- Кто ему разрешил туда лазать? - удивилась тетя-студентка.
- Начальник лагеря. Там застрял флаг, и Коля полез. А я так волновалась, у меня даже сердце замирало.
Тут уж мне стало совсем невозможно подслушивать. Потому что такие разговоры подслушивать нельзя. И я полез между кустами, выполз на дорожку и побежал к нашей даче.
Всех пионеров стали отпускать под расписку с родителями до обеда.
Около дачи ко мне подошел Корнилов.
- Купаться иду с родственниками. Пошли с нами?
- Не пустят. Это ведь твои родственники.
- А мы под расписку. Держи конфету.
Конфету я взял, но с родственниками Корнилова не пошел. Я все-таки надеялся: вдруг ко мне папа из Москвы приедет. Приедет, а меня на территории нет. Он поищет-поищет, да и назад в Москву. Поэтому я решил сидеть около дачи и никуда не отходить.
Ко мне подошла Света. Она угостила ватрушкой и конфетами. Но с ее тетей я бы ни за что и не пошел.
Скоро в лагере стало пусто и тихо.
Я сидел у крыльца дачи, читал книжку. Эта книжка про школьника, который очень хотел поехать на зимние каникулы к другу в Сиверскую. И старался все делать так, как лучше, чтобы его наверняка пустили. Но ему постоянно не везло, потому что его поступки не понимали: и дома, и в школе. Он думал, что делает все, как лучше, а получалось, как хуже. Мне казалось, что эта книжка написана про меня, хоть героя зовут не так, и учится он в другой школе и на класс старше, а все равно мне казалось, что автор подсмотрел мою жизнь и изобразил.
Мне так уже несколько раз казалось, когда я читал разные книжки. И всегда хотелось такую книжку перечитать снова.
Книжка была грустная, и мне стало совсем грустно. Я уже не читал, а просто думал про свою жизнь и жалел самого себя.
Мама уехала в альпинистский лагерь. Папа в Москве. А я - один. И наверно, не очень-то я нужен им. Сам по себе.
По лесу ехал грузовик. Я смотрел на него, как он переваливается на неровной дороге, медленно движется к нашему лагерю. Вот он остановился у ворот. Из кабины вышел человек и прошел в калитку. А грузовик так и остался стоять там.
Я снова взялся читать книжку.
Потом я услышал сзади тихие шаги, но не подумал о них. Просто услышал - и все.
Вдруг кто-то закрыл мне глаза ладонями.
- Корнилов, пусти! - сказал я. - Видишь, книжку читаю.
Но человек не отпускал. Он громко дышал мне в затылок и крепко держал мою голову.
«Вдруг папа!» - подумал я и сразу обрадовался. Но тут же подумал, что папа такие шутки не делает.
- А вот и не Корнилов, - сказал человек. - Не Корнилов, а Федор Матвеевич.
И я сразу его узнал.
Он меня отпустил и спросил:
- Ну, что ты тут делаешь? Дежуришь по даче?
- Читаю.
- Читаешь? Грустно тебе одному.
- Да нет, - сказал я, - мама в альпинистский лагерь…
И тут я вдруг подумал о Федоре Матвеевиче: как он здесь оказался?
- А я приехал к тебе. Мы ездили с другом, вон его машина стоит. Дай, думаю, к тебе на пять минут загляну. Нельзя ведь, чтобы к человеку никто не приезжал. Вот тебе передача. Мама твоя сказала, что ты любишь «Золотой ключик», ириски. Верно?
- Люблю.
- Ну вот. Полкило хватит? С ребятами поделишься. Купаться почему не пошел?
- Не хочется, я тут читаю.
- Ребята не обижают?
- Нет. Я сегодня достал флаг с середины мачты.
- Правильно сделал. Не болел? Руки-ноги здоровы?
- Здоровы.
- Кормят хорошо?
- Хорошо.
- Я тебя специально расспрашиваю, потому что твоя мама завтра мне позвонит и будет так же расспрашивать меня.
Внизу, у входа в лагерь, засигналил грузовик.
