В кухне нашел кусок домашней колбасы, хлеб, завернул их в газету, сунул за пазуху под куртку. Взял с собой отцовский фонарик, натянул кепку и, больше не медля, шагнул к выходу.
Солнце тем временем уже опустилось за горизонт, выставив над холмом неяркий багровый серпик, и сумерки в подъезде стали гуще. Веселый, шумный, когда-то наполненный голосами детей, перекличкою патефонов, дом казался неживым.
МИЛЛИМЕТР
Беленькая, румяненькая, пухленькая Ася Вагина была на целую голову ниже Тимки. За этот игрушечный рост ей придумывали десятки прозвищ: и Молекула, и Кнопка, и Карапешка, и Миллиметр… Но Карапешка относилась к своим прозвищам совершенно равнодушно и, кажется, была страшно счастлива, что уродилась такой маленькой, словно это давало ей особые преимущества перед одноклассницами. Мало того, если другие, нормального роста девчонки вели себя, как положено девчонкам в четырнадцать лет, — Карапешка переняла у матери взрослые манеры, и, в то время как случайные люди принимали ее за второклассницу, она считала себя чуть ли не дамой. Даже косы Карапешка не носила, а подбирала волосы по-взрослому, валиком, что позаимствовала у Тимкиной матери. У нее была просто болезнь — перенимать все, что увидит или услышит. Одна эта взрослость ее при кукольной внешности была невыносима. Но Миллиметр ухитрилась нажить столько отрицательных привычек и качеств, что их с избытком хватило бы на три седьмых — «А», «Б» и «В» — класса.
Тетя Роза была учительницей, преподавала старшеклассникам немецкий язык. А Карапешку свою начала обучать языку лет с шести, чем Кнопка, или Миллиметр, ужасно гордилась и никогда при встречах не говорила «здравствуй», а «гутен морген» или «гутен таг». Если ее спросишь, где Аня и Вера, не скажет по-человечески, что пошли купаться, а ответит буквально по учебнику немецкого языка: «Анна унд Вера баден». И к ее многочисленным прозвищам прибавилось еще три: Немка, Ундвера и Аннабаден.
В одном подъезде с Аннабаден жила портниха Ангелина Васильевна. Ее всегда было слышно за квартал — Ангелина Васильевна вмешивалась в любое дело, касалось оно ее или не касалось: метет ли дворник улицу, везет ли мимо свою тележку мороженщица или кто-то вывесил для просушки белье во дворе. Начинала Ангелина Васильевна с того, что грозилась вырвать руки простофиле, который «так делает». Выяснялось, что делать все нужно наоборот… Особенно доставалось мужчинам. И когда скандал разгорался в полную силу, по мнению Ангелины Васильевны, зачинщиком скандала всегда был кто-то, а уж никак не она, и все всегда завершалось тем, что портниха грозилась привлечь своего соперника к ответственности, кричала: «Я тебе не жена! Ты свою жену иди называй так, а на меня не имеешь права!..» Муж у Ангелины Васильевны был, но жил он отдельно от нее, где-то в другом конце города. Раз в одну — две недели он с небольшим фибровым чемоданом возвращался к Ангелине Васильевне, — как правило, под вечер, после работы. Но с тем же самым чемоданом убегал на следующее утро под неуемные крики Ангелины Васильевны. Мужу она не могла сказать, что не жена ему, поэтому кричала немножко иначе: «Я тебе не какая-нибудь!.. Ты иди других называй так, а я тебе не какая-нибудь!..»
Вот эта самая Ангелина почему-то влюбилась в Аннабаден, и в то время, как тетя Роза, отучив первую смену, задерживалась в школе на вторую, Ангелина Васильевна и Аннабаден вместе готовили себе ужин, вместе ходили в кино и на море купаться… Вполне естественно, что Аннабаден переняла вскоре ее самые худшие привычки и обзавелась еще одним прозвищем: «Я-тебе-не-жена».
Тимка имел к Миллиметру особые претензии. Их отцы служили на одном корабле — хорошо, их матери были подругами еще до того, как родились Тимка и Миллиметр, — ладно… Зачем она подчеркивала в разговорах: «Мы с Тимой… У меня и Тимы…»? Или звала на весь класс: «Тимоша!» — все равно что «Тимулечка». Игорь Надеин, с которым сидел Тимка, дважды за эту зиму переболел гриппом, и оба раза Карапешка, взяв свой портфель, как ни в чем не бывало пересаживалась к Тимке, после чего за Тимкиной спиной ее называли Нефедовой. Отколотить Аннабаден было не то что боязно — перед родителями, например, — но как-то не солидно. Раз Тимка не выдержал и замахнулся на нее кулаком, а потом сам же и мучался: глаза у Миллиметра сделались при этом такие испуганные и так она сжалась вся, что Тимке показалось, он замахнулся не на взрослую девчонку, а на младенца. Вдобавок Миллиметр заплакала.
