Белоголовый, обветренный, вытянувшийся за лето Ленька стоял на пристани рядом с Пахомычем.
Издалека донесся протяжный гудок. В голубые облака поползли черные клубы дыма. Покачивая белыми, заново покрашенными боками, рассекая носом воду, показался пароход. Пассажиры заволновались. Матросы приготовили сходни. Пароход вплотную подошел к пристани. Тяжелые, намокшие кольца каната шлепнулись на чугунные стойки и тихо заскрипели, натягиваясь между пристанью и пароходом. Глубокая темная щель с мутной водой медленно сокращалась. Пароход, дрогнув, остановился. На палубе засуетились люди. Матросы сбросили сходни.
— Поберегись! Поберегись!
Ленька стоял, опираясь грудью на мешки. Пассажиры толпой протискивались мимо него к выходу.
И вдруг губы у Леньки дрогнули, глаза уставились в одну точку; он бросился в толпу и застрял в ней, пробиваясь вперед головой и руками. Пахомыч схватил его за рубаху:
— Стой, стой! Ошалел, что ли?
— Папка! Папаня! — вынырнув из толпы, отчаянно крикнул Ленька.
Люди стиснулись, откачнулись к перилам и пропустили человека в шинели. Одна рука его протянулась вперед к Леньке, вместо другой повис пустой рукав. Обхватив отца за шею и не сводя глаз с этого пустого рукава, Ленька повторял, заикаясь и плача:
— Пришел, ты пришел… папаня мой?!
* * *
Над лесной дорогой шумели старые дубы. В пышной зелени кустов пели птицы. Темные, согретые солнцем листья мягко задевали за плечи. В светлых лужах мокла изумрудная трава.
Сын крепко держал за руку отца и неумолчно, торопливо рассказывал ему о своей жизни. Голос его иногда падал до шепота и терялся в шуме ветра и птичьих голосов, иногда прорывался слезами, и, охваченный горечью воспоминаний, Ленька останавливался.
— Слышь, папка?..
Отец крепко сжимал тонкую жесткую руку сына.
— Слышу, сынок!..
Встречный ветер трепал полы серой шинели и срывал с Ленькиных плеч черную бархатную отцовскую куртку.
ТАТЬЯНА ПЕТРОВНА
День начинала мама. Она надевала нарядный клеенчатый передник и быстро-быстро бегала из комнаты в кухню, готовила завтрак, прибирала, мыла посуду. А когда бабушка порывалась встать, ласково говорила:
— Лежи, лежи! Нечего тут двоим делать!
Сначала бабушка слушалась, потом начинала охать и возмущаться:
— Да чего это я лежать буду? У тебя одной дела, что ли? Мне вон кур выпустить надо!
Бабушка вставала, одевалась и шла к сарайчику. Оттуда уже неслось громкое кудахтанье и крик петуха.
— Ишь ты! — говорила бабушка. — Сейчас! Сейчас! Иди, иди, петушиная голова! Нечего на хозяйку глотку драть! Недовольный какой!
На крыльцо выбегала Таня. От утреннего умывания волосы и ресницы ее были мокрые, руки тоже были вытерты наспех. Она громко чмокала бабушку в щеку.
— Фу-ты, вся мокрая! — говорила старушка, утирая лицо платком.
— Ничего, обсохну, — не смущалась девочка.
Ей нравилось смотреть, как, густо сбившись в кучку, куры, оспаривая друг у друга крошки, стучат клювами по тарелке. Белые, черные, пестрые хвостики торчали вверх. Таня, растопырив руки, неожиданно бросалась ловить их. Куры с громким криком разлетались в разные стороны. Рассерженный петух бросался на Таню. Бабушка хватала девочку за руку:
— Ну, что ты делаешь? Озорница этакая! — И, втаскивая Таню в комнату, закрывала за ней дверь.
Таня бежала к маме:
— Мамочка, я тебе посуду помою! Нет, лучше подмету, ладно? Или пыль сотру, ладно?
— «Ладно, ладно»!.. — передразнивала ее мама. — Ну что ты ходишь за мной? Возьми щетку и подметай. Кажется, большая девочка — сама видишь, что нужно делать!