- Нервничает, видишь, торопит. Ну, ты прости, что я на минутку, - сказал Федор Матвеевич. - Я побегу. Я еще сегодня работаю в вечер. - И он сунул мне записку. - Это адрес альпинистского лагеря. Напиши туда письмо, хоть три слова - жив, здоров и веселюсь. Деньги на марку есть?
- Есть, - сказал я, - мне мама два рубля дала.
Грузовик снова засигналил.
- Ну, я побежал. Ты тут не грусти.
И он побежал мимо сосен под гору, напрямик к выходу.
Я видел, как он подбежал к грузовику, посмотрел на наш лагерь - наверно, меня искал, - вскочил в кабину, и грузовик поехал.
***
Около дачи малышей кто-то оборвал все цветы. Цветы только что распустились, а теперь клумбы снова стояли голые.
А воспитательница решила, что это Игорек оборвал. Она вышла из дачи и видит: Игорек несет два цветка.
Она схватила Игорька за руку и повела его к начальнику лагеря.
А я увидел, что Игорька куда-то ведут, и пошел следом. Игорек громко плакал.
- Это не я! Это не я! - кричал он.
Но воспитательница тащила его за руку к начальнику, будто не слышала.
Начальник стоял около главного здания.
- Вот, полюбуйтесь, - сказала воспитательница, - все цветы около дачи оборвал.
- Зачем же ты это сделал? - спросил удивленный начальник.
А Игорек даже хрипел от плача.
- Это не я! - продолжал кричать он.
- Кто же тогда, если не ты? У тебя ведь были цветки? - И воспитательница показала два мятых тюльпана.
- Я их на земле нашел, - плакал Игорек.
- Это правда не он, - сказал я, хоть и не знал - кто. - Цветы, наверно, украли - все клумбы оборваны, а на земле - несколько цветов.
- Заступник еще нашелся. Ты, пожалуйста, иди в свой отряд.
- Подождите, - сказал начальник лагеря, - этому мальчику можно верить. Ты точно знаешь, что не он оборвал цветы?
- Точно, - сказал я. - Зачем ему воровать?
Игорек посмотрел на меня и заплакал тише.
- Хорошо, - сказал начальник. - Ты, Игорь, не плачь и иди в свой отряд. Никто тебя зазря наказывать не будет… А кто оборвал, ты тоже знаешь? - спросил меня начальник.
- Не знаю, - ответил я.
- Они друг друга никогда не выдадут, - проговорила воспитательница малышей.
- Ну и молодцы, что не выдают. Если б он подсматривал в щелку, пока хулиганы рвали, а потом пошел бы ко мне докладывать, я бы его сам прогнал. А если б он собрал ребят и отогнал бы хулиганов, а потом доложил, - я б его очень похвалил. И сейчас тоже - хвалю, потому что заступился за справедливость, а не прошел равнодушно. Иди в свой отряд, - а мы с вами еще останемся, - сказал начальник лагеря воспитательнице.
И я побежал к своей даче.
***
Я никогда не знал, что могу быть таким знаменитым. Меня в лагере все теперь знали, особенно после подъема флага. И малыши тоже - после того, как я заступился за Игорька.
Все знали, как меня зовут, приглашали к себе играть. Даже из первого отряда со мной здоровались.
Я шел мимо первого отряда, а они играли в волейбол.
- Иди к нам в круг, - сказали они мне.
Они все были выше меня, наверно, в два раза, но я все-таки встал.
- Куда ему, еще голову оторвем мячом, - сказал тот, кто был рядом.
- Вставай, вставай, пусть учится. Это же Колька Кольцов.
- Колька Кольцов? - удивился тот, который был рядом. - Тогда пусть встает. Я не знал, я тогда был в изоляторе, когда он штурмовал мачту.
***
У нас в отряде была противная девчонка. Она всех передразнивала и целый день приставала к Свете. Ее звали Ленка.
Мы шли строем к соседнему лагерю играть в футбол и разговаривали со Светой про домашнюю жизнь. А сзади шла Ленка и влезала в наш разговор.
- А по Барри я как соскучилась! - сказала Света.
- Врешь ты все. И собаки у тебя нету этой… серебрена, - опять влезла Ленка.
