После войны прошло много лет, и засекреченные документы один за другим стали всплывать в зарубежных архивах. Часть из них после развала восточногерманской разведки попала в Москву. Поскольку они касались дел давно минувших дней, доступ к ним для Петра Ефремовича открыт. Тут-то Петр Ефремович и узнал, что некий Гюнтер фон Крюге, генерал, погибший от руки русского снайпера, был официальным владельцем огромной суммы. Только он один во всем Третьем Рейхе знал код, который мог активизировать счет в швейцарском банке. В том, что этот счет до сих пор существует, господин Мещеряков был абсолютно уверен. Один раз ему приходилось сталкиваться со швейцарскими капиталистами и юристами, которые насмерть стояли на страже своих клиентов, не желая особенно вдаваться, откуда у этих весьма сомнительных личностей могли появиться столь огромные деньги. Петр Ефремович не просто верил — он знал, что банк «Бауэр» не только сохранил деньги генерала, но, возможно, и приумножил их — за столько лет набежали проценты!
Петр Ефремович долго размышлял и пришел к выводу, что немецкий генерал никак не мог позволить себе унести тайну банковского кода в могилу. Больно педантичен он был, по отзывам современников, да и дисциплинирован. Либо он оставил указания на это счет своим соратникам, либо носил при себе, скажем, в своем мобильном архиве или, что еще логичнее, в медальоне, которые надевал любой солдат или офицер, отправляющийся на фронт, все сведения. И в самом деле, пока генерал был жив-здоров, он сам мог воспользоваться счетом, но если бы вдруг в него угодила случайная пуля? Или, скажем, сбила машина? Нет, генерал не мог допустить, чтобы деньги пропали зря. Значит, указания должны были быть. И когда генерал уезжал на восточный фронт, сведения о коде он обязан был взять с собой. Вернее всего, они остались в его медальоне.
Когда Петр Ефремович прикинул, какие плевые расходы сулят дальнейшие поисковые мероприятия, то понял, что в руки ему приплыл тот самый случай, который в мгновение ока делала богачами безвестных старателей Калифорнии и Аляски. Всего и дел-то — поработать пятнадцать минут лопатой в нужном месте. Правда, прежде надо было найти это самое «нужное место», где погребено сокровище. Сам Петр Ефремович такими делами заниматься уже не мог, да и не с руки ему было делать это напрямую. Пришлось выйти звонком (это выражение осталось в лексиконе Петра Ефремовича еще со старых времен, когда он руководил своим отделом) на своего бывшего подчиненного — Рому.
Поскольку Петр Ефремович брал Рому на работу, то не стесняясь попросил принести какие-то незначительные документы из архива. Встретился, однако, Петр Ефремович с Ромой не на служебной жилплощади и не на квартире, а в одном из небольших кафе, что как грибы после дождя стали появляться в Москве, заменяя собой пельменные, рюмочные и закусочные.
Петр Ефремович пришел в кафе «Бин» первым и, втайне гордясь своей стариковской дисциплинированностью, занял место в уголке, за столиком на двоих.
Кафе оказалось на удивление уютным, хотя Петр Ефремович и не привык к таким маленьким, плетенным из тростника столикам, ярко-желтым кружкам, перегородкам из темного дерева, библиотеке, из которой каждый желающий кофеман мог выбрать себе книжку по вкусу и листать ее, пока в кружечке не кончался напиток, а в кармане — деньги. От нечего делать Петр Ефремович положил свою шляпу на скамейку, поскольку никакого намека на гардероб не заметил, и пошел знакомиться, как он выражался, с репертуаром. Репертуар, то есть меню кафе, Петра Ефремовича неприятно изумил. Деньги были не просто большие для его пенсии, а очень большие. Однако это его только укрепило в той мысли, что он имеет полное, как моральное, так и материальное, право претендовать на деньги Третьего Рейха.
Не закончил еще Петр Ефремович сокрушаться, как в двери кафе влетел раскрасневшийся Рома, который отпросился у начальства на обед, давая понять, что от этого обеда, вполне возможно, зависит его семейное счастье. Ну и посмеялись бы его коллеги, узнав, что он встречается в кафе не с юной красоткой, а с Петром Ефремовичем Мещеряковым, которого знающие его люди, кроме как «старый кабан», и не называли. Петр Ефремович действительно был достаточно грузным, а с возрастом, когда не только его шевелюра, но и щетина поседела, стал похож на старого, раздобревшего, но еще достаточно крупного и сильного хряка, который при случае может и загнать до истерики молодого подсвинка, и заставить дрожать от ужаса охотничью борзую. Охая и изумленно крутя головой, Петр Ефремович взял чашку кофе и торт «Наполеон», а потом решил гулять на все, добавил еще денег и купил им с Ромой по бокалу вина, стоившего ему треть пенсии.