Тимка шел к Вагиным без надежды увидеть кого-нибудь. Но это было последнее звено, которое так или иначе связывало его со «Штормовым». И, зная наверняка, что Вагины эвакуировались, Тимка не мог не заглянуть на улицу Челюскинцев, где они жили.
Он издалека еще заметил непривычную брешь с той стороны улицы Челюскинцев, где недавно стоял красивый, с полукруглыми окнами и решетчатой аркой дом Вагиных. От развалин тянуло едким запахом гари.
Багровый солнечный диск полностью скрылся за горизонтом, и быстро гасла робкая полоска зари над Семеновскими холмами.
Тимка в полном одиночестве обошел развалины вагинского дома. Постоял на заваленной грудами кирпича и камня площадке, что служила когда-то внутренним двориком, прислушался, уловив откуда-то из темноты соседнего дома слабый, похожий на мяуканье писк. Подумал, что сейчас не время отыскивать заблудившегося в развалинах котенка. Но сделал шаг по направлению улицы и тут же снова остановился, потому что едва слышное мяуканье сразу перешло в неудержный, громкий плач. Тимка прошел назад и в углу, между полуразрушенной стеной соседнего дома и кирпичной оградой, увидел сидящую на кусках цемента Асю.
Обратив к нему мокрое лицо и вздрагивая всем телом, она заплакала еще громче. Руки и ноги ее были в кровавых ссадинах.
— Ты что… — Он чуть не сказал: Карапешка. — Ты что, Ася?!
Хотел поднять ее. Она шевельнула губами, пытаясь что-то сказать, но у нее получалось только прерывистое, громкое:
— А!.. а!.. а!..
— Ася! Перестань, Ася! Слышишь?! — прикрикнул Тимка и наконец поставил ее на ноги. — Пойдем! Нельзя нам тут оставаться!
— Не пойду!.. — ответила она сквозь слезы. И перестала плакать в голос, но долго еще всхлипывала, судорожно глотая воздух.
Тимка достал из кармана носовой платок, и сам, потому что руки ее не слушались, кое-как утер ей лицо. Потом с трудом выяснил, почему она осталась в городе, не уехала.
Когда им сказали, что нужно бежать к причалу, тетя Роза сунула Асе хозяйственную сумку, сама в одну руку подхватила чемодан, на другую — шестимесячную Олю, и они побежали к площади Свердлова, чтобы захватить с собой Тимку. Но у самой площади тетя Роза вспомнила, что позабыла дома узелок с молоком и фруктовыми соками для ребенка.
Оставила чемодан Асе, велела ждать, а сама побежала опять на улицу Челюскинцев. Ася ждала ее в чьем-то подъезде час, другой, а потом, бросив сумку и чемодан, побежала следом. И увидела вместо дома эти развалины…
— Хорошо… — забормотал Тимка. — Может, вы разошлись… А где ты вся так ободралась?
— Я копала!.. — Ася снова заплакала в голос. — Копала вот ту-у-т! — протяжно выкрикнула она, показывая на развалины своего дома. И Тимке сделалось жутко. Она своими слабыми руками пыталась разобрать завал, что не просто даже для взрослых спасателей. Сколько она провозилась тут?
— Дурочка! — сказал Тимка. — Может, она забыла, где оставила тебя, и побежала к причалу другой улицей! Я видел, как уходили корабли, там были женщины с детьми, и тетя Роза уехала! Конечно, уехала! — повторил Тимка, хотя знал, что этого быть не может.
Но слова его подействовали. Ася стала всхлипывать реже.
— Пойдем, — сказал Тимка. — Скоро ночь, и надо торопиться.
— А куда?! — спросила Ася. — Куда я теперь пойду?!
— Ну, куда-нибудь! Поживешь пока у нас! — предложил Тимка. Сначала предложил, а потом спохватился, что его дома тоже больше не существует, что ему, как и Асе, ночевать негде. — Что-нибудь придумаем! — добавил он. — Пошли! — И, схватив ее за руку, потащил в обход развалин, на улицу.