- Не серебран, а сенбернар, - поправила Света.
- Все равно врешь, целый день с утра до вечера рассказываешь, рассказываешь.
- А я не тебе рассказываю.
- А ты не ври. Врунья ты, вот кто. Барри какого-то выдумала.
Я все хотел повернуться и сказать, что Барри есть и Света не выдумывает ничего, но молчал, потому что они спорили сзади меня и это был не мой разговор.
- Коля знает, он подтвердит, - вдруг проговорила сама Света. - Правда же, Коля?
- Правда, - сказал я. - Есть Барри. Вот такая огромная собака, сенбернар. Собаке из этой породы даже памятник во Франции поставили, в Париже.
- А ты-то откуда знаешь? - спросила Ленка. - Ты ей слуга, что ли, - все за ней повторять.
- Мы рядом живем, поняла? - ответила Света. - А Барри еще на вокзале был, провожал меня, вместе с папой.
- И не рядом. Если бы рядом - вы бы в одной школе учились, а так - в разных. Я все слышала, как вы про свои школы говорили.
- Не рядом, а близко, - поправил я. - Меня Барри даже из озера вытащил. Я чуть не утонул, а он - вытащил.
И хоть все было тогда по-другому - Барри, наоборот, меня толкнул в озеро, - но Ленка сразу поверила и перестала спорить.
***
В этот день наш первый отряд был в походе, и мы играли в футбол против старших ребят из чужого лагеря. Но мы держались крепко.
Я был в защите.
Они думали, что будут бегать быстрее нас и наколотят нам голов.
Но у нас на воротах стоял Евдокимов. Он ловил любой мяч, кувыркался, взлетал, падал, и счет оставался 0:0. Мы тоже гонялись изо всех сил, хорошо еще - солнце светило в глаза не нам, а команде чужого лагеря. Во втором тайме мы поменялись воротами, но солнце было уже сбоку.
Под конец мы здорово устали, и вражеская команда тоже устала.
Но тут Корнилов крикнул нам:
- Вперед! Идет последняя минута, вколотим дылдам гол!
И мы повели мяч. Мы бросились в атаку все, оставалась последняя минута. Мы были уже у вражеских ворот и уже ударили по воротам. Но мяч отлетел от штанги, и чужая команда перебросила его на нашу половину поля.
Я бросился изо всех сил к мячу. И так получилось, что мяч прикатился прямо ко мне. Я держал мяч, но меня окружали только враги, они плотно обступили меня. И я решил отдать мяч Евдокимову. Я ударил по мячу так, чтобы перебросить его через головы врагов. Но мяч полетел неожиданно совсем в другую сторону, не туда, где стоял Евдокимов в боевой готовности. Я еще надеялся, что мяч от штанги отскочит. Но он пролетел мимо Евдокимова и влетел в наши собственные ворота. И сразу судья просигналил о конце игры.
- Гол! Гол! - закричали наши враги.
Они хлопали в ладоши и обнимали друг друга.
- Не считается, - пробовал спорить наш капитан Корнилов. - Мяч полетел в ворота, когда игра уже кончилась!
Но его никто не слушал, даже наши болельщики. Так получилось, что в последнюю секунду матча я забил гол своей родной команде.
Я шел опустив голову и ни с кем не хотел разговаривать.
- Ему бы только по столбам лазать, - сказали сзади меня. - Обезьяна. У него, наверно, хвост растет.
- Ты, обезьяна! - крикнули мне. - Ты что, ослеп, когда по своим воротам бил?
И тут вдруг за меня заступился Корнилов.
- А сам-то ты - всю игру ходил как инвалид, - сказал он. - Кольку будешь дразнить - во тебе будет.
А мне стыдно было даже идти вместе со всеми.
***
Три человека из нашего отряда играли в ножички. Я к ним подошел, чтобы они меня тоже приняли. Но один сказал:
- Ты иди, для чужой команды голы забивай.
- А чего он? - спросил другой.
- Он гол забил в наши ворота.
Но я уже не слушал их разговор, а пошел в лес. В лесу я наткнулся на Евдокимова. Он тоже ходил один среди деревьев.
- Ты? - спросил он и как будто испугался.
