— Витька, ты хороший человек? — неожиданно спрашивает Лида, закапывая ноги в песок. (Они отдыхают, обсыхают на солнышке перед новым заплывом.)
— Есть сомнения?
— Нет… не знаю. Не пойму. Ты забавный, красивый…
— Благодарю.
— Думаю, что очень способный, а вот основа, стержень… Есть они?
— Лида, дай осознать. Я не задумывался так серьезно о себе любимом.
— Ну, осознай.
— Тотчас же?
Лида молча пожимает плечами — мне, мол, безразлично, перебьюсь. Или еще одно значение: если для тебя это тяжелая задача, прости великодушно.
Ни с Аликом, ни с Женей, ни с Мишей она так не обращается. Виктору хочется равенства:
— Я, Лидочка, не совсем понимаю, что ты вкладываешь в слово «стержень».
— Ну, если попроще, то я прикидываю так: чем станет человек в тяжелую для него и для меня минуту. В опасную. Куда рванется — ко мне или от меня?
— Навязший в зубах вопрос: «Можно ли с ним пойти в разведку»?
— Хм, знаешь, Витька, любую истину можно заключить в банальные слова, вроде бы убить ее. Но зачем? Послушай, вот о чем я говорю: существуют ли для нас с тобой уважаемые истины и какие именно?!
— А для Даши?!
— С Дашей я дружу со школы, понятно? Это почти родство.
— Ты будто оправдываешься.
— Ну, допустим. Да. Меня там не все устраивает.
— И я тебя «там» не устраиваю?
— Я об этом не думала.
— А я полагал, что весь наш этакий… ну… полуголый разговор затеян ради спасения Даши. А что до истин — то я люблю маму.
У Виктора отработана гримаса простачка. Кто поймет буквально — хорошо. А для тех, кто поумнее, есть в этой масочке призыв посмеяться вместе!
Лида — из «поумнее». Она тряхнула головой:
— Ты, Витька, очень обаятельно придуриваешься. Поплыли?
Лида плавает прекрасно. Белые, не золотистые, а какие-то зеленоватые, как подсохшая трава, волосы не покрыты и блестят. Хорошо, хорошо, просто отлично, что он, Виктор, не влюбился в Лиду: душу бы из него вытрясла!
С озера возвращаются медленно. День, собственно, прошел. Запасы съедены. В кино опоздали. Солнышко ушло вниз, уже не за деревья, а за кусты.
— Сняли небось наш гамак, — говорит практичная Ася.
— Если только вместе с профессором, — отзывается Виктор.
— Он, наверное, ушел. Ну и пусть.
— Не ушел!
Миша Романов идет рядом с Дашей. Он читает стихи, которые не вошли в книжку.
Даша слушает очень серьезно, так что Виктору, дабы обратить на себя внимание, остается только раскрыть перочинный ножик, попридержать его за острый конец, а потом ловко кинуть в сосну. Оп! Вонзился, задрожал. Пошли дальше. Оп! Опять вонзился!
Миша обернулся к нему, поглядел внимательно, а дочитав, спросил:
— Виктор, а ты сам не пишешь?
— Я тут прочел в «Литературке», — вздохнул Виктор, — что одного поэта перевели в драматурги. Потому что каждое его стихотворение было подлинной трагедией для слушателей. Прочитал и раздумал.
Романов не обиделся. В сиянии своей выходящей книги, уравновесившись ею, он только пожал плечами: твое, мол, дело. И Виктор сам понял; дерзит, как маленький. Романов же, закрепляя свою победу, спросил:
— Ты, говорят, в медики хочешь податься? Я бы на твоем месте — на журналистский в МГУ.
Виктор строго ответил:
— Потом не устроишься. А у меня — видишь? — семья.
— Ты-то не устроишься? Да ты на первом курсе сможешь подрабатывать. Репортажи, интервью…
— «Разрешите вас проинтервьюировать», да?
Пока Миша давал взрослые и дельные советы (Даша взвешивала молча), а он, Виктор, болтал всякий вздор (и снова Даша взвешивала), он вдруг будто прозрел: боже мой! Как это он дал втянуть себя в этот нудный серьезный тон, он, мастер юмора и абсурда?! И он натянул вожжи, сворачивая в родную колею, и сразу повело, само повело:
— Хорошо тебе — третий курс, книжка, слава, деньги. — Голос у Виктора сам собой зазвучал подкупающе-искренне.
— Не в этом дело, — презрительно хмыкнул Миша (Виктор и так знал, что не в этом).
