— Отправимся домой, пожалуй? — предложил Волков. — Пора.
— Ага. Сейчас я только рыбу сложу в мешки: засолю дома. На зиму. Соня, ты нас довезешь?
Тишина. Мягко шлепали копыта лошади. Лимонный шар луны выкатился из-за черного гребня холмов, налился белым светом и поплыл в фиолетовом небе, как светящийся океанский буёк. Тот склон горы, по которому они ехали, стал серебристо-синим, противоположный погрузился во мрак. Невидимая тропинка крутилась по склону, и лошадь, на которой сидели Волков и Алька, сама выбирала дорогу. А может, дорогу показывал Бич? Он катился впереди лошади синим клубком, и будто сматывалась с этого клубка голубая ниточка тропинки.
Конечно же, Волков не взгромоздился бы на лошадь, хотя Алька и уверяла его, что Сонька может даже троих свободно увезти, ездили же они несколько раз на речку втроем: она, Лена и Толик. Волков отказывался, но потом Алька, сидя на лошади, стала засыпать и даже чуть не упала. И тогда Волкову пришлось тоже влезть на лошадь.
Покачивались горы, небо, Алька. Она сидела впереди, держалась за гриву; Волков тоже держался за гриву, пропустив свои руки под руки девочки. Откинув голову ему на плечо, она спала, и Волков ощущал тепло ее обмякшего тела и сильные, ровные толчки сердца.
Старый друг Сашка Филинов
Была глубокая ночь, когда они приехали в поселок. Алька вначале сказала, что тоже пойдет к Матери в гости, но потом решила, что хоть капельку, ну хоть чуть-чуть подремлет, и, сбросив ботинки, легла не раздеваясь на кровать. Она тотчас заснула, и Волков, накрыв ее одеялом, потушил в комнате керосиновую лампу. Где именно происходил «дружеский ужин», особенно гадать не приходилось: дом Матери стоял у самой бухты. Именно оттуда слышались обрывки каких-то мелодий.
С банкой икры Волков направился в сторону музыки. Мягкая пыль скрадывала шум шагов, и он слышал, как в глубоком небе кричали ночные птицы.
Бич его догнал, ткнулся носом в колени и деловито затрусил к дому Матери. Горел там свет, из распахнутых окон доносились возбужденные голоса и ухающие звуки трубы. Волков толкнул дверь, Бич тотчас прошмыгнул в дом, вошел. Мать, она сидела во главе длинного широкого стола, помахала рукой — давай сюда, подвинула стул возле себя, и Волков сел за стол. Накурено тут было до сизой мглы, и в этой мгле покачивались желтые лица усатого капитана «Кайры», Аркахи Короеда, мерно двигающего челюстями, толстолицего широкоплечего мужчины, что-то сосредоточенно разглядывающего в своей тарелке, и бородатого мальчишки, погруженного в чтение толстенной книги. Были тут еще несколько мужчин и женщин, незнакомых Волкову, да под столом грызли кости два пса, к которым тотчас присоединился и Бич. Вели собаки себя прилично, не ссорились, видимо, встречались они в таких условиях уже не в первый раз.
— Не помешаю? — спросил Волкова капитан «Кайры». Был Ваганов в одной тельняшке, а на его плечах возлежали начищенные до жаркого блеска извивы громадной трубы — баса. Не дождавшись ответа, моряк-музыкант присосался к мундштуку, и труба густо пророкотала.
Очень хотелось есть, и Волков нетерпеливым взором обозрел стол: картошка, соленые огурцы, большие куски мяса, ломти янтарно-красной чавычи в мисках, груда душисто попахивающих копченых кетин, а из большой закопченной кастрюли торчали красные шиповатые лапы крабов.
— Ешь, — сказала Анна Петровна Волкову, пододвигая чистую тарелку и стакан. — На острове «сухой закон», но сегодня я разрешила немного выпить мужчинам: впереди месяц забоя. И уж там ни-ни! — И, по-видимому, продолжая спор, она сердито сказала Короеду: — А я говорю, нам такого плана по забою не осилить. Ленка еще в прошлом году предупреждала, что стадо котиков почти не увеличивается, а значит…
— Жизнь бурно прет вперед, Мать, — усмехнувшись, сказал Короед, с хрустом ломая крабью лапу. — И пущай кот поспешает за нашими планами, ежели хочет выжить… Эй, Толик, ну-ка почитай нам вслух.
— Отстань, — пробормотал мальчишка, сердито сверкнув очками.
— И в этом году Ленка просигналила с Большого лежбища: мало котишек, подходы жидкие, — продолжала Анна Петровна. — А значит, что? Вот притопаем мы на лежбище и разведем ручками. Хозяин утвердил планы, пускай он их сам и выполняет.
