Дедушка Зомер откинулся на спинку кресла и стал разглаживать свои усы.
Эрих пристыженно втянул голову. Нелли покусывала палец. Фрау Зомер, тётя Рези и тётя Грета одновременно протянули руку за солонкой. А Бруно залез под стол и стал искать там крышечку от горчицы. У всех было грустное настроение.
Даже вода из крана и то капала печально.
Никто не говорил ни слова.
Наконец тётя Фелицита прервала тягостное молчание. Да ещё каким страшным грохотом! Раскачиваясь по своей привычке на стуле, она упала на пол вместе с ним.
Дедушка Зомер, фрау Зомер, тётя Грета, тётя Рези, Нелли, Эрих и Бруно бросились подымать её с пола, потому что тётя Фелицита, потрясённая своим падением, так и осталась лежать на спине, словно жук лапками кверху. Тётя Грета и Эрих, нагнувшись над ней, даже стукнулись лбами, а дедушка Зомер тем временем протянул Фелиците руку, и она наконец поднялась.
— Благодарю за спасение! — сказала тётя Фелицита, снова оказавшись на ногах. Она потирала спину, тихонько охая, а тётя Грета и Эрих держались за лоб.
— Ещё счастье, что всё это хорошо кончилось!.. — причитала тётя Рези.
— Вот именно, — сказала тётя Фелицита. Она уже перестала растирать спину и, ухватившись руками за край стола, начала громко хохотать.
А Эрих, забыв, что у него гудит голова, в восторге крикнул:
— Тётя Фелицита опять смеётся, как отбойный молоток!
Тут и все остальные рассмеялись. И хорошо, что рассмеялись, потому что, пока смеялись, совсем позабыли про воскресную тайну дедушки Херинга.
В одиннадцатой главе становится известно, что у фрау Кульм бывают всякие настроения и что тот, кто помешает ей принимать ножную ванну, рискует вызвать ее раздражение
«Вот сейчас добегу до папы и всё ему объясню», — думала Марианна.
Как раз в эту минуту она бежала мимо телефонной будки.
Пробежав ещё несколько шагов, она вдруг остановилась как вкопанная и, повернувшись, помчалась обратно.
В телефонной будке горел свет, и можно было хорошо разглядеть человека, который в ней стоял. Это был Марианнин отец.
Марианна рванула к себе дверь и, протиснувшись в кабину, прижалась к отцу, а он, не говоря ни слова, обнял её за плечи и прижал её мокрое лицо к своему пиджаку. Пиджак был жёсткий и колючий, но она так и стояла, тихо-тихо.
В телефоне что-то щёлкнуло, и женский голос быстро произнёс несколько слов. А когда он смолк, отец сказал:
— Большое спасибо, сестра! Я позвоню ещё раз попозже. Большое спасибо! — и повесил трубку.
— Папа, — пробормотала Марианна, — папа!
Отец вздохнул.
— Папа, ты ведь не волновался… Я была… Я была…
Отец прижал Марианну к себе ещё крепче. Ей было даже трудно дышать. И потому она спросила совсем слабым голосом:
— Ты ведь не волновался?..
— Пойдём, — сказал отец. Они вышли на улицу, Они шагали рядом в вечерних сумерках, не говоря ни слова. Только в парадном отец сказал:
— Я рад, что ты пришла. Мамина записка из замочной скважины исчезла, и ты тоже исчезла, а я ходил по квартире взад и вперёд, как тигр в клетке, и понять не мог, куда ты девалась… Представляешь?
— Да, — сказала Марианна.
— Это было для меня неразрешимой загадкой.
— Не сердись, — сказала Марианна.
Голос у неё был такой глухой, словно доносился из пещеры.
— Главное, что с тобой ничего не случилось, — сказал отец.
— На улице такое движение… Сразу начинаешь думать о несчастном случае…
Марианна долго молчала, опустив голову.
— Это было так, папа, — наконец сказала она. — Я решила вас догнать и побежала за такси. Но такси-то гораздо быстрее ехало… И вообще я его не видела…
— Так ты побежала догонять такси, которого даже не видела? — с изумлением спросил отец.
— Да.
— Ну и ну!
— Я, наверное, просто обалдела…
Отец отпер ключом дверь. Марианна прошла за ним на кухню и села на край ящика с углём, зажав руки между коленками. Она молчала, сжимая в ладонях маленький влажный бумажный шарик.
