Люди в поселке волновались: что они скажут Ако и другим сородичам, у которых угнали детей? Можно ли утешить человека в таком горе?
А на второй день Виктор Железнов вернулся в стойбище Рэн один. Лицо его было мрачным. Встретив юношу Таграта, спасшего младшую дочь Ако от погони Экэчо, он тихо сказал, тяжело опускаясь на землю:
— Там вон, за той сопкой, лежит на холме убитый Ако. Он на сутки раньше меня хотел вернуться домой и теперь уже никогда не вернется.
— Убит! Ако! Добрый богатырь Ако убит! — передавалась из яранги в ярангу страшная весть.
Заунывно запричитали женщины, по старинному обычаю оплакивая покойника.
А русский человек Виктор Железнов, обхватив голову руками, неподвижно сидел возле осиротевшей яранги Ако.
— ...Вот какой случай произошел в нашем поселке много лет назад, когда здесь только устанавливалась советская власть, — после долгой паузы сказал Виктор Сергеевич. — Так попали на чужую землю сесгра и брат матери Кэукая. Приходили вести, что Ринтынэ вышла замуж за чукчу Кэргы- на, также похищенного из нашего поселка, и что у них были дети. Двое из них умерли, а третий, мальчик, примерно вашего возраста, еще недавно был жив.
— Вот он и есть братишка Кэукая! — не выдержал Петя.
Его дернули за рукав: не мешай, мол, рассказывать отцу. Петя послушно умолк.
— Но, как вы поняли, не только Вияль была разлучена в тот день с сестрой и братом, — продолжал Виктор Сергеевич. — У Кэргыля увезли молодого сына Чумкеля... Напрасно Чумкель умолял Мэнгылю и Кэмби не разлучать его с женой, у которой скоро должен был родиться ребенок. Даже слушать не хотели это злые люди. Через месяц жена Чумкеля родила мальчика и дала ему имя Тынэт.
— Тынэт?! — вскочил на ноги Кэукай. — Наш комсорг Тынэт?
— Да, это наш комсорг Тынэт, — подтвердил Виктор Сергеевич.
— Так это выходит, что он никогда, никогда не видел своего отца! — выкрикнул Эттай, да так громко, словно хотел, чтобы его услыхал весь поселок.
Поднялся шум. Кто-то опрокинул стул. Эттай кричал, что нужно немедленно отправиться к Тынэту.
Директор, попыхивая трубкой, наблюдал за разволновавшимися мальчиками. На лице его была грустная улыбка.
— Вот пока все, что я могу вам рассказать сегодня... На этом мы кончим. А сейчас — спать.
— А можно еще...
— Нет, нет! — строго перебил Виктор Сергеевич Петю. — Я сказал, что сейчас нужно расходиться по домам и ложиться спать. Пароход, очевидно, прибудет утром. Завтра выходной день, и вы сможете даже помочь при разгрузке...
Мальчики нехотя стали собираться домой.
ПРОЩАЛЬНЫЕ САЛЮТЫ
За ночь прибой утих. Пароход стоял в бухте. Юркие катера сновали между пароходом и берегом, водя на буксире тяжело нагруженные кунгасы [3]. Матросы тревожно смотрели на подступающие льды, торопились с разгрузкой. Крикливые чайки парили над морем.
Нина Ивановна Коваленко, сойдя на берег, не отрываясь смотрела на подходившие льды, зябко ежилась, тяжело вздыхала. Что-то враждебное чувствовала она в их молчаливом наступлении. Ей пришла в голову мысль, что это идут посланцы седого полюса, которые вот-вот скуют своим холодным дыханием непослушное море, и не вырваться тогда пароходу из их ледового объятия. Студеное дыхание их, казалось, проникало ей в душу. Девушка была угнетена могучей силой Ледовитого океана, о котором, как ей теперь стало ясно, она не имела никакого понятия, хотя и прочла о Севере немало книг.
Невысокая, хрупкая, с грустными темно-синими глазами, она казалась одинокой и затерянной на этом суровом морском берегу. И все же, как никогда, именно в эту минуту в задумчивом лице девушки, с своевольным изгибом нахмуренных бровей, с плотно сомкнутым ртом, чувствовалось что-то очень настойчивое.
