Я опять вернулся к своей работе и решил во что бы то ни стало довести ее до конца. Я хорошо запомнил чье-то ядовитое высказывание о «специалистах» и «философах»: «специалист» пытается узнать все большее о все меньшем до тех пор, пока не будет знать все ни о чем; «философ» пытается узнать все меньшее о все большем до тех пор, пока не будет знать ничего обо всем. Я не хотел быть ни «специалистом», ни «философом», я хотел быть физиком.
А результатов пока никаких.
Несколько раз мне казалось, что я почти у цели, что не хватает только одного какого-то кирпичика, чтобы получилось нечто законченное, и казалось, еще усилие, и этот кирпичик будет найден.
Но такого кирпичика не находилось.
Обнаруживался какой-нибудь антикирпичик, и после такой находки мое сооружение, казавшееся только чуть недостроенным, мгновенно разваливалось.
Последним таким антикирпичиком был тэта-резонансный эффект.
Открытие оказалось неожиданным и действительно случайным; и все-таки – приходилось признаваться – эта работа, на которую я затратил всего месяц, по своим результатам была значительнее всего, что я сделал за предыдущие четыре года. Сейчас еще трудно было судить, к каким последствиям приведет мое открытие, – мне удалось установить только самые общие закономерности; да еще ясно было, что этот эффект ставит крест на очередной моей попытке создать устойчивую систему высокоточных усилителей.
Приходилось начинать с того же, что и четыре года назад, – с нуля.
Я сохранил все записи, относящиеся к машине, и теперь привез их с собой в Уфу. Внушительная пачка бумаг – несколько сотен листов и две большие общие тетради. Я стал прикидывать – что же действительно ценного в этих сотнях страниц? Наверно, подумал я, если выкинуть лишнее и переписать подряд то немногое, что действительно можно назвать ценным, все заняло бы не больше двух страниц. Даже меньше – полторы.
А остальное?
Чего я достиг за эти годы? Знаний? Пожалуй, я действительно немало узнал. И научился работать – этого тоже у меня не отнимешь. Я особенно хорошо почувствовал, что это так, когда взялся за исследование тэта-резонансного эффекта. Хорошая работа, сложная и тонкая, и мне почти все удавалось в ней. Я уже не терялся перед многообразием продолжений и интуитивно отбрасывал те, которые могли завести меня в тупик. И уже не подвергал сомнению каждую строчку своих выкладок и иногда даже позволял себе роскошь не доводить их до конца – настолько был уверен в своей правоте. И ни разу не ошибся.
До самого конца я надеялся, что эффект не связан непосредственно с неустойчивостью моей системы и можно будет продолжать работу дальше. И только когда убедился, что это не так, понял, насколько я устал и как много все это значило для меня!
А это значило, что все придется начинать сначала.
В который раз?
Нетрудно было убедить себя в том, что все идет нормально и естественно, что таков характер исследовательской работы и что надо работать, работать, работать...
Все это было верно, и все-таки я не мог смириться с теми ничтожными результатами, которые были получены за прошедшие четыре года...
И все же несмотря на все невеселые размышления, те дни в Уфе запомнились как самые счастливые в моей жизни.
Я любил...
Мы вставали поздним утром, и Маша садилась за учебники, а я уезжал в библиотеку и там работал над статьей и занимался гравиметрией.
Домой я возвращался часов в пять, и мы сразу же уходили. Чаще всего мы шли на реку, брали у бакенщика лодку и переправлялись на другой берег, где росла высокая трава, было много цветов и совсем не было людей.
Трава была такая высокая, что, когда мы ложились в нее, она смыкалась над нами и видно было только маленький кусочек высокого неба да медленные облака в нем.
Поздно вечером мы переправлялись через реку обратно. Маша сидела на корме с венком на голове, и в руках у нее тоже были цветы, и река быстро неслась мимо, и только слышны были всплески весел и удары капель о воду, когда я вынимал весла из воды. Потом мы шли через лес, темный и тихий, и по неосвещенным улицам, мимо палисадников, от которых пахло отцветающей сиренью и влажной землей.