— Есть хочешь? — Отец приподнимал крышки разных кастрюлек и закрывал их снова. — Я-то ещё есть не хочу, но, может, ты поешь, Марианна?
— Я тоже не хочу… Я только устала… и всё время думаю про маму…
— А мы скоро опять позвоним… Может быть, малыш уже родился.
— Папа!.. — Марианна отвела взгляд. Она смотрела на календарь, висевший на стене. — Папа, ты, случайно, не знаешь, мамино окно выходит на улицу или в сад?
Отец сел рядом с ней на ящик с углем.
— Понятия не имею, — сказал он. — Мы с мамой расстались в коридоре… В длинном белом коридоре. Дальше меня не пустили.
— А-а, — сказала Марианна.
Отец снова поднялся и поглядел на часы.
— Может, всё-таки разогреть тебе ужин? Как же ты без ужина спать ляжешь? Маму бы это огорчило. А на завтра у нас жаркое в духовке. Мы его только разогреем.
У Марианны звенело в ушах. Завтра? Как так завтра? Забыл папа, что ли, что он должен отвести её сегодня к фрау Кульм?
— Мама говорила, что лучше бы всего нам отварить ещё макароны, — рассказывал отец, — но я ей сразу сказал, что мы можем про них забыть и у нас получится каша. Тогда мама сказала: «Ну возьмите варёный рис в кулинарии!»
Марианна перестала катать шарик в ладонях.
Сердце её громко стучало.
Неужели он правда забыл?..
Отец взял тряпку и вытер клеёнку на столе, хотя она и так блестела.
— Варёный рис из кулинарии — отличный выход, — продолжал он.
Теперь Марианна была совершенно уверена, что он забыл про фрау Кульм. Она сидела словно одеревенев и боялась произнести хоть слово.
— Марианна!..
Она вздрогнула. «Вот сейчас он об этом заговорит…» — испуганно подумала она. Но отец сказал:
— Знаешь, Марианна, мама не хотела уезжать в больницу, пока ты не вернёшься. Она была страшно огорчена, что так тебя и не дождалась.
Марианна кивнула.
Отец снова заглянул в кастрюли и, погромыхав крышками, закрыл их.
А потом сказал с неловкой улыбкой:
— Мама ведь всегда думает о себе в последнюю очередь… Марианна нетерпеливо переступала с ноги на ногу.
— Папа… я так хочу пить!.. Прямо горло пересохло…
Она и сама не знала, почему сказала это только сейчас. Зато она знала другое — нехорошо хитрить с мамой. Мама ведь ясно написала: «Он проводит тебя к фрау Кульм». А Марианна всё старалась придумать какой-нибудь ход, чтобы отвлечь отца от фрау Кульм. Может, он про неё и не вспомнит — ведь он так растерян, взволнован. На этом нетрудно сыграть. А как бы чудесно было остаться с папой! Сегодня, завтра, послезавтра — всю неделю! А если он сам вспомнит про фрау Кульм, Марианна быстро переведёт разговор на другое. Уж это-то она сумеет…
Она встала и, достав из посудного шкафа кружку, налила в неё воды.
— Ты ведь уже немного остыла, не такая разгорячённая, правда? — спросил отец.
— Ага!
Она жадно выпила воду и поставила кружку на стол. Потом снова подошла к ящику с углем, села на него и вздохнула.
И вдруг подняла голову и решительно сказала:
— Папа… а как же с фрау Кульм?
Не так-то ей было легко поднять голову и задать этот вопрос. Она даже сама испугалась своей смелости.
Затаив дыхание, она не отрываясь глядела на отца. Отец ответил не сразу. Вид у него был растерянный.
— А-а-а… Фрау Кульм…
— Ну да, — сказала Марианна. — Ты говоришь: «На завтра у нас жаркое в духовке. Мы его только разогреем». «Мы»… — Ну вот, теперь она посмотрела правде в глаза. Она говорила всё уверенней: — «Мы»… Как так «мы»?
Отец глядел на неё в замешательстве.
— Мы с мамой ещё в такси обо всём договорились, — сказал он наконец. — Сегодня и завтра ты уж во всяком случае можешь побыть со мной! А к фрау Кульм успеешь и в понедельник.
Марианна вскочила с ящика.
— Сегодня и завтра! — крикнула она и, повиснув у отца на шее, задрыгала в воздухе ногами, как разыгравшийся жеребёнок. — Сегодня и завтра!..