Окончив Хабаровское педагогическое училище, Нина Коваленко решила во что бы то ни стало уехать на работу в далекую северную школу, где, ей казалось, она могла больше всего принести пользы. Нина Ивановна знала, что на ее пути встретится много трудностей, и готовила себя к встрече с ними. Даже сейчас ей не приходило в голову раскаиваться в своем решении. Но вот в эту минуту, когда пароход должен был поднять якорь, она затосковала: ведь он еще как-то соединял ее с Большой землей, с родным домом.
— Скажите, вы — Нина Ивановна? — вдруг услыхала она звонкий мальчишеский голос.
Девушка оторвала взгляд от огромной льдины, повернулась на голос. Перед ней стояли три мальчика: один русский и два чукчи. Нина Ивановна с любопытством осмотрела их и только после этого ответила:
— Да, я Нина Ивановна.
— А мы думали, вы уже старенькая, и потом, думали, что очки у вас должны быть, — сказал русский мальчик, доверчиво глядя на девушку голубыми глазами.
— Нет, очков я не ношу...
— Ай, жалко как! В школе у нас пока ни одного учителя с очками нет. На вас надеялись. Очки по-чукотски «тэнлилет» называются, стеклянные глаза значит, — сказал полный краснощекий мальчик; узенькие черные глазенки его лукаво поблескивали.
— Ну ты, Эттай, сейчас начнешь совсем не те слова говорить, какие собирались, — неодобрительно промолвил вполголоса русский мальчик.
— А какие слова вы собирались мне сказать? — заинтересовалась Нина Ивановна.
— Вот я и хотел начать так, как сразу договаривались, — снова заговорил Эттай. — Мы давно знали, что вы на пароходе к нам едете, что имя ваше Нина Ивановна. А вот что тэнлилет у вас нету, этого не знали, и потом не знали, что вы такая молодая...
Эттай открыл было рот, чтобы еще что-то добавить, но все приготовленные слова, как назло, вылетели из его головы. Быстро повернувшись к третьему мальчику, он дернул его за рукав кухлянки и сказал:
— Ну, говори, Кэукай, чего-нибудь! Что ты молчишь, как будто язык откусил?
— Да ты все перепутал, а теперь я и не знаю, что говорить, — недовольно глянул на Эттая Кэукай и, немного помолчав, вдруг весело обратился к учительнице: — Праздник у нас сегодня большой! Пароход пришел, в поселок нам дома привезли. Видите, как быстро охотники кунгасы разгружают. Мы им тоже немножко помогаем. Только они нас гонят — боятся бревном зашибить, нечаянно...
Нина Ивановна минуту-другую наблюдала, как идет выгрузка. «А верно ребята говорят, — подумала она, — по всему видно, что у людей этих большая радость».
— А потом мы вам хотели вот еще что сказать... — продолжал Кэукай, получив ободряющий толчок кулаком в бок от Пети. — Мы хотели вам сказать, чтобы вы не сильно печалились. Здесь вам будет хорошо. Вы не смотрите, что у нас холодно, — все равно вам тепло будет. А пароход на следующее лето снова приплывет к нашему берегу.
Нина Ивановна смотрела на мальчиков, в глазах которых можно было прочесть огромное желание как-то подбодрить ее, оторвать от невеселых дум, и почувствовала, что у нее и вправду становится теплее на душе. «Значит, меня ждали здесь... Я еще была в пути, а мое имя уже было известно вот этим ребятам»,— думала она, дружелюбно разглядывая мальчиков.
— Вот вы стоите здесь одна, а чукчи, которые бревна с кунгасов выгружают, поглядывают на вас, вздыхают и всё приговаривают: «Тоскует учительница, с пароходом-то трудно ей расставаться», — с какой-то особой доверительностью сказал ей Петя. — А больше всех комсорг Тынэт о вас беспокоится. Собирался несколько раз подойти к вам, но ему отсоветовали. «Подожди, говорят, ей, наверное, хочется одной побыть. Потом поговоришь, успеешь».
Учительница с искренним изумлением поглядывала то на Петю, то на суетящихся у кунгаса чукчей, которые, как и прежде, были поглощены работой настолько, что, казалось, ничего вокруг себя не замечали.
«Ну и много же будет у меня среди них друзей!» — вдруг подумалось Нине Ивановне, но вслух она сказала:
— Ну что же, ведите меня в школу, показывайте, где вы учитесь.
— Вот хорошо! Пойдемте, Нина Ивановна, мы вам каждый класс покажем! — с восторгом приняли ребята предложение новой учительницы.