Дорога была мягкая, пыльная, и прежде чем подняться к себе в комнату, мы шли к колодцу и смывали пыль холодной водой, от которой возникало ощущение чистоты и свежести. Мы на цыпочках проходили в свою комнату, и всегда оказывалось, что уже давно ночь, и мы раздевались в темноте и ложились спать, оставляли окно открытым – стояли очень теплые и тихие ночи...
Потом пришла последняя ночь...
Мы совсем не спали. Маша лежала рядом со мной и вдруг начинала быстро целовать меня. Я говорил ей: «Не надо плакать, Машенька...»
– Я не плачу, – отвечала она, но я видел, как слезы катятся по ее лицу. – Я боюсь чего-то... Все эти дни я каждую минуту помнила, что ты должен уехать. И вот ничего не осталось – ни одного дня!..
Под окном чуть слышно шелестела старая липа, и были видны черное небо и очень крупные звезды. Потом небо стало синим и бледным. А когда я подошел к окну, чтобы покурить, то увидел, что взошло солнце, – по двору легли длинные густые тени...
День этот был солнечный и жаркий, и я шел по рыжему полю аэродрома и говорил себе, что не надо оглядываться, и оглянулся, и увидел Машу – она стояла, вцепившись руками в перила ограждения, и смотрела на меня, а рядом с ней стояли люди и что-то кричали и махали платками...
В Москву я прилетел вечером, зашел к себе, поставил чемодан и сразу отправился к Олегу. Он сидел в майке и трусах – было душно – и курил, и пепельница, стоявшая рядом с ним, была полна окурков. Лицо Олега казалось усталым и озабоченным.
– Привет, – сказал я, пожимая ему руку. – Как дела?
– Нормально.
– Сдаешься?
– Да.
– И как?
– Нормально.
Он улыбнулся.
Мы еще немного поговорили, а потом он проводил меня, и мы попрощались у подъезда.
– Ну, Олежка, до осени, – сказал я.
– Угу, – сказал он и улыбнулся.
На следующий день я поехал к Серебряникову. Он был оживлен и хмыкнул что-то игривое по поводу моего истощенного вида, но, когда я спросил его о делах, огорченно махнул рукой:
– Плохо, Шелест. Много всяких мелких пакостей... Ну, это уже моя забота! Твои планы пока без изменений. Летите вдвоем – я тут еще одного парня нашел. Маршрут тот же – Сыктывкар, Троицк-Печорск, Приуральский. Обкатаешь пока моторы, а через неделю и я со всей бандой нагряну. Один мотор я уже отправил в аэропорт, а второй сейчас с собой прихватим. Напарник твой туда же подъедет.
В Шереметьеве мы сдали багаж. Оставалось еще больше часа до отправления самолета, и мы пошли пить пиво.
– Слушай, – спросил я, – а что это за тип, который со мной летит?
– Увидишь, – уклончиво ответил он.
И тут я увидел, что между столиками идет Олег. Он был в лыжных брюках и штормовке. Он подошел к нам, небрежно бросил: «Привет!» Потом сел, потрогал бутылку с пивом и спросил: «Холодное?» Не дожидаясь ответа, он взял мой стакан, налил пива и выпил.
– Однако, – сказал я и посмотрел на Сергея.
Тот рассмеялся.
– Что ты так смотришь? Это и есть тот тип, с которым ты летишь.
34
Олег невозмутимо обозревал пространство. Андрей перевел на него сердитый взгляд и вдруг расхохотался.
– Слушай, ты, персонаж из «Библиотеки приключений», к чему такая мистика?
– Почему бы и нет? – спросил Олег.
– А ну-ка, идем сюда...
Андрей отвел Олега в сторону.
– Слушай, ты, шпагоглотатель... Зачем тебе это нужно? Тебя ждут не дождутся дома.