Быстрые сумерки черной тенью заволакивали развалины домов, улицу, и они с трудом узнали в набежавшей на них женщине Ангелину Васильевну.
— Господи! Мармышка ты моя! — воскликнула та, прижимая к себе Асю.
Этого прозвища Тимка еще не слышал. Видно, такой уж был Асин удел, что ей всегда давали прозвища.
— Где мама?! Почему ты не уехала?!
Тимка стоял в стороне, пока тетя Геля, как называла ее Ася, расспрашивала и охала, горестно зажимая ладонью рот. Ася повторила ей, что уже знал Тимка, и Ангелина Васильевна, как он, сказала, что Асина мать впопыхах могла забыть подъезд, где оставила ее. Потом ухватила обоих за руки.
— Где же вам ночевать-то теперь?! Айдате со мной, к Ивану! (Так звали ее мужа). Нас там душ пятнадцать уже, но как-нибудь!
Тимка уперся, когда она потащила его за собой, высвободил свою руку.
— Вы Асю возьмите… а я не пойду, — сказал Тимка.
— Я с тобой! — сразу испуганно перешла на его сторону Ася.
— Да вы что?! — Портниха растерялась, — Чего это вы удумали?!
— Ася пускай пойдет к вам, а мне нельзя, — сказал Тимка. — Я сын командира.
— А я, Тим, дочь командира. — упрямо возразила ему Ася. — Мне тоже нельзя.
Тетка Ангелина смотрела, смотрела на них и вдруг, обхватив ладонями лицо, заплакала:
— Гос-по-ди! Гос-по-ди!..
Все видел Тимка: как она кричит, как ругается, как хохочет, а как плачет — увидел впервые. Кинулся утешать:
— Не плачьте, тетя Геля! Мы найдем, где ночевать! У нас есть где! А вас там много, все из-за нас могут… — Он не договорил, потому что тетка Ангелина не слышала его сквозь плач. Повторил, когда она немножко успокоилась: — У нас есть где, мы найдем комнату!
— Найдем, тетя Геля! — как эхо, повторила Ася, словно и вправду она была взрослой, а тетка Ангелина маленькой.
— Ага! Вот где ты! — неожиданно раздалось над их головами.
Тимка глянул через плечо тетки Ангелины и, схватив за руки ее, Асю, потащил их с улицы в чей-то двор. Но портниха удержала его.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ВРАГАМИ
Это был Кравцов. Непонятно радостный, он перехватил тяжелые авоськи в левую руку, а правой потянулся к Тимкиному воротнику.
— Вот где ты попался мне, щенок!
Тетка Ангелина вдруг оттолкнула его, так что он с трудом удержался на ногах, и, наступая грудью вперед, поднесла к его лицу хищно растопыренные пальцы.
— А ты кто такой, паразит?! Кто ты такой, жлоб несчастный?!
Высказать ему все, что она могла, тетка Ангелина не успела. Со стороны площади Свердлова послышался нарастающий треск мотоциклетных моторов. Кравцов захохотал.
Тимка опять схватил Асю за руку, тетку Ангелину за джемпер и увлек их под арку.
— Бежим!
В темноте узкого прохода они повернули направо, потом налево и с разбегу налетели на решетчатые чугунные воротя. Концы толстых пик упирались почти в самую арку, а на щеколде висел тяжелый амбарный замок.
Тимка в злости рванул ворота на себя, но при этом лишь слабо звякнула щеколда. До войны здесь были какие-то склады. И наверное, Кравцов знал об этом тупике, неторопливо следуя за ними.
— Куда вы от меня?! Самое время покалякать!
— Уходи, пьяная морда! — выкрикнула тетка Ангелина, делая шаг навстречу Кравцову. — Уходи, а то сейчас буркалы выдеру!
Тимка сжал в кармане рукоятку охотничьего ножа, плечом оттесняя тетку Ангелину в сторону.
— Спекулянт! — крикнул он пьяному Кравцову. — Это вы нашу квартиру обокрали?! Вы! Еще ответите за воровство! Жулик!
Где-то неподалеку смолк мотоциклетный мотор, послышались чужие, резкие голоса.
— Ах, ты вот как закукарекал?! — процедил сквозь зубы Кравцов и вдруг круто повернул назад, к выходу. — Ну, погоди у меня!
На каких-нибудь несколько секунд Тимка растерялся. А портниха бросилась выламывать чугунные ворота, потом — к Асе:
— Что же это такое?! Что же это такое будет, голубушка ты моя?!