— «Кайра» пойдет на лежбище? — спросил Волков.
— Да. Только вначале забежит в бухту Каланью, продукты забросим туда. Там у нас один ученый мужчина робинзонит, каланов изучает. А потом в бухту Урилью заскочим. Гвозди и инструмент туда надо доставить, а потом…
— Скажи капитану «Кайры», пускай возьмет меня с собой. Поживу месячишко на острове. Только не знаю, где лучше: на Большом лежбище, что ли?
— Там бьют котов, а это не особенно-то приятное зрелище, — сказала женщина, потом задумалась, достала папиросы и закурила. — Послушай-ка, а не пожить ли тебе в бухте Урильей? — Она наклонилась к нему, жадно затянулась дымом. — Там дом, и в доме есть все: кровать, стол, табуреты. Правда, ремонта он требует, но ты же умеешь держать в руках топор и пилу?
— Умею, Мать, — сказал Волков, слушая женщину с интересом. Но тут раздался шум — это лошадь просунула голову в окно, видно, решив полюбопытствовать, что здесь происходит. Нисколько не удивившись — видно, лошадь могла вот так, запросто приходить в гости, — Толик вынул из кастрюли крабью лапу и подал лошади. Та взяла ее как трубку в зубы и, всхрапнув, исчезла. Волков удивленно покачал головой, ему все больше и больше нравились и островитяне, и лошадь, и Бич, хрупающий кости под столом. Мать тронула его за плечо, и Волков сказал: — Ну, выкладывай. Дом надо отремонтировать, да?
— Надо. Вот так, — Анна Петровна провела ладонью по горлу. — Так вот: лежбище там запретное. Сколько сил мы с Ленкой угробили, чтобы запретить на нем забой. Правда, вопрос пока окончательно не решен и Хозяин еще может выкинуть какой-нибудь номер, но я все равно не разрешу там промышлять котишек. Сама с ружьем встану, а не пущу никого.
— А м-мы тебя пленим! — хмыкнул Аркаха. — Ты еще хор-роша, Мать…
— Говоришь: запретное. А почему? — спросил Волков, покосившись на парня и доставая из кармана бумаги. Пока Альку дожидался, нарисовал кое-что да расчеты сделал. — Возьми.
— Спасибо. Почему запретное? Ну, во-первых, оно зарождающееся: когда-то было там большое лежбище, да браконьеры его разгромили. Ну а во-вторых, надо, чтобы для котишек какое-то спокойное прибежище на острове было. Смекаешь? Пускай плодятся. В будущем это лежбище вроде бы как резервуаром станет: коты начнут оттуда расселяться по другим бухточкам. В общем, воспроизводство…
— Говоришь, бухта Урилья? — переспросил Волков, размышляя.
— Так вот: охранять лежбище некому. Штат есть, а человека нет: окладишко дохлый — сто рублей. Но зато какая там природа! Послушай, Волков, может, посидишь там хоть на период забоя, пока зверобои не уедут с Большого лежбища?
— Да какой идиот будет сидеть в твоей бухте?! Природа! Ха! — выкрикнул Аркаха, хватая Волкова за руку. — Друг, давай-ка выпьем. Понял-нет?
— Минутку, дорогой, — сказал Волков, отодвигая его от себя, а потом вернулся к разговору с женщиной. — Нет, Мать, все это слишком сложно. Как говорят испанцы: «Мучо трабаха, покито песо» — «Много работы, мало денег».
— А что в нашей жизни просто? — спросила Анна Петровна, не удостоив внимания того, что говорят испанцы, и, шумно отодвинув стул, вышла в соседнюю комнату. Что-то там упало, звякнуло, потом она снова появилась с винчестером в одной руке и с какими-то бланками в другой. Поставив винчестер возле себя, она резким движением руки расчистила место на столе и положила на него бланк. «Временное трудовое соглашение» — было написано на нем. Анна Петровна твердо сказала: — Ну, договорились. Вот тебе винчестер. Итак, пишу: «Мы, нижеподписавшиеся…» Ваганов, познакомьтесь, отвезешь Волкова в Урилью. Итак, как твое имя и отчество?
— Валерий Александрович, — машинально сказал Волков, беря в руки тяжелый, крупного калибра винчестер. Мать уже начала писать, и Волков хотел ей сказать, что все это глупости, что никаким он инспектором быть не может, смешно даже, как вдруг возле дома послышались грубые мужские голоса, загромыхали ступени крыльца, дверь рывком распахнулась, и в дом вошли несколько мужчин.
— Здорово, Мать! — рявкнул один из вошедших. — С корабля да на бал? Вот уж кстати!