— Ну что вы, Петр Ефремович, — еще больше покраснел Рома. — Деньги какие-то безумные. Могли бы на улице поговорить.
— О таких делах, — наставительно произнес Петр Ефремович, — на улице не разговаривают. Садись, Рома, садись. Дело, которое я хочу тебе предложить, не очень… — Петр Ефремович помолчал, подбирая нужное слово, — не очень хорошего свойства. Однако, видишь, как все складывается… Всю жизнь трудился на Отечество, а в результате… — горько покосился он на свою кружку, — денег не хватает, чтоб чашку кофе выпить.
— Вы это к чему? — с тревогой уставился на него Рома.
— Да не беспокойся, — махнул рукой Петр Ефремович, — все продумано. Только давай договоримся сразу. В случае успеха предприятия деньги делим в пропорции семьдесят на тридцать. Тебе тридцать процентов, мне — семьдесят.
— Какие деньги? — изумился Роман и подумал, не свихнулся ли старый кабан окончательно и не замыслил ли он ломануть какой-нибудь банк или сберкассу.
— Рассуждай шире, — хмыкнул Петр Ефремович, шевеля своими седыми кустистыми бровями. — Хочу подломить один банк. Но не наш. Швейцарский.
Рома при этих словах чуть не выронил изо рта кусок «Наполеона».
— Какой? — пролепетал он.
— Швейцарский, швейцарский, ты не ослышался, — аккуратно отщипнул рукой кусок торта Петр Ефремович и с наслаждением его проглотил. — Видишь ли, Рома, где-то в болотах у деревни Стрелковка лежит немецкий служака, на имя которого в свои время в банке «Бауэр» был открыт колоссальный счет. И у меня есть предположение, что цифровой код, которые может активизировать этот счет, лежит в медальоне этого генерала. Бой там произошел скоротечный и жестокий. Обе стороны столкнулись лоб в лоб, столкнулись и разошлись. Наши откатились на восток, фашисты на запад, и блукать потом в этих лесах — хоронить людей было некогда, началась крупная общевойсковая операция. Так что клад этот лежит и дожидается нас с тобой, Рома.
— Даже не знаю, что и сказать, — развел руками Рома. — Как это неожиданно, Петр Ефремович. Да никогда я такими делами не занимался.
— Да я б тоже не занимался, — в сердцах опрокинул остатки микроскопической чашки кофе к себе в рот Петр Ефремович. — Да вот смотри, какая петрушка получается. Дочь без работы сидит, внучка в лицее учится. Знаешь, сколько там обучение стоит? Думаю, догадываешься. Внук, и того хуже, поступил на коммерческое отделение университета. Нам и раньше-то денег не шибко хватало, а теперь хоть квартиру продавай. А тут, если это дело выгорит, так мы с тобой, Рома, в другой разряд граждан перейдем, которых уважать будут и в России, и в Америке, и в Германии, и даже, подозреваю, в Антарктиде.
Петр Ефремович умел говорить убедительно. Кроме того, суммы, которые он называл, действительно были фантастическими, а дело не представлялось особо сложным. Поскольку у Романа намечался очередной отпуск, он, поломавшись для виду, согласился на предложение своего наставника, втайне, правда, решив проверить, не напутал ли чего пенсионер, и не потратит ли Рома зря свой отпуск, которого он с нетерпением ждал целых одиннадцать месяцев.
…Вначале разведчики шагали довольно бодро, но с приближением того места, где они вчера обнаружили раскопки, и настроение подугасло, и разговор подувял, и движения стали куда менее уверенные и куда более осторожные. К тому же страшная жара, будто прессом, придавила лес. Дышалось тяжело. Из-за пекла поникли ветви березы. Солнце раскаляло их так, что в воздухе стоял запах, какой бывает в хорошо протопленной бане, где уже замочили в кипятке березовые веники.
— Парилка, — вытер ладонью пот с лица Гришка. — Вот оно где выплывает, городское ничегонеделание! Вот оно каким боком выходит жрачка у телевизора. Вот они, пропущенные уроки физкультуры! Хорошо еще, дед на сенокосе нас немного поднатаскал, а то были бы, как дохлые мыши, санэпидемстанцией заморенные.