— Солдаты! Эй, солдаты! Хайль Гитлер! Солдаты! — послышался голос Кравцова от входа под арку.
Тимка больно ухватил Асю за плечо:
— Как сказать по-немецки «он коммунист»? (Ася растерялась.) Быстро! — дернул ее Тимка.
— Эр ист коммунист… — отрапортовала Ася.
— А бандит?!
— Бандит! — испуганно выдохнула Ася; Тимка бросился к выходу.
Приставив к стене авоськи, Кравцов орал во все горло:
— Сюда! Солдаты, сюда! Немцы!
Похоже, что его заметили. Когда Тимка вылетел из-под арки, он, призывно взмахивая руками, бросился кому-то навстречу:
— Сюда! Хайль Гитлер!
Тимка с ходу подставил ему ножку, и Кравцов, от неожиданности вскинув руки, всей тяжестью грохнулся на мостовую.
— Эр ист коммунист! — крикнул Тимка.
От перекрестка бежали два немецких солдата с короткими черными автоматами в руках. Кравцов вскочил на ноги, ругнулся, и в то время когда он схватил Тимку за плечо, мальчик вцепился в его пиджак.
— Стоять! Стоять! — закричали немцы.
От удара в грудь Тимка выпустил пиджак Кравцова и отлетел к стене, но тут же снова бросился на противника, не переставая кричать немцам:
— Эр ист коммунист! Эр ист коммунист!
Кравцов занес кулак, чтобы на этот раз ударить в лицо. Но передний немец уже взмахнул автоматом, и звука удара Тимка не слышал, но Кравцов опять грохнулся на мостовую.
— Эр ист коммунист! — снова повторил Тимка. — Бандит!
— Поганое отродье! — выкрикнул Кравцов, пытаясь вскочить на ноги.
Подбежавший вторым немец пнул его сапогом в лицо, ловко подхватил под руку и бегом поволок по мостовой назад, к перекрестку.
— Эр ист коммунист! — на всякий случай еще раз повторил Тимка первому солдату; тот одобрительно засмеялся, оглядывая его из-под надвинутой до бровей каски.
— Гутен кнабе! — Он погладил Тимку по голове. — Зер гутен! — И, грохоча тяжелыми сапогами, побежал догонять своего приятеля.
На перекрестке опять взревел мотоциклетный мотор.
Тимка вгляделся в темноту арки. Почти у выхода на тротуар стояли, испуганно прижавшись к стене, Ася и Ангелина Васильевна.
Тимка подобрал сбитую Кравцовым кепку.
— Чего это он сказал, Ася?
— Хороший мальчик, очень хороший, — перевела Ася.
— Вот гад! — выругался Тимка, очищая кепкой брюки и куртку.
— Чего ты ругаешься? — грустно упрекнула Ася.
— На гадов можно, — успокоил ее Тимка.
Они думали, что Ангелина Васильевна опять заплакала, но, когда хотели отнять ее руки от лица, увидели, что она беззвучно смеется.
— Как его, сударика нашего, приласкали! «Хайль Гитлер»!
Ася тоже неуверенно заулыбалась в ответ.
— Тетя Геля, вы идите, пока еще можно, — сказал Тимка. — А мы с Асей придумаем что-нибудь.
Звук мотоциклетных моторов раздавался уже где-то в другом конце города. Ангелина Васильевна перестала смеяться и неожиданно всхлипнула:
— Ох, господи! Нервушки мои… Пацаны вы мои несчастные…
— Бегите, тетя Геля, мы тоже, — повторил Тимка.
— Погоди! — Ангелина Васильевна быстро схватила кравцовские авоськи. — А ну, идемте куда-нибудь, посмотрим, что он тут…
Они забежали в соседний подъезд, где был проход на параллельную улицу. В авоськах оказались рыбные консервы. Ангелина Васильевна хотела все их оставить Асе и Тимке — они воспротивились. Набили ей через верх одну авоську и заставили взять еще несколько банок в руки.
— Вас там, теть Геля, много! — приговаривала Ася, стараясь втиснуть в карманы ее джемпера еще две банки. — А нам хватит…
Ангелина Васильевна опять заплакала и поцеловала обоих, что Тимка, в общем-то, впервые стерпел от чужого человека.
— Улица лейтенанта Шмидта, четырнадцать! — сказала Ангелина Васильевна на прощанье. — Вы, если что, приходите: Шмидта, четырнадцать! Горе мое, деточки!..
— Ладно, теть Геля, придем! — пообещал Тимка. И Ася повторила, как эхо: