Когда Бобеш вдосталь насмотрелся, то перешел к другому окну, а тут увидел и вовсе диво-дивное. Здесь была маленькая карусель, вырезанная из дерева, и до того красивая, что Бобешу она показалась лучше настоящей. На ней висели лошадки, олени, лодочки, на лошадках сидели куклы — кавалеры и барышни, — все великолепно расписанные красками, в особенности одна куколка на олене. Бобешу почудилось, что куколка ему улыбается. Она понравилась ему гораздо больше Боженкиной куклы. На карусельной крыше виднелся флажок. Около карусели были два вырезанных из дерева человечка с пилой, настоящей малюсенькой пилой, и та пила как будто врезалась в середину бревна.
— Жалко, что карусель не кружится, — тогда бы она была совсем как настоящая. Вот бы мне таких кукол! — вздохнул Бобеш.
Но, кроме карусели и человечков, пиливших бревно, там была еще одна очень занятная вещь. На круглой деревяшечке, по самому ее краю, кружком стояли куклы — тоже вырезанные из дерева и раскрашенные. Они стояли парами, друг против друга — кавалер и барышня — и держались за руки, как это делают взрослые на танцах.
Бобеш почти прижался носом к оконному стеклу, чтобы хорошенько разглядеть все эти диковинные вещи. В этот момент он заметил, что в комнате из-за стола поднялся усатый мужчина и подошел к окну. Бобеш испугался и хотел убежать, но усач улыбнулся ему и крикнул:
— Что, Франтик, нравится?
— Я не Франтик, я Бобеш! — все так же, через окно, отозвался Бобеш, уже нисколько не боясь усача.
Усатый мужчина покрутил какую-то ручку, вделанную в деревянный ящичек позади карусели. И только перестал крутить, как, словно по волшебству, за окном все ожило. Карусель кружилась, качели качались, два паренька пилили, танцоры на круглой деревяшечке танцевали.
Бобеш так и раскрыл рот. Смотрел во все глаза. И совсем не замечал, что у него из носа капнула уже третья капля…
А потом послышалась и музыка. На окошке была еще маленькая шкатулочка. Усач опять крутнул несколько раз ручку, и шкатулка заиграла. Бобеш прыгал, хлопал в ладоши и смеялся. Глядя, как радуется Бобеш, усач тоже радовался, а потом позвал его к себе в комнату.
Вначале Бобеш немного струхнул. Он был настолько ошеломлен всем этим зрелищем, что ему вдруг пришло в голову: уж не волшебник ли усатый дядя и не заколдован ли, чего доброго, его дом? Что, если все эти фигурки на самом деле заколдованные люди? Вдруг он возьмет да и обратит Бобеша в такую вот деревянную разрисованную куклу? Не успел Бобеш хорошенько сообразить, как усач вышел к нему и взял его за руку. У Бобеша похолодела спина, но уж очень ему любопытно было рассмотреть все вблизи. В комнате старый Гершл — так звали усатого — показал Бобешу много всяких кукол. Некоторые были еще не раскрашены. Показал и деревянных солдатиков с ружьями. К превеликому удовольствию Бобеша, усатый давал ему каждую вещицу в руки, и Бобеш мог все толком разглядеть. Гершл выспрашивал у Бобеша, чей он, как его зовут — словом, все-все хотел выведать.
«Если он обо всем на свете спрашивает, — подумал Бобеш, — почему бы и мне его не спросить?» И тут он стал допытываться про каждую мелочь. Гершл едва поспевал отвечать. Называл его Бобеш дяденькой, как и всякого, кого он не знал по имени.
— Дяденька, а вы взаправдашный человек? Не колдуете? Я сперва думал: уж не заколдованные ли вами люди все эти куклы? И еще я хотел вам сказать, что у нас Пеструха хворает. Может, вы бы пришли полечили ее, раз вы все на свете умеете?
Гершл сгреб пятерней взъерошенные усы и рассмеялся. Смеялся, смеялся… Бобешу даже жутковато стало. Он еще не видел, чтобы кто-нибудь эдак смеялся: у Гершла виден был даже маленький язычок в горле. Бобеш так и решил, что бедняга либо задохнется от смеха, либо у него усы отвалятся. Пробыл он у Гершла довольно долго. Наконец тот ему сказал, что пора домой: как бы мать не стала разыскивать — он, видно, ее баловень.