- Я так, хожу просто, - сказал я.
Евдокимов вдруг плюнул, и слюна оказалась красной.
- Видал? - спросил он.
- Кровь?
- Кровь. Ничего, я ему тоже нос разбил. Из первого отряда, такой длинный, его в поход не взяли, он и ходит.
- Из первого отряда?
- Из первого. Я ему говорю: не считается твой гол, а он говорит - считается.
- Я нечаянно, - сказал я, - я хотел тебе отдать.
- Да я знаю. Я сам в прошлом году два гола в свои ворота забил, когда стоял в нападении. Я после игры знаешь что сделал? К штанге подошел - и как дал по ней головой. Во был синяк! Чтоб все видели, что я себя сам казню.
- Может, мне тоже дать головой, а? - посоветовался я.
- Не надо. Через три дня будем снова играть, ты и докажешь.
***
На спортивной площадке по буму ходила Ленка. Я хотел у нее спросить, где Света, но она вдруг сама меня позвала:
- Что, свою Светочку ищешь?
- Она не моя, - сказал я.
Я подумал, что Ленка сейчас спустится с бума, тогда на это бревно заберусь я. Я давно хотел побегать по нему, потренироваться.
- Ты у нее слуга, что ли? - спросила Ленка.
- У кого?
- У Светочки. Что она скажет, то ты и подтверждаешь.
- Не слуга.
- Значит, раб, да? - И Ленка захихикала. - Ты с ней дружишь, что ли? Ну и подружку нашел. - Она захихикала еще противнее. - Ну и подружку.
- Ничего я с ней не дружу, - сказал я. - Очень она мне нужна. Мы живем близко, поняла?
Я так сказал - и в ту же минуту увидел, что от фанерных щитов к нам подходит Света.
И я уже по ее лицу понял, что она услышала наш разговор.
Она прошла мимо нас, как будто меня не заметила, будто я тут не стоял около бума.
Она уже уходила, и я вдруг крикнул:
- Света, подожди!
Но она даже не повернулась. Только пожала плечами и пошла дальше.
Мы строились на ужин. Я всегда стоял в строю рядом со Светой.
Но теперь она отвернулась от меня и отошла в сторону. Я пошел вместе с Евдокимовым, а она - с Ленкой. И весь следующий день Света ходила вместе с Ленкой. Мы были на озере, я к ним подошел, но Ленка сразу повернулась ко мне и сказала:
- Ты чего около нас ходишь? Мы с тобой не разговариваем, ясно?
- Ясно, - ответил я и отошел.
А Ленка сразу начала рассказывать о чем-то Свете и громко хохотать. У нее был такой противный голос, что я не мог его слушать и заткнул уши.
***
На стене дачи кто-то написал мелом: «Светка дура». Может, про другую Свету, у нас в отряде было три Светы. Я как раз остановился около этого места - искал, чем бы стереть, чтобы Ленка не говорила, будто я написал.
И в это время, как будто специально она подстерегала, прошла Ленка. Она прочитала надпись и сказала:
- Все Свете расскажу.
- Ну и рассказывай, подумаешь, - сказал я.
- Ну и расскажу. И пионервожатому тоже скажу.
Я не стал ей ничего доказывать. Она бы все равно не поверила. Я уже давно заметил, что можешь сколько угодно доказывать, но если тебе не хотят верить, то даже не будут слушать твои доказательства.
***
Я получил сразу два письма. Одно было из Москвы - от папы.
Папа написал, что новый свой проект он сдал, но это детский лепет по сравнению с той идеей, которая пришла сейчас ему в голову. Они сидят с Татьяной Филипповной дни и ночи и делают предварительные расчеты. На днях они возвращаются в Ленинград и приедут ко мне в лагерь.
И внизу была Приписка - привет от Татьяны Филипповны. И еще лежали две переводные картинки: на одной - танки, на другой - корабль.
Я письмо спрятал в карман и несколько раз его вынимал, снова перечитывал. А картинки подарил Игорьку. Он им обрадовался и пошел сразу переводить.
Другое письмо было даже без конверта - это была открытка от мамы. На открытке - красивые горы с подвесной дорогой.