...Когда Коваленко снова пришла на берег, она сразу поняла, что разгрузка подходит к концу. «Быстро управились. За одну ночь и половину дня пять домов выгрузили», — подумала девушка.
На пароходе по-прежнему суетились люди. Дым из его огромной трубы стал гуще, чернее. Кунгасы уже были водворены на палубу. Загремели лебедки, выбирающие якорные цепи.
На берег спешили люди со всего поселка. И чукчи и русские были с ружьями.
— А льдов, льдов-то сколько! — сказал кто-то из них с беспокойством. — Не затерло бы пароход...
И вдруг пароход загудел глухо, протяжно. Басистый гудок его отозвался в.сердце Нины Ивановны. Люди подняли кверху ружья и под чью-то команду дружно выстрелили, салютуя уходящему пароходу.
Пароход снова загудел, и, хотя это был самый обыкновенный гудок, Нина Ивановна почувствовала в нем то тревожно-грустное, что порой слышится в голосе человека, который расстается со своими близкими на очень долгое время. Девушке захотелось тоже попрощаться с пароходом; она быстро окинула взглядом людей, вооруженных ружьями, намереваясь попросить, чтобы и ей дали выстрелить хотя бы один раз. Здесь были и ее новые знакомые: Петя, Кэукай и Эттай. Но, всмотревшись в их взволнованные, торжественные лица, Нина Ивановна поняла, что взять ружье у кого-нибудь из мальчиков просто невозможно.
Еще раз прогудел пароход, еще раз раздался прощальный залп.
Нина Ивановна быстро подошла к молодому чукче и попросила:
— Послушайте, позвольте выстрелить!
Чукча повернул к ней- возбужденное лицо и, неожиданно улыбнувшись широкой, доброй улыбкой, ответил по-русски:
— Бери стреляй. А я сбегаю другое возьму — здесь близко.
Нина Ивановна взяла дробовое ружье. Чукча стремглав побежал к ближайшему дому. Пропустил он всего лишь один залп.
— Огонь! — послышался чей-то густой, басовитый голос.
Нина Ивановна нажала гашетку и почувствовала толчок в плечо.
Двадцать раз прогудел пароход. Двадцать раз выстрелили провожающие. Чайки с тревожным криком кружили над морем.
— Грустно, когда пароход уходит, — обратился молодой чукча к Нине Ивановне.
В смуглом лице его, оттененном аккуратно подстриженной черной челкой, было столько участия, теплоты и неподдельной грусти, что Нина Ивановна с благодарностью пожала ему руку чуть повыше кисти и сказала как можно тверже:
— Ничего, на следующее лето снова придет.
— Придет, конечно, придет!.. — обрадованно подхватил чукча. — Мое имя Тынэт. Я комсорг.
— А меня зовут Нина Ивановна. Я учительница.
— Вот хорошо! Помогать мне будешь, а я тебе помогать буду, — сверкнул ослепительной белизной зубов Тынэт.
Высокий, гибкий, с широко раскрытыми черными глазами, с чуть горбатым тонким носом, он с первого взгляда понравился Нине Ивановне своим открытым мужественным лицом и подкупающим прямодушием, которое сквозило в каждом его слове, взгляде, жесте.
— Ну ладно, пока до свидания! Пойду к своей комсомольской бригаде. Работать надо. Новые дома строить надо.
Тынэт еще раз сверкнул своей белозубой улыбкой и побежал к людям, собравшимся у штабелей бревен.
«Ну что ж, у меня уже много знакомых», — облегченно вздохнула Нина Ивановна.
Где-то за угрюмым скалистым мысом глухо прогудел пароход. Девушка вся подалась вперед, навстречу плывущему звуку гудка. Эхо унесло хрипловатый звук далеко в море.
Еще долго стояла учительница на берегу моря. Бесконечные вереницы льдов все двигались и двигались к берегу.
«Где-то там, за этой ледяной чертой, — чужая земля, Аляска, — подумала Нина Ивановна. — Всего три года прошло, как окончилась война, а оттуда уже снова грозят нам войной. Ну что ж, теперь я буду жить и работать у самой границы, у ледяной черты, за которой начинается чужой мир, самая крупная капиталистическая страна».