Олег и Илья жару переносили легче, но и они то и дело покрывались липкой испариной и тоже украдкой смахивали пот со лба и отдувались.
На месте, которое вчера обнаружили ребята, ничего нового найти не удалось.
— Ну что ж, — подумав, решил Илья. — Поищем в окрестностях. Либо они уехали совсем, либо находятся где-то рядом.
— Да, найди их теперь, — посетовал Гришка. — Лес-то вон какой большой!
— Лес-то большой — вроде согласился Илья, — да мест в нем, где ходить, не так-то много. С той стороны, — ткнул он пальцем в сторону, — болото — там не то, что копать, пройти трудно. С этой стороны — тоже топь… Так что вариантов не так много. Начнем, пожалуй, с того места, которое ближе.
— Пошли, — охотно согласились ребята, поскольку уже решили, что опасное на первый взгляд путешествие превращается в обычную увеселительную прогулку. Неизвестные, похоже, испарились. Так что можно просто пройти по их следам и найти то, что ускользнуло от их взгляда — ведь одну пряжку и ржавый ствол на троих разделить трудновато.
Свернув с утоптанной тропинки, Илья провел отряд редким соснякам и вскоре вывел на небольшую, почти ровную, овальной формы лужайку, заросшую розовыми стрелами люпина.
— Вот оно, «круглышко». Здесь кое-что находили, но, по-моему, наши деревенские ребята тут все прошерстили, и задерживаться нет смысла.
Гришка и Олег нехотя согласились. Уж больно симпатичным было местечко. Самое оно поискать тут что-нибудь эдакое. А в темный еловый лес, чернеющий рядом, соваться не хотелось. Кто же будет беседовать с мрачным, насупленным стариком, опирающимся к тому же на внушительного вида клюку, когда рядом стоит симпатичная девчонка, с которой можно мило поболтать о всякой всячине. Но симпатичная девчонка в виде «круглышка» не обещала друзьям ничего интересного, а вот старик, несмотря на насупленные брови, мог знать очень много любопытных вещей.
Собравшись с духом, друзья пересекли полянку и, пригибаясь, то и дело въезжая головами в еле заметную паутину, стали пробираться в глубь леса.
С каждой сотней пройденных метров лес словно вырождался. Поначалу ели, широко расставив свои лапы, заставляли отряд топать то влево, то вправо. Потом и сами деревья стали меньше и куда менее монументальными. Нижние ветви были сплошь сухими, а под ногами тревожно потрескивал валежник. Потом и валежника стало меньше. Звуки шагов совершенно поглотил мох. Местами, там, где просвечивала стальным блеском вода, он чавкал, потом местность вдруг повышалась, так что приходилось идти по совершенно сухому мху, который противно хрустел под ногами, как пемза.
— Стойте, — Илья, наклонив голову, будто спаниель, готовящийся спугнуть утку, к чему-то прислушивался.
Ребята напрягли слух. Увы, ничего, кроме далекого стука дятла, шелеста ветра в редких здесь березах, они различить не могли. Илья понял, что друзья ничего не слышат и, приложив палец к губам, поманил рукой вперед.
К счастью для отряда, высокое место, покрытое щелкающими маленькими выстрелами мхом, закончилось, и мальчишки снова совершенно бесшумно двинулись по роскошному темно-зеленому, напоенному влагой ковру. Метров через пятьдесят и Гришка, и Олег одновременно поняли, почему остановился Илья. Действительно, из глубины леса доносились голоса. О чем говорили, а, вернее, кричали люди, понять было невозможно. Но судя по интонациям, они то ли спорили, то ли ссорились.
Илья, ни слова ни говоря, опустился на четвереньки и двинулся вперед. Олег и Гришка переглянулись. Им в общем-то не улыбалось остаться после такого способа передвижения с зелеными пятнами на джинсах, но раз Илья счел необходимым сделать именно так, нужно было повторить его маневр.