В доме сразу стало тесно. Те, кто сидел за столом, повскакали со своих мест, и Волков догадался: это и есть Хозяин. Только Ваганов, он внимательно разглядывал на свет мундштук от трубы, остался сидеть на скрипучем табурете да Анна Петровна, кивнув вошедшему, продолжала заполнять бланк. Сбросив брезентовую куртку на пол, шумный мужчина распорядился: — Толик, марш на «Кайру». Барсуков и ты, Аркаха, чего тут расселись? И ты, Ваганов, иди-ка на свой пароход, готовь машину: через полчаса пойдем на лежбище… Эй, Мать, чего ты там пишешь?
— Садись: ешь, пей, — сказала женщина. — Чего расшумелся-то? Чай, не в своем доме-то. И бакланцам дай поесть, а уж потом…
— Я им дам поесть, я их сейчас накормлю! — загремел мужчина. Отставив винчестер, Волков пригляделся к человеку. — Они полдня с двигателем провозились, завести не могли, позорники! Берите хлеб, мясо — и марш на сейнер. И глядите мне, ежели через полчаса движок опять не заведется!
Толик позвал Бича и быстренько удалился, Ваганов протер чистой тряпочкой мундштук трубы, убрал его, снял с легким кряхтением с себя трубу и поднялся. Молча, торопливо забрав кое-какие продукты, грохоча сапогами, мужчины направились из дома, а когда его покинули женщины, Волков и не заметил. Поинтересовавшись у Ваганова, все ли необходимое для зверобоев загружено в трюм сейнера, Хозяин проводил капитана до двери и подержал ее, пока тот выволакивал на улицу трубу, а потом сел напротив Анны Петровны.
Теперь свет от лампы упал на его лицо. Погрузневший и еще больше раздавшийся в плечах, немного постаревший, с блестящей коричневой промоиной посреди головы, сидел за столом гостеприимного дома Сашка Филинов своей собственной персоной. Что-то дрогнуло в его буром от загара лице с пристальными зеленоватыми глазами. Напряженно уставившись на Волкова, он покачал отрицательно головой, как бы говоря самому себе: ну нет, такого не может быгь!.. А потом захохотал, вскочил, отшвырнув табурет, и ринулся к Волкову.
Глава 2
В океане
Белый дьявол
— Па-адъем, искатели приключений! Все на палубу. Рыбалить! Волков открыл глаза и некоторое время не мог сообразить, где находится. Он лежал на койке, покрытый тяжелой и остро пахнущей овчинной шубой. Ах да, это же «Кайра». Ну да, он находится на сейнере, а сейнер держит курс на лежбище, везет продукты и снаряжение для зверобоев, да и самих зверобоев тоже. Однако отчего такая тишина? Не слышно работы двигателя, плеска воды… На якоре, что ли, стоим? Волков закрыл глаза, очень хотелось спать, и вспомнил, как еще в темноте с бухты разнесся вой тифона «Кайры», извещающий, что на сейнерах все готово к отходу на Большое лежбище, и они поднялись из-за стола. О чем же они спорили с Филиновым? А, бог с ним… Анна Петровна дала Волкову толстый и тяжелый, как кольчуга, свитер, принесла высокие резиновые сапоги и несколько пачек патронов для винчестера. Снова завопило с бухты, и они втроем — он, Филинов и Мать — отправились на берег. Но потом Волков их оставил и отправился к Альке, надо было попрощаться с ней, хотелось сказать девочке какие-то очень добрые слова, но ее не оказалось дома. Наверно, страшно одной, вот и ушла ночевать к кому-то. Он все же походил между домов, выкрикивая «Алька, Алька», но никто не отозвался, и тогда, зайдя к ней в дом вновь, и выбрав кое-что из своих вещей, и запихнув все это в рюкзак, полученный тоже у Матери, Волков зашвырнул чемодан под кровать и помчался к бухте. А там уже «пушил» бакланцев Филинов: опять у них двигатель не заводился, к тому же механик лыка не вязал, да и капитан «Баклана» был хорош. Трудненько у них с кадрами, подумал Волков, да и «Баклан»-то… смотреть тошно на посудину: ржавый, помятый, запущенный до предела. А ведь эти сейнеришки неплохие посудинки. Когда-то и он на таком пахал соленую водичку. Руки бы приложить: поскрести, посуручить, покрасить…
Отдернув занавеску, Волков посмотрел вниз, он спал «на втором этаже». Кто-то протяжно зевал; послышался смех. Присев возле по-детски крепко спящего Толика, Аркаха Короед совал мальчишке в ноздрю сухую травину. Протиснув ладони между коленок, Толик морщился, вздыхал, но не просыпался. Очки его висели на гвоздике, возле лица, а над койкой был сооружен прогнувшийся от тяжести, весь заваленный книгами стеллаж. Просто удивительно, как только мог Толик протискиваться под него. Перестав жевать, Короед всунул травину поглубже, Толик чихнул, вскочил и ударился головой о стеллаж. Аркаха захохотал и потопал к трапу. За ним на палубу пошли и другие мужчины: пятеро зверобоев, которых снял с «Баклана» и взял с собой на «Кайру» Филинов.