— Легко говорить, когда есть. А человек вот имеет мечту: велосипед. И не может. С моторчиком. И не в силах.
Миша не ответил. Молча шли трое, не нагоняя остальных: красавица Даша, удачливый поэт Романов и Виктор — обладатель неосуществимой мечты. Не выдержала Даша:
— Миш, одолжи Витьке! Прямо сердце надрывается, как он несчастлив.
Романов замялся, потом, оценив, видимо, ситуацию, сказал что-то вроде «подумаю».
— Нет, Миша, спасибо, но это невозможно. Я быстро отдать не смог бы…
— Не имеет значения, — внятней проговорил поэт. (А Даша снова взвешивает. О господи, глазищи так и переходят с одного на другого!)
— Миша, ведь мы не были друзьями. Мне просто очень нравится то, что ты пишешь. Я не могу принять такую жертву.
— Жертву? Поверьте, ребята (это Виктор и Даша — ребята!), мне не бывает жалко денег. Мне жаль только времени, если оно идет как пустая порода. Витька, черт с тобой, бери эти деньги (и поймал на лету восхищенную Дашину улыбку) и вернешь, когда сможешь, ясно?
— Ну, спасибо. Я дам тебе покататься. — И Виктор театрально поднял руку: — Клянусь, что не позволю себе купить какое-нибудь барахло!
Виктор тряхнул головой: он снова почувствовал себя более сильным. Почему? Да, верно, потому, что Романов был искренним, а он прикидывался, играл свой маленький спектакль, не тратя душевных сил.
Он огляделся: где-то рядом была поляна. Нужно было не опоздать к тому моменту, когда нога профессора Ниф-Нифа коснется земли.
Виктор подбежал к поляне первым и остановился за кустом.
В поредевшем и похолодавшем воздухе гамак раскачивался, как колыбелька. В ней метался и сдавленно стонал довольно плотный младенец. Когда послышались приближающиеся голоса, младенец затих. Притворился спящим.
— Боже, он еще спит! — удивилась простодушная Ася.
— Ну и сон!
— Вот это нервы!
Все, смеясь, подошли ближе.
— Смотрите, смотрите: его хотели похитить! Связали веревками!
— Тише, остряки!
— Хорошо, что человек спал, — прочувствованно сказал Виктор и карманным ножиком обрезал узел.
У профессора было красное лицо, углы губ опустились. Он раскрыл глаза и в упор, ненавидяще глянул на Виктора. Потом неуклюже вылез из гамака и вдруг резко повернулся, пошел по тропе, скрылся за елками и березами. Только сучки еще некоторое время трещали. Было ясно, что возвращаться он не намерен.
— Чего он? — пожал плечами Виктор.
Он был чуть-чуть обескуражен и даже смущен: пожалуй, впервой они с Ниф-Нифом отлично поняли друг друга. Да и обаяние счастливого дня рассеялось. Возвращались деловито, без шуток, будто веселый источник вдруг исчерпался.
…Вечером профессор не позвонил. На другой день — тоже. Ася плакала.
— Дурочка, — утешал Виктор. — Должна радоваться, что тебе не достался такой муж. Ну, ушли купаться без него — дело какое! Ишь разобиделся! Никакого Ч. Ю. Никакого!
— Замолчи! — рыдала Аська.
Через неделю она сама позвонила Николаю Николаичу и после разговора с ним собралась уезжать. Виктор, чтобы не попадаться Асе на глаза, в эти дни редко бывал дома: сидел в читальне, готовился к экзаменам.
И день экзамена наступил.
***
Виктор вошел в аудиторию и вдруг понял, что волнуется. Аудитория была белая, чересчур светлая, наводившая на мысль о больнице или, еще того хуже, об операционной. За одним столом сидели две пожилые женщины, за другим — три довольно плотных ученых мужа. Тут Виктор прервал осмотр, потому что один из них был на кого-то похож. На секунду обмер: Ниф-Ниф! Потом одумался: нет, тот ведь физик. Вообще Виктор все последнее время обмирал. То ему, когда сдавал документы, показалось, что секретарша подозрительно долго разглядывала справку о состоянии здоровья — почему, мол, из поликлиники другого района? То перед отходом, просматривая учебник химии, вдруг увидел, что забыл повторить целый раздел. Будто не существует везения, удачи, вообще судьбы. Непременно, что ли, должно достаться это?