— Тише, а то ты сейчас меня повалишь!.. Марианна!
— Сегодня и завтра! — повторяла Марианна. — Ух, какая красота!..
Она заплясала вокруг кухонного стола, напевая от радости. Но вдруг остановилась и, понурив голову, спросила:
— Значит… нам ещё сегодня придётся пойти к фрау Кульм… насчёт понедельника?
Отец прокашлялся.
— Ты, видно, просто дождаться не можешь! Только об этой фрау Кульм и думаешь!
— Наоборот, — сказала Марианна, — мне так не хотелось тебе напоминать. Но я ведь уже не маленькая…
— Серьёзное соображение, — сказал отец.
— Мне ведь почти двенадцать…
— Почти двенадцать?
— Ну да, — сказала Марианна, — придётся уж проглотить эту пилюлю.
Отец хотел было что-то сказать, но промолчал. Он глядел на Марианну, как-то странно улыбаясь.
Марианна откинула волосы со лба.
— Ну да, ты не принимаешь меня всерьёз!
— Наоборот, — сказал отец. — Марианна…
— Да, папа?..
— Я уже был у фрау Кульм.
— Ты уже… — От удивления она даже не сразу закрыла рот.
— Ты представь себе, Марианна… Прихожу я домой, записка из замка исчезла, и ты тоже исчезла…
— И ты ходишь взад-вперёд по комнате, как тигр в клетке.
— Вот-вот. И вдруг мне приходит в голову, что ты взяла да и побежала прямо к фрау Кульм. Ну и я туда отправляюсь. Прихожу, звоню раз, звоню другой, а после третьего звонка за дверью раздаётся: «Да-а-а! Кто та-а-ам?» Я отвечаю: «Шпиндель». Фрау Кульм приоткрывает дверь, смотрит на меня через щёлку и говорит: «Ах, это вы?» А я ей через щёлку отвечаю: «Добрый вечер, фрау Кульм!» И объясняю, что маме пришлось неожиданно уехать в роддом и что я тебя ищу. Спрашиваю: устраивает ли её, если ты переселишься к ней в понедельник…
— А она?..
— Представляешь, она говорит: «Простите, в понедельник? Ах да, понедельник! Так я же в понедельник уезжаю к моей сестре за город! Ведь ваша жена была у меня сегодня. Кто же мог предположить, что всё это произойдёт так быстро. Теперь мне пришлось бы посылать телеграмму сестре, а сестру всегда так волнуют телеграммы. Да и вообще все мои планы рухнули бы, как карточный домик. Поэтому попрошу вас прислать ко мне Марианну в среду. И вообще я сейчас как раз принимаю ножную ванну и стою босиком в коридоре с мокрыми ногами!»
— «Извините, пожалуйста, фрау Кульм! — говорю я. — Извините за беспокойство!» Но фрау Кульм не говорит мне: «Ничего, ничего!» или там «Пожалуйста!», а высоко поднимает брови и чихает через щёлочку в двери. А потом прикрывает дверь ещё плотнее, так что мне уже виден один только кончик её носа, и говорит: «Значит, договорились. Марианна приходит в среду!» Но тут я, вежливо поклонившись…
— Ну?.. — спросила Марианна затаив дыхание.
— …говорю: «Нет, спасибо».
— «Нет, спасибо»?
— Да.
— А фрау Кульм?
— Фрау Кульм чихает и говорит: «Так вы, значит, отказываетесь от моей помощи? Вы не пошлёте ко мне Марианну в среду?» И тут я ответил: «Да, с вашего разрешения, не пошлю. Спокойной ночи, фрау Кульм!» И спустился с лестницы. Вот и всё.
— Вот и всё! — сказала Марианна. Больше она ничего не могла выговорить.
А отец стоял перед ней с виноватым видом, словно мальчишка, нечаянно попавший камнем в окно.
— Фрау Кульм, наверно, никогда больше не отдаст маме бельё в починку, — проговорил он наконец. — Но мама всё равно скажет, что я был прав, когда я ей завтра утром всё расскажу. И я очень рад за тебя, Марианна, что тебе не придётся переселяться к фрау Кульм.
— Я тоже очень рада, — сказала Марианна, покраснев.
Отец снял с гвоздя зажигалку, задумчиво покрутил колёсико и выпустил в воздух сноп искр.