— Послушай, Волков. Тебе надо познакомиться с Пургиной, — сказала Мать, когда Волков спрыгнул на палубу кубрика. Она стояла перед мутным, в черных оспинах зеркалом и расчесывала густые волосы. «Какая же она Мать? — подумал Волков, посмотрев на нее. — Ей еще, пожалуй, и сорока-то нет…» Зажав в зубах шпильки, Анна Петровна поглядывала на Волкова через зеркало. Женщина скрутила волосы жгутом и пронизала их шпильками. — Она тут у нас начальница охотничья на всем острове. Так, может, тебя высадить в Каланьей? Там она сейчас. Оттуда до Урильей рукой подать. Километров восемнадцать.
— Это что ж, пять пудов продуктов и барахла на себе тащить? — спросил Волков. Сев на чью-то койку, он достал из рюкзака пачку табаку, набил им коробку. — Не выйдет, Мать. Аня, как ты? — послышался тут голос Филинова, Теперь в нем не звенел металл. Голос, пожалуй, был более извиняющимся. — Ты меня прости, что вчера расшумелся: эти бичи с «Баклана»…
— Я еще с тобой потом поговорю, — предупредила его Анна Петровна. — Ворвался, расшумелся. Тобой скоро детишек пугать будут. Иди-иди! Не подлизывайся.
Филинов шепнул что-то женщине, та, засмеявшись, оттолкнула его, поглядев на Волкова, тут и Филинов заметил, что они в кубрике не одни, и, кашлянув в кулак, вышел на палубу.
Набросив шубу на плечи, холодило, Волков поднялся по гулкому трапу, открыл дверь и… ничего не увидел. Пусто. Не было ни берегов, ни океана, ни солнца. Вернее, океан был, метров пятьдесят в одну сторону, столько же — в другую. А дальше сплошной стеной стоял туман, и из него выкатывались сизые, как крыло голубя-почтаря, волны. Катились одна за другой, подныривали под сейнер, валяли его. Чертыхнувшись, Волков с ненавистью глядел на плотную белую стену: нет мерзостнее штуки в океане, чем туман. Для мореплавателя он что повязка на глазах. Хорошо, если идет твое судно где-то в стороне от больших морских путей, да локатор, этот судовой ангел-хранитель, не барахлит, и ты знаешь, что он не подведет тебя.
— Туманчик-то хап и слопал нас, как белый дьявол! — услышал Волков голос Толика. Бухая тяжелыми сапожищами, парень подошел к нему: — Что? Из гор, говорю, выполз, зараза, и проглотил нас вместе с корытом. А нам на него тьфу! Кха, рыбку мы пока пошарим себе на ушишку, да и зверобоям привезем. На, держи снасть.
— Ваганов Серега, у тебя что: только одна бочка? А где брезентовые мешки? — послышался голос Филинова. — Толик, волоки их сюда. А ну, парни, давайте-ка на счет, кто больше. Поехали!
Снасть оказалась самой примитивной: с тремя крючками, каждый из которых был прикрыт красной, уже вылинявшей тряпочкой. И это все? Хотя да, они ведь тоже когда-то так ловили… Рыба была спасением. Рыбу на шхуне ели в завтрак, обед, ужин. Ага!.. Волков почувствовал, как леса дернулась и резко пошла под киль судна. Он потянул ее, в воде заметались серебристые тени, и в следующее мгновение он выдернул из воды двух крупных полосатых рыбин. Сняв их, снова опустил снасть в воду и опять почувствовал резкий рывок.
— Терпугов, бычков и палтусов в сторонку отшвыривайте! — крикнул тут Толик. — Ушишку я сделаю по собственному рецепту… Ать-два… еще три!
Ловля шла бойко. Все, кто был на сейнере, в том числе и Анна Петровна, стояли вдоль бортов судна и взмахивали руками, будто дирижировали невидимыми оркестрами. Бум-бум-бум: стучали о палубу тяжелые полосатые рыбины, которых Толик именовал «судачками». Стало тепло. Волков сбросил шубу и пригляделся — не только они ловили рыбу: под водой зигзагами носились кайры. И то одна, то другая выныривали на поверхность океана и заглатывали рыб. Правда, каких именно, понять было трудно. Опустившись на колени, Волков заглянул в воду — вот и еще одна кайра будто летела под водой. Вынырнула… Волков поднял голову: кайра тяжело разбежалась и взлетела. Полет ее был стремителен, прямолинеен, будто проложен по пеленгу; отражаясь в воде, кайра врезалась в белую стену и тотчас исчезла.