Теперь вот — Ниф-Ниф…
Виктор тряхнул головой (он знал, что надо уметь сбросить то, что он для себя называл неудачничеством) и подошел к столу. Ему предстояло отвечать двум женщинам. Тот, кто показался ему Ниф-Нифом, все равно был на кого-то похож. Он отделился от двух своих толстячков и сел возле женщин, что-то шепнул одной из них. И Виктор поймал на себе ее быстрый взгляд.
Взял билет. Тихое «ура»! Из того раздела — ни полвопросика.
Он прочитал задачку: «Вычислить процентную норму концентрации щелочи…» 69 г. металлического натрия… 224 г. воды… Пустяки! Записал решение, — хорошо, цифры невелики. Проверить бы! Да вроде верно.
Просмотрел вопросы, кое-что набросал на бумажке с печатью, которую сунули ему возле стола. Главное, не останавливаться — это он знал по школе. Говори уверенно и бойко.
— Ионная связь образуется противоположно заряженными ионами в результате электростатического притяжения. — Виктор с удивлением слушал свой механический голос. Он, наверное, выглядит зубрилой. — В образовании ее участвуют…
— А как происходит образование противоположно заряженных ионов? — спросила женщина (так и есть, решили, что он не понимает смысла). У женщины оказалось старое, но очень белое лицо. Такой чай заваривать или еще лучше — быть матрешкой на чайнике. Сидеть в пышной юбке на горячем и подпирать щеку рукой. Она подперла. — Приведите пример.
Виктор немного сбился, но потом сообразил и опять начал бойко говорить. Он держался теперь, когда первый испуг прошел, спокойно и серьезно, он должен был понравиться, потому что (он в этом не сомневался) дело делом, но и личное обаяние кое-что значит. Так бывало всегда. Почему бы теперь — нет? И теперь — да. Человек, который казался похожим, глянул ласково, что-то шепнул матрешке, та перешепнула соседке. Обе закивали головами.
— Ваш экзаменационный листок.
Пять! Еще одно тихое «ура!».
Когда он выходил, у дверей столкнулся с Аликом.
— Ну как? Очень?
— Вроде бы ничего.
— Не сыпят?
— Да нет. Ни пуха!
— К черту!
Витька заволновался вдруг за Алика. Хороший парень. Товарищ отличный. Не без странностей, правда. Достал справку и сунул Виктору в нагрудный карман. Это чтобы обошлось без «спасибо, старик». Убыло бы его, что ли, от этого «спасибо». И во всем он такой — несуразный. Открытый нараспашку. «Не шокируй сограждан…» А он шокирует.
Виктор ждал, а тот не выходил. Из-за двери не было слышно. Да и не он один ведь в аудитории! Потом стало слышно. Очень даже слышно. Алик что-то доказывал. Шумел. Ну конечно, испортил дело! Потом вдруг вылетел сияющий, с разлету обнял Виктора:
— Витька! Ура! Я им доказал! Говорят: напишите формулу…
— А черт бы с ней! Сдал? Сколько?
— Пятерка. Один старикан сказал: «Если бы даже вы были неправы, хорошо, что думаете. Уже хорошо».
— Но ты был прав?
— Совершенно!
— Ура!
— Ура!
Они исполнили нелепый танец в коридоре. На них зашикали. А чего радоваться? Впереди было еще полно возможностей срезаться. Но Виктор вообще не ожидал, что может что-либо сдать (это, если говорить честно. Теперь в этом можно признаться). Алик же любил побеждать. Верил в себя и хотел, всегда хотел доказать свою правоту.
Они шли по улице в обнимку и смеялись. Это было прекрасно, что они вместе, что оба сдали, что один подождал другого и волновался за него. И что светит солнышко.
— Эх, набрать бы очков! Витька, это для меня… всё! Всё! Ну да ладно! Побегу к Лиде, она просила зайти.
— Давай, старик.
Пожали руки, разошлись, подарив друг другу сколько-то радости и уверенности в добром.
Лида просила его зайти. Волнуется, значит. А Виктора никто вот не просил зайти. Хотя Даша могла бы. Виделись вчера. Говорили. Острили.
Особенно разострился Миша Романов. На днях его книжка должна поступить в продажу. А может, уже поступила? Деньги, во всяком случае, Миша уже получил и даже несколько сумрачно выдал Виктору на велосипед.
Так что Виктору пришлось, чтобы снять натянутость, картинно вручить десятку Даше:
— За посредничество, мэм!