— Может быть, ты теперь уже голодна? — спросил он.
— Как волк!
— Ну вот видишь! Пора нам и в самом деле поужинать!
Глава двенадцатая, самая подходящая для описания двенадцати часов ночи
Двенадцать часов ночи!
На всех городских башнях часы бьют двенадцать раз. Все колокола на колокольнях издают двенадцать ударов. Во всех квартирах часы с маятником возвещают, что наступил таинственный час привидений.
Но нигде во всём городе не появилось ни одного привидения, ни один дух не вышел из каменной ниши, и даже вблизи кладбища не засветились во тьме ничьи глаза.
Нигде не было ничего необычного, всё было как всегда.
Правда, по Вокзальной улице двигалась какая-то одинокая фигура. Это был дядя Михаил, железнодорожный контролёр. Он тихонько насвистывал. Как всегда, когда возвращался после дежурства домой. Вдруг дядя Михаил испугался… Из-под грузовика, стоящего возле тротуара, выскочили две кошки, и он чуть об них не споткнулся. Но тут же он рассмеялся, потому что из окна второго этажа послышался женский голос:
— Большое спасибо, что вы прогнали кошек! Целый час орут тут под грузовиком: «Мяу, мяу, мяу!» Всякое терпение лопнет!
А в то время как дядя Михаил шагал по тёмной улице мимо тёмных домов, Карл Зомер поспешно перебегал от столика к столику в ресторане гостиницы «Могикане». Из одного конца зала кричали: «Официант!», из другого — «Официант!», из отдельного кабинета и с террасы — «Офици-а-а-ант!» А человек, одиноко сидевший за столиком под чучелом ястреба, упорно выкрикивал: «Официант, а официант!» Но когда официант Карл Зомер подошёл к нему и сказал: «Пожалуйста, что вам угодно?», он только поинтересовался:
— Это что же за птица такая? Сокол или коршун?
— Это ястреб, — любезно ответил Карл Зомер. И тут же снова забегал по залу от столика к столику, разнося заказанные блюда, убирая пустые тарелки и стаканы, предъявляя счёт посетителям, кричавшим: «Получите с меня!» И когда он пробегал с подносом, уставленным тарелками, мимо человека, сидевшего под ястребом, тот делился с ним своей радостью:
— Уж теперь-то я знаю, как выглядит коршун!
А Карл Зомер терпеливо отвечал ему:
— Это не коршун. Это ястреб.
Он был так вежлив и приветлив, что ни один посетитель в зале даже не замечал, как он устал.
И жена его тоже очень устала, но она всё ещё сидела возле своей швейной машинки. До четверга она должна была сшить ещё дюжину кукольных платьев, а днём у неё редко когда выдавалось полчаса, чтобы заняться шитьём.
Настольная лампа отбрасывала свет на её руки, на огрубевшие от стирки, разъеденные содой пальцы, возившиеся с тоненькими, как паутинка, кружевами и серебряными пуговичками на нарядных кукольных платьях. Комната была погружена в темноту и тишину. Слышен был даже лёгкий шорох, с которым нитки проходили сквозь шёлк.
За стеной спала Нелли, свернувшись как ёжик. Она дышала глубоко и спокойно. На уголке её подушки сидела огромная ночная бабочка, залетевшая со двора.
Наверху, в одной половине мансарды, спали её братья — Эрих и Фриц. Одеяло у Эриха было натянуто до самого лба, а голые пятки упирались в стену. Фриц лежал вытянувшись на кровати во весь рост, и ноги его торчали между железными прутьями спинки.
Во второй половине мансарды, в комнате с сиреневыми обоями, спала тётя Фелицита. Она нарочно легла на живот, чтобы бигуди не давили ей на затылок, и заснула, уткнувшись носом в подушку. А потому храпела и сопела, как небольшой бегемот.
Окно тёти Греты было ярко освещено. Что делала в этот поздний час тётя Грета в своей комнатушке, дверь из которой вела в «Ателье проката», отгороженное фанерной перегородкой от мастерской прадедушки-скульптора? Она сидела в кровати и крепко спала. Под спину её было подложено множество вышитых пёстрых подушечек. Книга, которую она читала, выскользнув у неё из рук, валялась на коврике перед кроватью. Она стояла тут, словно палатка, рядом с ярко-красными домашними туфлями тёти Греты, и страницы её были загнуты в разные стороны.
Оба дедушки тоже давно уже спали.