Таня со щеткой лезла под кровать и выметала оттуда башмаки и туфли. Потом высовывала щетку в окно и стучала по подоконнику, стряхивая с нее пыль.
— Тише! Тише! Бориску разбудишь!
Но трехлетний Бориска уже открыл глаза:
— А мама?
Он всегда просыпался с одним и тем же вопросом: «А мама?»
Таня бежала в кухню:
— Уже «А мама» проснулся!
Мама подходила к кроватке. Бориска теплыми руками обнимал маму за шею, дотрагивался пальчиком до маминых губ и просил:
— Смейся, мама!..
Бориска любил одеваться сам. Застегивая рубашечку, он часто попадал не в те петли, начинал сердиться, натягивал на себя одеяло и прятался под него с головой.
Тане становилось жалко братишку. Она бегала вокруг кроватки:
— Ку-ку! Ку-ку!
И, приподняв краешек одеяла, прижимала свое смеющееся лицо к толстым щекам брата.
— Уходи!.. Уходи! — отбивался Бориска.
Мама обнимала девочку:
— Оставь его. Он капризный сегодня, неприятный какой-то.
— Нет, приятный! — кричал Бориска, высовывая из-под одеяла испуганное лицо. И, видя, что мама с Таней уходят, протягивал к ним пухлые ладошки: — Нет, приятный, нет, приятный!
Мама с Таней переглядывались, как две заговорщицы.
— Вернемся уже, — шептала Таня, — а то заревет…
— Ну, будешь хорошим мальчиком? Я тебя сейчас одену…
— Ладно, — неожиданно соглашался Бориска.
По сравнению с братишкой Таня чувствовала себя очень умной и взрослой.
— Тебе до меня еще много жить надо, и все равно я всегда старше буду, — говорила она братишке.
На дворе Таня затевала шумные, беспокойные игры. Большей частью она придумывала их сама. Любимая ее игра в «путешествие» редко кончалась хорошо. То какой-нибудь мальчишка сваливался с корабля, построенного детьми из садовых скамеек, то разбивал себе нос, прыгая с бочки. За рев маленький путешественник исключался из игры. А Таня снова выезжала в открытый океан, отбирая себе самых ловких и крепких ребят. Младшие, сбившись в кучу, завистливо смотрели, как, сидя верхом на скамейке и разгребая руками воздух, уплывают от них старшие.
Моряки — народ отважный,
Не пугает их вода… —
запевала Таня. Но тут появлялись взрослые:
— Почему ты малышей не берешь? Играйте все вместе. Нехорошо так…
Тане становилось скучно, и она шла домой.
— Что прибежала? — подозрительно спрашивала бабушка. — Напроказила небось?
— Скучно, — говорила Таня.
— Ну, сейчас плясать будем, — ворчала бабушка. — Погляди лучше книжку. Все перезабыла поди. Второклассница!..
За ужином мама была молчалива, что-то обдумывала про себя, а потом вдруг подошла к бабушке и крепко поцеловала ее.
— Я уезжаю. Не волнуйся. Всего на три месяца…
— Батюшки! — всплеснула руками бабушка. — На три месяца! Да ведь это за три года покажется!
На лице у нее появился румянец, она взволнованно скомкала салфетку и показала на Таню:
— Если б другая девочка была!..
— Таня! Ты слышишь, что бабушка говорит? — грустно спросила мама.
Таня молча кивнула головой.
— Ты понимаешь, что я должна ехать? Меня посылают в командировку.
Бабушка твердо сказала:
— Не расстраивайся, Нюточка. Надо так надо! А мы и одни с Танюшкой управимся, — неуверенно добавила она, взглянув на внучку.
— Управимся! Управимся! — закричала Таня.
Мама начала укладываться.
Сидя на чемодане, она долго говорила наедине с дочкой:
— Бабушка старенькая, ей трудно… А ты уже большая девочка…
Обе вышли из комнаты с красными глазами.
Бабушка держалась крепко, но про себя волновалась то по одной, то по другой причине.
— Вот еще, Нюточка, — говорила она маме, — по нашей улице все какие-то стройки идут… Как бы наш дом-то не перевезли на другое место. Ты бы там сказала кому надо, что тут вот куры у меня…
— Да не тронут твоих кур, — смеялась мама. — И все это не так скоро!