– А что? – бодро начал Олег. – Ты же знаешь, что я, еще когда «уа» кричал, все думал о том, как бы в тайге побывать. Нельзя упускать такой удобный случай – в кои-то веки он представится. Так что смирись, старик, тебе придется потерпеть мое общество.
Андрей засмеялся.
– Собственно, чего ты ржешь? – спросил Олег.
– Да так, ничего...
И опять засмеялся.
– Да ведь я...
– Ради бога, не надо... Ты журналист, а житейского опыта у тебя маловато, тебе надо видеть людей и вообще изучать жизнь. Так, что ли?
– Допустим...
– Так что, будем изучать?
– Будем, – согласился Олег, они пошли допивать пиво.
В самолете Андрей сказал ему:
– Между прочим, я почему-то рад, что мы едем вместе. Случайно не знаешь почему? – и серьезно посмотрел поверх очков.
– Понятия не имею, – сказал Олег.
– А может быть, ты меня к окну пустишь?
Олег сложил дулю и сунул ему под нос.
– А вот этого не хочешь?
В Сыктывкаре брюхатый АН-10 вытолкнул их на поле аэродрома, и они долго шли под непрерывным мелким дождем, сыпавшим с низкого, по-осеннему хмурого неба. Отсюда им предстоял путь на Печору.
Они бодро направились к аэровокзалу, уверенные, что еще сегодня прибудут в Троицк, завтра утром сядут на теплоход – Серебряников уверял, что по Печоре ходят теплоходы, вот только докуда, он не помнил – и к вечеру благополучно доберутся до Приуральского. Даже переполненный вокзал не навел их на грустные размышления. Они протиснулись к кассе и, увидев, что она закрыта, возмущенно переглянулись. Потрясли окошечко – безрезультатно.
Кто-то спросил их:
– А вам куда?
– В Троицк-Печорск, – сказал Андрей.
– Так туда, кажись, уже неделю самолеты не ходят.
– Почему?
– Погода, – философски ответили им со вздохом.
Они переглянулись – теперь уже с тревогой. Андрей сказал:
– Пошли к дежурному.
Дежурного не было видно из-за десятков машущих рук, в которых нежно голубели листки билетов. Кричали разъяренные пассажиры, кричали все сразу, не слушая друг друга, и, вероятно, так кричали уже не первый день, и дежурный уже давно привык к этому и отвечал невразумительно:
– Не могу...
– Не знаю...
– Не будет...
– Возможно...
– Нет...
– Ждите...
На этом запас его слов кончался, и весь цикл повторялся с небольшими изменениями.
Андрей и Олег протиснулись к дежурному, вытащили командировочные удостоверения и потрясли перед самым его носом.
Дежурный равнодушно ответил, даже не взглянув на них:
– Нет.
Олег невежливо дернул его за рукав и крикнул в самое ухо:
– Геологи мы. В Троицк-Печорск.
Во взгляде дежурного появилось что-то осмысленное, он немного подумал и твердо ответил:
– Не могу.
– А когда?
– Не знаю.
– Что же нам делать?
– Ждите.
Андрей зло сплюнул.
– Пошли к начальнику. От этого органчика все равно ничего не добьешься.
Разумеется, к начальнику тоже рвалась толпа, и разумеется, начальник не принимал – иначе ему пришлось бы заниматься этим круглые сутки. Хорошенькая секретарша довольно успешно сдерживала словесный натиск, и вежливая дипломатия столичных геологов успеха не имела. После короткого совещания они решили приложить некоторые физические усилия и все-таки проникли за обитую черным дерматином дверь. Начальник встал из-за стола и с возмущением накинулся на них:
– Что это за безобразие?! Врываетесь в кабинет как бандиты, устраиваете скандал, мешаете работать... Это просто свинство!
– Возможно, – спокойно согласился Андрей.
– Немедленно выйдите отсюда!
– Разрешите сесть? – вежливо попросил Андрей.
Начальник округлил глаза и задвигал кадыком.
– Благодарю, – сказал Андрей и уселся в кресло, Олег – в другое.
