогу открыть замок.
Я взяла мишку и пошла дальше, в спальню Лидии Стеншерна. Только я подумала, что успокоилась, как сразу снова начала дрожать. Ну конечно же, я была тут одна, ни одно живое существо мне встретиться не могло, а вдруг здесь водятся привидения?
Едва переступив порог, я отпрянула.
На стуле совсем рядом с дверью лежал траурный платок, которого в прошлый раз не было. Чуть поодаль, на крючке, торчащем в изразцовой печи, висело черное платье. А на кровати за портьерами на этот раз было пусто. Белое платье, которое мы видели здесь тогда, исчезло.
На туалетном столике стояла ваза с белыми розами. Розы эти были не искусственными, а настоящими. На столе возле маленького диванчика лежало несколько Розильдиных блокнотов. Да, явно тут хозяйничало не привидение. Я никак не могла взять в толк, что же на самом деле происходит.
Постепенно я успокоилась, но тут же вздрогнула. К стене прямо передо мной была прислонена картина Лидии «Смерть Офелии». При таком освещении она по-прежнему наводила ужас. Я еле удержалась, чтобы не закричать. Из башен доносился непрерывный звон. На вешалке поблизости висело траурное платье, я в ужасе переводила глаза с платья на картину.
Но наконец я пришла в себя. Если я хочу уйти отсюда в здравом уме, то не надо терять рассудка от страха. Здесь надо размышлять хладнокровно. Больше я не позволю себе терять самообладание. Хватит с меня того, что меня здесь заперли на замок. Что бы ни случилось, надо сохранять спокойствие.
Легко сказать, да трудно сделать.
В следующее мгновение я увидела, как в зеркале что-то проплыло. Фигура, одетая в белое, медленно отделилась от стены и шагнула в комнату.
Я тотчас обернулась.
И тогда фигура бесшумно скользнула обратно. Я почувствовала, как кровь леденеет в жилах. Волосы встали дыбом на голове. И тут я увидела кое-что, чего не заметила раньше.
На стене прямо напротив кровати с балдахином висел портрет в натуральную величину, на котором была изображена необыкновенно красивая женщина в белом платье. Я поняла, что это тот самый портрет, о котором рассказывала Амалия, – на нем была изображена несчастная мать Лидии, Клара де Лето. По рассказам Амалии, картина оживала, женщина подходила к кровати Лидии и молила ее о том, чтобы та назначила место, где могли бы встречаться их души. Это она окропила слезами носовой платок Лидии.
Я задрожала.
Совершенно отчетливо я видела, как женщина скользнула обратно в картину. Сначала она попятилась от меня. А в конце концов снова превратилась в портрет, неподвижно висевший в раме на стене.
Что на меня нашло, не знаю, но я бросилась к картине. В дикой панике, но в то же время охваченная инстинктивным чувством близкого спасения, я протянула руки к раме и потрогала лепнину из роз.
Внезапно полотно снова зашевелилась. Оно медленно отделилось от рамы, и я невольно шагнула назад.
Я не верила своим глазам.
За портретом прямо передо мной зияла черная дыра.
Перешагнув порог, я заглянула туда и рассмотрела, что в черной бездне, которая померещилась мне в первый момент, на самом деле вырисовывается узкая винтовая лестница. Значит, за портретом скрывался потайной ход. А позолоченная рама служила дверным косяком.
Я двинулась вперед, шагнув в темноту. Дверь с портретом медленно закрылась за моей спиной. Теперь винтовая лестница была единственной возможностью выбраться отсюда. Куда она вела, я даже не догадывалась. Где-то высоко у меня над головой сквозь пыльный люк в потолке пробивался зеленоватый дневной свет. Звон стал слышен гораздо отчетливее, и я поняла, что нахожусь в одной из узких башен-близнецов.
Как я спускалась по лестнице, я не помню. Но по-моему, прошла целая вечность, и я решила, что скоро попаду в подземелье, – в результате так и произошло. Внезапно я оказалась в темном туннеле, выдолбленном в горе.
И тогда я увидела впереди силуэт бегущего человека, вырисовывавшийся на светлом фоне в конце туннеля.
Это была женщина. Я могла разглядеть лишь черную фигуру в светлом проеме. Я поняла, что это она только что проскользнула в потайную дверь, но, увидев меня, бросилась обратно. Она поняла, что кто-то ее преследует, и бежала изо всех сил.
Впрочем, как и я. Но я бежала вовсе не потому, что хотела догнать ее. В тот момент меня совершенно не интересовало, кто это. Единственное, что меня занимало, – это свет впереди. Свет, который, возможно, вел наружу.
Женщина была далеко от меня. Я бы ни за что не смогла ее догнать. Только бы она не закрыла выход на засов, только бы она оставила дверь открытой, иначе я окажусь запертой в подземелье, в глубине горы, одна, и тогда уже не будет дороги ни вперед, ни назад.
И тогда никто не услышит моих криков.
Я буду похороненной заживо.
И поэтому я бежала за ней, как одержимая.
Эхо шагов отдавалось под сводами туннеля.
Споткнувшись, я чуть не упала. Я почувствовала боль в ноге, но упрямо неслась вперед.
И вдруг женщина исчезла.
Но впереди по-прежнему виднелся свет. В проеме было пусто. Собрав последние силы, я отчаянно мчалась к выходу, пока, наконец, совершенно обессиленная, не вывалилась наружу. В голове у меня все перемешалось, яркий дневной свет бил в глаза.
Выход оказался узкой, незаметной снаружи расселиной в горе. Тяжело дыша, я упала на землю, устланную мягким зеленым мхом. Было пустынно и тихо, и только птицы неугомонно щебетали вокруг.
Женщины и след простыл. Я лежала у реки, почти у самого берега. Маленькая лодка была спрятана в тростнике. Со всех сторон меня окружали заросли кустарника. Замок отсюда не был виден. Отвесная скала надо мной взмывала к небу.
С подветренной стороны горы стояла каменная скамья. Усевшись на нее, я принялась осматривать ушибленную ногу и обдумывать происшедшее. Здесь было так красиво. Солнце светило поверх скалы, отбрасывая игривые блики на скамейку. В тростнике, потрескивая крыльями, вились стрекозы.
Где я?
Туннель, через который я сюда попала, был почти не заметен. Странно, что изнутри выход казался таким большим. Отсюда его едва можно было различить, и то если знать о его существовании. С трудом представлялось, что эта крошечная расселина в горе может куда-то вести. Скорее она походила на лисью нору.
Значит, потайной ход.
Кто эта женщина?
А может быть, это София, вдова брата Максимилиама Стеншерна? Это было первое, что пришло мне в голову. А иначе кому принадлежала траурная одежда в апартаментах Лидии? Вера говорила, что София не была желанным гостем в Замке Роз, но ведь она пришла на прием к Сигрид, если это, конечно, София. Теперь я уже не была в этом уверена, хотя вполне вероятно, что это она.
А эти шаги, раздававшиеся в соседней комнате, они тоже принадлежали ей?
Нет, вряд ли. Зачем бы ей понадобилось идти обычным путем через замок, чтобы тотчас выбраться наружу через потайной ход? Тем более что шаги, скорее, были мужские. Поступь довольно тяжелая.
Но могла ли я быть настолько уверенной в этом, если в тот момент пребывала в таком возбужденном и напуганном состоянии?
Нет, единственное, что я знала наверняка, – это то, что шаги не принадлежали ни Розильде, ни Каролине. И женщина, бежавшая от меня по туннелю, тоже не могла быть ни Розильдой, ни Каролиной. Последняя вообще одевалась как мальчик, так что этот вариант исключался.
Как бы то ни было, эта женщина меня спасла.
Я встала. Нога уже почти не болела. Надо попытаться сориентироваться и понять, где я вообще нахожусь.
К моему удивлению, оказалось, что я стою прямо за домом Акселя Торсона. Пробравшись через густые заросли кустарника, я сразу натолкнулась на каменный забор, окружавший его сад.
Может быть, зайти, постучаться?
Или лучше пойти к себе в комнату и хорошенько обдумать, что произошло?
А с другой стороны, чего ждать?
Я ведь пришла сюда несколько часов назад именно затем, чтобы поговорить с Акселем. А теперь у меня еще больше причин для разговора. Надо ковать железо, пока горячо.
Только бы застать его дома! Я зашла в переднюю и тотчас увидела, что дверь в контору заперта. В прошлый раз она была открыта. Я постучала, и Аксель сразу открыл. Посмотрев на меня своими умными внимательными глазами, он пригласил меня войти. Я переступила порог, Аксель закрыл за мной дверь и молча кивнул на стул. Я села. Аксель уселся на стул передо мной, а затем долго и внимательно изучал мое лицо. И только потом заговорил.
– Так-так. Вы чем-то взволнованы? Что случилось?
Я совсем не боялась его, даже не волновалась, но я так устала, что не могла подобрать нужных слов.
Аксель улыбнулся своей серьезной улыбкой и дружелюбно спросил, не ответить ли ему самому на этот вопрос. Он сказал, что, наверно, догадывается, что меня так взволновало.
Откуда он мог это знать?
А может быть, он раскусил Каролину?
Мысли мельтешили у меня в голове.
Нет, мне не хотелось, чтобы он отвечал на свой вопрос. Аксель умен, я ему доверяла, но теперь я должна была говорить сама, я хотела сама задать свои вопросы. Слишком часто я позволяла другим внушать мне то, что я хотела сказать, а сама тихо сидела и внимательно слушала, удивляясь, что остальные знают лучше меня, о чем я думаю на самом деле. Так было всегда: и дома, и в школе, и прежде всего когда мы беседовали с Каролиной. Надо покончить с этим раз и навсегда.
Аксель Торсон не должен говорить мне о том, что я хотела ему сообщить.
И я приступила к делу. Сначала слова полились из меня рекой, почти бессвязные и необдуманные, но постепенно я пришла в себя и осознавала, что именно я хотела сказать. Самое странное, что мои мысли отчасти были новыми для меня самой. Я удивлялась тому, как много на самом деле я успела узнать, хотя сама этого раньше не понимала.
Я призналась, что мне многое известно о трагических событиях, произошедших в замке. Аксель, казалось, нисколько не был этим удивлен. Затем я перешла к вопросам о Розильде, но ничего нового к этому он добавить не мог. Все, что он рассказал о том, как Розильда стала немой, я уже знала. Аксель говорил, что самые знаменитые врачи Швеции осматривали Розильду, но вылечить ее не смогли.
– А это действительно были те врачи, в которых она нуждается? – спросила я. – Ведь ее немота никак не связана с телесными недугами.
Я спросила Акселя о том, видел ли он когда-нибудь ее рисунки – пейзажи.
Конечно, он их видел.
Не обратил ли он внимания на тени? Белые и черные женские тени на заднем плане. Их можно приписывать фантазии Розильды, но все же в этом кроется нечто большее.
Аксель, который все это время спокойно сидел на стуле и слушал меня, неожиданно встал, в глазах его засветилось беспокойство.
Да, конечно, он тоже обратил внимание на эти странные тени, но насколько он понимает, для Розильды это своего рода символы, олицетворяющие ее тоску по умершей матери, и, наверно, это не так уж и странно.
Он стал не спеша ходить взад-вперед по комнате.
– Сначала я тоже так думала, – сказала я. – Но теперь поняла, что речь идет о более реальных переживаниях.
Аксель промолчал. Я хотела поймать его взгляд, но он явно не хотел смотреть мне в глаза, на ходу он осторожно потирал пальцами веки.
И тут я услышала!
Один из его каблуков знакомо поскрипывал!
Я узнала эти шаги, по спине побежали мурашки.
– Что вы имеете в виду?
Он снова уселся на стул и дружелюбно взглянул на меня, но я молчала.
Внезапно я увидела, что Аксель пристально смотрит на мои колени.
Медвежонок Арильда!
Я случайно унесла его с собой, я совсем про него забыла, ведь когда я постучалась в дверь, я специально подумала о том, что надо спрятать его под платком, но сейчас он выскользнул и лежал у меня на коленях. Не было никаких сомнений в том, что Аксель знает, откуда взялась эта игрушка. Я увидела, как Аксель побледнел.
Наши глаза встретились, все было понятно без слов.
Я быстро встала, но он сделал мне знак садиться.
– Что вы имеете в виду, когда говорите, что за рисунками Розильды стоят более реальные переживания?
Я опустила глаза, но почувствовала, что Аксель не остановится ни перед чем, и тогда я снова подняла взгляд.
– Кто эта женщина, что была в апартаментах Лидии Стеншерна?
Я сама удивилась, как осмелилась на такой вопрос, я боялась услышать ответ на него, но Аксель по-прежнему смотрел мне в глаза.
– Вы сами не понимаете, о чем говорите.
И вдруг он стал таким усталым.
Я вкратце рассказала ему, что произошло: как я пришла сюда, чтобы поговорить с ним; как, не удержавшись, заглянула в шкафчик с ключами; как обнаружила, что ключа от апартаментов Лидии нет; как помчалась туда и, увидев, что дверь не заперта, вошла внутрь, а потом услышала его шаги – теперь я поняла, что они принадлежали ему, – спряталась и очутилась взаперти. Я рассказала о том, как зашла в спальню, где увидела таинственный траурный костюм, как внезапно потайная дверь за портретом пошевелилась, но тут же закрылась вновь – вероятно, потому, что тот, кто стоял за ней, увидел меня. И наконец, о том, как я чудом обнаружила, что дверь открывается, если нажать на гипсовую розу, как я бежала через туннель и в конце концов оказалась за домом Акселя.
Мне казалось, что Аксель весь сжался, пока я говорила. Он встал со стула и подошел к окну. Он долго молчал, повернувшись ко мне спиной.
– Эта женщина пришла туда через потайной ход, – сказала я. – Потом я видела, как она бежала передо мной по туннелю, но я бы никогда ее не догнала, а когда я выбралась наружу, ее уже не было.
Аксель молчал. Он по-прежнему стоял у окна.
– Я понимаю, что вам известно, кто эта женщина, да я и сама кое о чем догадываюсь.
Он опять ничего не ответил, и я замолчала.
Спустя некоторое время Аксель усталым голосом произнес:
– Дело в том, что то, о чем сейчас вы спрашиваете, я не могу разглашать, поскольку связан обетом молчания. И почему это так важно, кем была эта женщина? Вы понимаете, зачем вам это надо?