— Ну, не скоро, не скоро, а раз уж по плану намечено — того и гляди, с места стронемся!
— Ах, мамочка, ну что ты придумываешь? Ничего тут не случится за три месяца.
Мама уехала. Бабушка стала строже. Она как будто даже прибавилась в росте и ходила по дому прямая, сосредоточенная. У Бориски она все время щупала лоб и ни с того ни с сего просила его показать язычок. Каждое маленькое событие волновало ее.
— Бабушка! За квартиру счет принесли!
— Где, где! Да не хватай ты! Что еще за бумажка такая? Разглядеть надо!
— Да, бабушка, ведь всегда такую приносят!
— «Всегда, всегда»! Не учи ты меня, пожалуйста!
Таня посмеивалась, а иногда нарочно поддразнивала старушку.
— Наш дом скоро перевозить будут, — говорила она, растягивая слова, и, подражая бабушке, добавляла: — Уж не знаю, куда и как…
Старушка поднимала на лоб очки:
— Это ты чего болтаешь? Кто тебе сказал?
Таня со смехом бросалась к ней на шею:
— Я пошутила, бабушка, пошутила!
— Тьфу! Поди ты от меня! Все какие-то свои штуки выкомариваешь!
Иногда Таня вспоминала последний разговор с мамой. Она вскакивала утром и принималась за всякие дела. Поставив на плиту молоко, бежала одевать братишку или принималась за уборку. Молоко сбегало. Сосед Алексей Степанович, выходя из своей комнаты, ворчал:
— Ну, напустила угару! Дышать нечем!
Бориска кричал:
— А мама? — и капризничал.
Таня, потеряв терпение, шлепала брата. На шум прибегала бабушка:
— Бессовестная девочка! Уходи отсюда! — и принималась сама успокаивать Бориску.
А Таня, надув губы, уходила во двор.
* * *
1 сентября начались занятия в школе. Таня с вечера складывала в сумку свои книги, аккуратно вешала на спинку стула коричневую форму. Утром быстро одевалась, пила чай и, крикнув:
— До свиданья, бабушка! — убегала.
В школе Тане нравилось все: молоденькая учительница Ирина Петровна, подруги, светлый класс с черной доской, цветы на окнах, которые девочки поливали по очереди каждый день. Нравились Тане и уроки. Она любила стоять у доски и отвечать на вопросы Ирины Петровны. Любила старательно выводить на доске мелом слова, которые диктовала учительница. Не ответить на заданный вопрос Тане было стыдно, и дома она тщательно готовила уроки.
Но больше всего в школе Тане нравилась вожатая Зина — высокая, худенькая, с гладкими черными косами, связанными вместе одной ленточкой, и красным галстуком на шее. Зина всегда умела чем-то занять девочек. В перемену она выходила с ними на большой двор школы, собирала их в круг и, стоя посредине, хлопала в ладоши:
— Давайте, девочки, споем «Березоньку»!
— А мы не умеем, — раздавались голоса.
— Ничего, я вас научу. Пойте за мной!
Зина начинала тихонько напевать, голосок у нее был слабенький, но она так старательно выводила песню, что даже тонкие брови ее поднимались вверх и все лицо краснело. Таня изо всех сил помогала Зине, первая подхватывала песню и пела громче всех. Всем становилось очень весело. Один раз Зина придумала смешную игру, которая называлась «Куриный разговор», и разделила девочек на петушков и курочек.
— Станьте друг против друга и пойте за мной:
Встретила Хохлатка
Петю-Петушка,
Друг дружке поклонились
Два красных гребешка.
И, разгребая лапками
Навозный теплый сор.
Они ведут учтивый
Куриный разговор…
Поклонитесь! Так! Теперь курочки поют:
«Ты куд-куда,
Ты куд-куда,
Ты куд-куда идешь?»
Теперь петушки поют:
«Я, ко-ко-ко,
Я, ко-ко-ко,
Шагаю прямо в рожь!»
«Ах, куд-куда,
Вот куд-куда,
Возьми меня туда!»
«Но, ко-ко-ко,
Но, ко-ко-ко,
Ведь это далеко!»
«А не беда,
Куд-куд-куда, —
Мы после отдохнем!»