Нелегко, наверное, расставаться с такими деньгами! Но ведь сам говорил — дело не в деньгах. Интересно, какова книга? Это, конечно, не будет серовато-зеленая брошюрка. Украсят. Романов полагает, что, как появится книга, все ринутся покупать. Даже сказал так: «Друзья ждут».
— А ты? — спросил Виктор.
— И я, конечно. Хотя для меня это пройденный этап. Стихи — как чужие. — И поклонился: — Правда, хорошие.
Виктору тогда Мишины слова понравились и этот поклон, шутливый и вроде бы извиняющий похвальбу. Виктор всегда немного подпадал под обаяние собеседника и смешное начинал видеть не сразу. Но видел непременно. Вот и Миша Романов. Он все время немного засекается на своей якобы популярности. Да, это правда: когда он на студенческих вечерах выступает вместе с другими поэтами, слушают только его. По-настоящему слушают. Но ведь тут и голос, и эта непрерывность дыхания, и шаманская одержимость, будто бес вселился. А кто знает его стихи? Помнит? Спросит книгу? Сам говорил, что не собрал тиража даже на двадцать тысяч экземпляров. Это значит — нет заявок из библиотек и книжных магазинов. Еще, чего доброго, и эти десять тысяч не раскупят.
Виктор останавливается у книжного магазина. Входит. Спрашивает у продавца. Тот, разумеется, не помнит:
— Поглядите в новинках.
— Есть. Сколько у вас найдется экземпляров?
— Сейчас посмотрю. Сорок две книжки. Все берете? — Удивленный взгляд. — Пожалуйста в кассу. Шесть тридцать.
Виктор платит. И веселый, озорной бес толкает его под руку. Хм! Что такое велосипед? Игрушка. Игрушка всегда меньше игры. Кусочек велосипеда, великодушно почти подаренного Романовым, идет на доброе дело. Он не уцелеет теперь, этот велосипед. Виктор ощущает то близкое к вдохновению чувство подъема, которое всегда предшествует лучшим его трюкам.
Дома есть книжечка-справочник по Москве. Только не полениться и обзвонить все книжные магазины:
«Поступила в продажу такая-то книжка?»
«Да, поступила».
Или:
«Нет. У нас вообще нет отдела поэзии».
Записать на бумажку адреса и — волка ноги кормят! Тем более, что часть тиража идет на периферию! В покинутой Аськой комнате вырастает стопка за стопкой. Книжица тоненькая, дешевая, хотя издана красиво: черно-белая обложка, какие-то круги и стрелы… В магазинах тщательно заворачивают в плотную бумагу, перевязывают бечевкой.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Удачи вам! (Приняли за автора.)
Тут можно и спросить:
— Где еще, кроме магазинов, можно купить эти книги?
— А вы не заказали в Книготорге?
— Нет. А как?
— Сейчас узнаю телефон. Боюсь, теперь уже поздно.
В Книготорге книги, оказывается, заказаны. Правда, немного, всего сто штук (поскупился Михаил). Можно поехать в лавку писателя и взять их за наличные. Виктор едет. Главное — не полениться.
К вечеру он в самом прямом смысле слова сидит на лирике, ест на ней (стол загнан в угол), заниматься будет на ней и, возможно, даже ходить по ней, но этого лучше не делать.
Потом — звонок автору. Виктор никогда еще не звоню ему и поначалу смутился, не узнал взрослого, очень отстраненного голоса.
— Это я, Миш! Я, я, Виктор.
— А, старик! — Слышна по телефону его странная, быстро ускользающая улыбка.
— Я поздравить. Отличная книга.
— А мне немного неловко. Знаешь, напечатанное выглядит не так. Многие считают, что в книге все читается лучше, а в моем случае…
— А что друзья?
— Представь, странное дело! Никто не может достать моей книги. Разошлась.
— Еще раз поздравляю.
— Спасибо.
— Ну, будь.
— Будь. Благодарю за звонок.
Уф! Теперь можно сесть за физику.
Виктор учит старательно. После первой удачи ему хочется сдать хорошо. Он не все понимает в этой темной науке, но есть подозрение, что никто не понимает всего. И, разумеется, существует везение. Оно не оставляет Виктора. Оно снова появляется в аудитории, приняв личину толстячка, похожего на кого-то (на кого?). И, когда Виктор начинает путать, задает вдруг сложнейший вопрос (Виктор даже не понял его сути), так что экзаменаторы (на этот раз сухопарый Мужчина и очень бледная, голубая какая-то женщина) протестуют, спорят, а потом отправляют Виктора с четверкой в экзаменационном листке.