Начальник пришел в себя и посмотрел на них, соображая, нельзя ли выставить этих наглецов за дверь. Поразмыслив, он решил – нельзя: его охрана в лице испуганной секретарши держалась на почтительном расстоянии, а одному отважиться на такое предприятие рискованно. И он покорно спросил:
– Что вам нужно?
Наглецы согласными движениями рук выложили свои командировочные и сказали, что им нужно. Начальник покачал головой:
– Ничего не могу обещать. В Троицк ходят только маленькие АН-2, а на ближайшую неделю у них нет никаких шансов подняться в воздух. Погода, сами видите, какая.
Они сказали, что видят, и поудобнее уселись в креслах. Начальник подождал и, когда убедился, что они не собираются уходить, терпеливо добавил:
– Поймите же, я ничем не могу вам помочь.
«Рассказывай нам сказки», – подумал Олег.
– Понимаем, – сказал Андрей, – но нам нужно во что бы то ни стало скорее добраться до Троицка.
– Добирайтесь.
– Как?
Начальник пожал плечами, а они еще удобнее устроились в креслах. Кресла были мягкие, и им совсем не хотелось вставать.
Секретарша рискнула приблизиться к столу и дрожащим голоском что-то сказала. Андрей взглянул на нее, и она на всякий случай отступила назад.
Начальник внимательно посмотрел на них и неуверенно проговорил:
– Послушайте, но я действительно не могу отправить вас в Троицк.
Андрей взглянул на Олега и решительным жестом поправил очки.
– Так. А куда можете?
– В Норильск, Салехард, Якутск.
– Далековато. А поближе куда-нибудь?
Начальник немного подумал.
– В Воркуту.
Андрей неплохо знал географию.
– Не то, не то. Еще ближе!
Начальник еще немного подумал и упавшим голосом сказал:
– В Ухту.
Олег понял, что они все-таки доберутся до Троицка, хотя не совсем ясно было – как.
– А что в Ухте? – спросил Андрей.
– Шоссе до Троицка.
– А когда мы сможем вылететь в Ухту?
– Во всяком случае, не сегодня и не завтра.
– А послезавтра?
Начальник думал совсем немного.
– Возможно.
Олег понял, что послезавтра они будут в Ухте, но все же прикинул, нельзя ли еще что-нибудь выжать, и уже было открыл рот, но Андрей тихонько толкнул его: «Не стоит!» – и поднялся.
– Благодарю вас, товарищ начальник.
– Пожалуйста, – с облегчением произнес тот и с улыбкой добавил: – Однако вынужден заметить, что вы изрядные нахалы.
– А что делать? – сказал Андрей. – Жить-то надо.
Секретарша почтительно посторонилась, пропуская их.
В зале Андрей рассмеялся.
– Ну и как?
– Отлично, – ответил Олег. – Могу сказать, что мы быстро акклиматизируемся в незнакомой обстановке.
– Плохо.
– Что плохо? – с недоумением спросил Олег.
– Сказано плохо, – пояснил Андрей. – Казенно и официально. Для журналиста не годится.
Олег опешил, а потом нашелся:
– Так ведь обстановка-то казенная и официальная. А я как-никак акклиматизировался...
Северная ночь светила вовсю. Они долго ходили по городу и в два часа, сидя в скверике, читали сонеты Шекспира, единственную стоящую вещь, найденную в книжном киоске. Безработный фонарь обиженно и высокомерно поглядывал на них сверху...
Под утро напали комары, и пришлось вернуться на вокзал. Ветхое здание сотрясалось от разноголосого храпа. Спали везде – на стульях, на полу, а двое самых догадливых с комфортом устроились на буфетной стойке.
Олег и Андрей раздвинули несколько неплотно лежащих тел и устроились на полу. Сквозь сон Олег чувствовал, что кто-то двигает его ноги, а открыв глаза, увидел, как огромный ботинок промелькнул в нескольких миллиметрах от его носа. Олег выругался, повернулся на другой бок и снова заснул.