Ползать по лесу оказалось удовольствием ниже среднего. В приветливом мягком ложе мха то и дело обнаруживались острые сучки, кора, иголки, хвоя, какие-то липкие, мерзкие грибы. Да, приключение становилось все менее и менее приятным. Бог его знает, почему, но когда на подобные дела ребята смотрели по телевизору, ощущения были совсем иными, даже если главный герой пробирался по каким-нибудь замшелым джунглям или, как часто бывает в боевиках, по канализации. Вероятно, нервы успокаивала приятная теплота пульта в руке, с помощью которого, будто из магического оружия, можно было одним движением пальца уничтожить всю нечисть, носящуюся, вопящую и стреляющую на экране. Ну и плюс к тому тапки и горячий чай в керамической кружке. Теперь же волшебного пульта под рукой не было, вместо теплых тапок лес настойчиво предлагал холодный мох, а вместо чая — болотную жижу. Тем не менее отряд пробирался все ближе к источнику шума, и вскоре до ребят стали доноситься отдельные слова.
— Я сказал, что крест… Да пошли вы… Отдай медальон… Живым хочешь…
Тут Илья на мгновение остановился, мягко соскользнул вниз и дальше пополз по-пластунски. Олег и Гришка снова переглянулись: н-да, теперь придется отстирывать не только джинсы, но и майки. Но спорить теперь было не только неразумно, но и опасно. Раз они слышали незнакомцев, значит, и те запросто могли заметить нежданных гостей. И потому Гришка и Олег без разговоров плюхнулись животами на мох и теперь уже, что называется, всем телом почувствовали тайные сюрпризы пушистого ковра.
Ловко ползти получалось только у Ильи. Хуже всех приходилось Гришке. Никак не удавалось ему ни ужом проскользнуть, ни скатертью расстелиться по зеленому ковру. Он было хотел плюнуть на все и встать, но тут, приподняв голову, увидел, что Илья остановился и вжался в мох. Тихо, насколько могли, Олег и Гришка подползли к его кроссовкам, и Гришка лаконично постучал в подошву Ильи пальцем. Илья оглянулся, скорчил зверскую физиономию и приложил палец к губам. Гришка хотел шепотом осведомиться, к чему такая секретность, что даже и словом потихоньку нельзя перемолвиться, как понял, почему Илья не полз дальше и лежал теперь локтями в луже, не предпринимая ничего, чтобы оттуда вылезти. Совсем рядом, наверное, метрах в пяти, перебранка вдруг вспыхнула с новой силой. Оказывается, некоторое время незнакомцы по какой-то причине молчали, и отряд разведчиков чуть не угодил в их негостеприимные объятия.
— Нечего тут думать — он, гад, его нашел. Потому и бегал от нас! — заорал вдруг кто-то истерично.
В ответ понеслась брань. Когда изощренные эпитеты замолкли, чей-то холодный, вежливый до издевки голос спросил:
— Ты так полагаешь?
Гришка осторожно поднял лохматую голову над небольшим пригорком, за которым пряталась их троица. Он увидел перед собой несколько фигур в зеленых маскировочных костюмах. С виду они вполне походили бы на туристов, невесть по какой причине шляющихся по болотам, если бы у одного из них, сухощавого, худого до выпирающих скул на лице, парня, не болтался в кобуре пистолет. И парень этот, споря со своими напарниками, напряженно всматривался в лес! Когда он вдруг потянулся рукой к кобуре, нервы у Гришки не выдержали, он вскочил, не сумев совладать с паникой, и с воплем: «Атас, линяем!» ломанулся в лес.
— Первый, чужие! — заорали у них за спиной.
Гришка оглянулся и увидел жуткую картину. За ним огромными прыжками, будто на ходулях, мчались вспугнутые Илья и Олег, а за деревьями тот самый худощавый парень с жестким, не предвещающим ничего хорошего лицом, вытаскивал из кобуры оружие.
— Быстрее! — снова завопил Гришка. — У них пистолет! — Первый, стреляй! Уйдут ведь, уйдут!
Бежать быстрее, казалось, было невозможно. Тяжелые промокшие кроссовки стали пудовыми гирями, привязанными к ногам. Мокрые штаны и майка противно хлюпали по враз покрывшемуся мурашками телу. Но ветер тем не менее свистел в ушах. И вдруг сзади загремели выстрелы. К свисту ветра добавился еще один, весьма неприятный: свист летящих мимо и отшибающих то тут, то там ветки пуль. Гришка от страха снова оглянулся. Ему уже казалось, что Первый, чавкая по мху, бежит совсем рядом, и сейчас пуля ударит в его, Гришкину, спину. Но незнакомцы только перескакивали через тот пригорок, за которым прятались разведчики. Илюха и Гришка, как при замедленной съемке, увидели рыскающий туда-сюда хищный зрачок пистолета, вылетающие от ствола облачка сгоревшего пороха и гильзы, отлетающие в сторону.