От этой мысли Нина Ивановна почувствовала какую-то особенную ответственность за свою работу. Сурово нахмурив брови, она смотрела далеко-далеко, за ледяную черту, думая о том, что очень правильно сделала, приехав сюда, в Чукотский национальный округ, на самый край родной советской земли.
НАВСТРЕЧУ ШАМАНУ
Экэчо вышел в пролив на своей легкой парусной байдаре ночью, когда южный ветер погнал от берега льды. То и дело поглядывая на звезды и на светящийся компас, он шел на север, ловко огибая плавучие льдины. В байдаре его лежало два туго упакованных тюка песцов и лисьих шкур. Посасывая длинную деревянную трубку с медной чашечкой на конце, он зорко всматривался в залитое лунным светом море и думал о предстоящей встрече с братом, шаманом Мэнгылю.
Не однажды встречался Экэчо с братом после того, как тот оставил его на Чукотском берегу, а сам ушел на Аляску. Но особенно памятной для него была первая встреча.
Вышло это совершенно случайно. Экэчо плыл на своей байдаре километрах в десяти от берега. Искусно огибая льдины, он внимательно осматривался вокруг, стараясь найти тюленье лежбище. И вдруг из-за огромной льдины показался нос кожаной байдары. Скоро появилась и вся байдара. Экэчо, подналегший было на весла, чтобы встретиться в море с человеком, вдруг замер: в байдаре он увидел брата!
Ярость охватила Экэчо. Бессознательно он потянулся к винчестеру.
— Ты, однако, забыл, что шамана Мэнгылю пуля боится! — услыхал Экэчо сильный и властный голос брата.
Экэчо вздрогнул и выронил винчестер. Безотчетный страх, который он всегда испытывал перед Мэнгылю, снова овладел им.
Шаман вплотную подошел на своей байдаре к байдаре Экэчо. Его единственный глаз смотрел на младшего брата спокойно, чуть-чуть насмешливо.
— А если ты и убьешь меня, то завтра же самый сильный дух мой задушит тебя! — погрозил шаман.
Экэчо, опустив глаза, промолчал. Он искоса поглядывал на хрупкую байдару Мэнгылю, искренне изумляясь тому, что брат его сумел пересечь на ней опасный пролив.
— Далеко ушел ты от нового очага своего. Не страшно было тебе, что льдины раздавят твою байдару? — наконец заговорил Экэчо с братом.
— Надо море знать хорошо, надо ход льдов знать хорошо — тогда не раздавит.
Мэнгылю умолчал о том, что совсем недалеко от места их встречи его ждет американская шхуна.
— Да, да, ты правду говоришь. Надо море знать хорошо, льды знать хорошо. Тогда, когда ты уходил на Аляску, ты, однако, плохо знал все это, потому и брата родного не взял с собой, — недобро усмехнулся Экэчо.
— Пусть лучше не болтается язык твой для глупых слов. Не ты ли за девчонкой погнался, как волк за оленем? — строго возразил. Мэнгылю.
— Да, я за ней погнался. Я не мог оставить Вияль здесь. И я не оставлю ее здесь, пока не убью или не увезу с собой туда, к вам.
— Зачем же тогда ты зло на меня, как собаку на цепи, держишь? — уже миролюбиво спросил у брата шаман и, немного помолчав, добавил: — Туда, к нам на Аляску, торопиться тебе не следует. Трудно на чужой земле жить... — Мэнгылю тоскливо окинул взглядом сопки, идущие вдоль побережья Чукотского моря.— Я вернулся бы сюда, но теперь нет мне здесь места. Только мертвым могу я поселиться здесь, где-нибудь на высоком кургане...
— Да, жители стойбища не простят тебе того, что ты сородичей их на чужую землю увез, — сказал Экэчо, принимая от брата трубку. — Осторожным будь, не встречайся с ними. Особенно не становись на одну тропу с врагом моим, Тагратом. Он взял Вияль в жены. Она теперь стала его товарищем по очагу. Таграт отомстит тебе за то, что ты похитил у Вияль сестру и брата.
— Таграт взял в жены Вияль? — спросил Мэнгылю. — И ты спокойно смотришь на их семейный очаг?
— Как смотрю я на их очаг, только мне известно, — зло усмехнулся Экэчо. — Сказать лишь могу, что я не уеду отсюда, пока в очаге этом не поселится горе.
— Я знаю тебя. Ты действительно не уедешь отсюда, пока в очаге их не поселится горе. И я постараюсь помочь тебе.