Так ко-ко-ко
И куд-куда
Пошли гулять вдвоем!
Девочки просили Зину:
— Еще! Еще поиграем!
Все расшалились, начали кудахтать и кукарекать, и от этого всем было очень смешно.
А Таня, придя после уроков домой, собрала во дворе малышей.
— Сначала мы споем песню «Березонька», — сказала она, — а потом поиграем в смешную игру «Куриный разговор».
Малыши облепили Таню со всех сторон. Таня терпеливо учила их словам песни и пела сама, высоко поднимая вверх брови, как это делала Зина. Малыши часто сбивались, но послушно выполняли все, что говорила им Таня, и, когда игра кончилась, долго не хотели расходиться.
— Завтра опять будем играть, — пообещала им Таня, уводя за руку Бориску, который никак не мог успокоиться и все кукарекал.
Старшие ребята досадовали: им было скучно без Тани.
— Ну, связалась с малышами… — ворчали они. — Давай лучше в путешествия поиграем!
— А кто же будет занимать малышей? — вдруг сказала Таня.
С тех пор, приходя после уроков домой, Таня стала каждый день играть с малышами, втягивая в игру и старших ребят.
Дома она начала заботиться о Бориске. Вечером сама укладывала брата и, придвинув к кроватке свой стульчик, спрашивала:
— Хочешь, я тебе сказочку расскажу?
Бабушка на цыпочках подходила к дверям.
— Жила-была курочка-ряба… — тихо доносилось до нее из комнаты.
* * *
Один раз Ирина Петровна сказала:
— Нам дали при школе участок. Сегодня после уроков мы будем сажать маленькие деревца.
И когда все девочки вышли на участок, оказалось, что там уже вырыты ямки: это сделала Зина со старшими девочками. И еще Зина очень интересно придумала: каждая девочка, сажая деревце, написала на дощечке, кто его посадил. Все так и сделали. А потом бегали по саду и громко читали: «Катина березка», «Марусина вишенка», «Валина груша». Появилась и «Танина яблонька». Когда сад был уже посажен, Зина сказала:
— Ай-ай-ай! Остались еще деревца. А места уже нет. Что же нам с ними делать?
Таня вспомнила свой двор: как бы обрадовались все ребята, если б у них появился свой садик.
— Зина, дай мне эти деревца, — попросила Таня, — я посажу их в нашем дворе.
Зина удивилась:
— Ты сама их посадишь?
— Нет, с ребятами. У нас во дворе много ребят.
— Хорошо, Танюк, бери! Я помогу тебе отнести их домой.
На другой день во дворе перед Таниным домом вырос целый молодой лесок. И у ребят появились новая радость и новая забота.
В конце сентября сильно похолодало.
Около бабушкиного сарайчика были сложены дрова. Надо было переколоть и убрать их.
— Я все сделаю, бабушка, — сказала Таня. — Ты не беспокойся.
Ранним утром девочка накинула платок и побежала к дворнику:
— Дядя Степа! Поколите нам дрова!
— Занят, — важно сказал дворник. — Вон рабочие завтракают — может, кто и возьмется!
В последнее время во дворе началась стройка. Гора стружек была свалена в углу. Посреди двора лежали бревна и доски. Рабочие завтракали, сидя на сложенных бревнах.
Таня подошла к ним и остановилась, не зная, с чего начать.
— Ну что, гражданочка, скажешь? Работать с нами пришла или гостьей будешь? — пошутил молодой рабочий.
Таня присела рядом с ним на бревно:
— Мне надо дрова расколоть. За деньги…
— Слышь, Митрич! Дрова колоть пришла, — подмигнул рабочий.
— Никакого смеху тут нет, — обиженно сказала Таня.
— Смеху нет, — значит, дело есть! — добродушно улыбнулся старик, которого звали Митрич. — Тебе чего, дрова, что ли, поколоть?
— Ну да! — обрадовалась Таня. — Поколоть и в сарайчик сложить.
— А где живешь-то?
— Здесь, — Таня показала рукой: — Вон мой дом, где деревца посажены.
— Ну что ж! Завтра приду до работы и справлюсь!
Таня побежала домой:
— Бабушка, наняла!
— Чего наняла?