В низких, маленьких сенцах было темно, поэтому Гершл взял Бобеша за руку, проводил его до самого двора и на прощание сунул ему что-то в карман. Выйдя на дорогу, Бобеш посмотрел, что ж это за вещь, и опешил. Это был маленький, красиво разрисованный кукленок. Бобеш прошел уже несколько шагов от домика Гершла, когда вспомнил, что за всякую вещь, которую получаешь, полагается благодарить. Тогда он вернулся, прижался носом к стеклу и громко крикнул:
— Большое вам, дяденька, спасибо! И тут же пустился бежать.
Ну, а потом можно было и остановиться, хорошенько рассмотреть кукленка. Он был в нарядных желтых штанишках, в черных, совсем как настоящих, башмаках, в синем пиджачке. Глаза у него были голубые, волосы русые, губы, конечно, красные. Бобеш назвал его Мальчиком с пальчик, потому что кукленок напоминал ему Мальчика с пальчик из сказки. Интересно, что скажет оловянный солдатик? Бедняжка, он по сравнению с кукленком все равно что нищий. Бобеш призадумался, какую из Боженкиных кукол выбрать Мальчику с пальчик в невесты. Ведь у нее все куклы такие большие. «Нет, — подумал Бобеш, — лучше уж попросить дедушку — пусть он сделает для Мальчика с пальчик маленькую куколку». На это, понятно, дедушке потребуются краски. Сейчас он их и купит. Кстати, вот и лавка, а напротив нее дом лесничего. Высоко на фасаде красовались огромные оленьи рога.
Бобеш полюбовался рогами, но недолго. От монетки горела рука, и ему хотелось поскорее заполучить краски.
За окном лавки была выставлена всякая всячина. Колбасы на веревочках, расписные кружки, какие-то диковинные инструменты, блюдо с рисом и рядом каравай хлеба, белые булочки, рогалики, много разных пакетов с надписями. Но красок нет и нет, хоть все глаза прогляди. Бобеш почувствовал что-то вроде голода. И чем дольше смотрел он на рогалики и колбасы, тем больше убеждался, что хочет есть — ну просто терпения не было!
Бобеш поднялся на крылечко и потянулся к дверной ручке. Порадовался, что может достать ее. Ручка была ниже, чем у них дома или у Боженки. Бобеш открыл дверь и немножко испугался, потому что над его головой зазвонил звонок. Бобешу вдруг отчего-то стало жарко; он уже не знал, как и что сказать, когда придет лавочник. Пока в лавке никого не было. Через минуту появился и сам хозяин.
— А, покупатель пожаловал! — сказал лавочник. — Что желаешь, Франтик?
— Я Бобеш, — поправил лавочника Бобеш, досадуя, что каждый встречный почему-то называет его Франтиком.
— Так ты, значит, Бобеш? Положим, по мне, ты скорее Заморыш. Ишь, какой невзрачный! Ну, так чего бы ты хотел?
— Мне… мне бы хотелось рогалик. У меня вот пять крейцаров… Хорошо бы и колбасы тоже.
— Гм, за пять крейцаров ты хочешь и колбасы и рогалик… Кому ты это, Бобеш, покупаешь?
Бобеш был озадачен. Зачем лавочник спрашивает, кому он покупает? Разве нельзя купить колбасы и рогалик для себя? Впрочем, он сам всегда считал, что сосиски и колбасу едят только взрослые, а детям приходится дожидаться, пока от больших перепадет кусочек. Рогалики — другое дело; рогалики и для детей тоже — на этот счет он не сомневался.
— Я один раз ехал на коне и встретил крестного. Он мне дал пять крейцаров за то, что я не боялся ехать верхом. На том коне ехал кучер старосты Франта, он нас подсадил к себе и держал. Мы от пруда, знаете, как далеко — до самой усадьбы ехали!
— Скажи, какой рыцарь, на коне ездишь! А мама знает про деньги и про то, что ты покупаешь колбасу и рогалик?
— Нет, не знает. Так ведь я и сам не знал, что пойду покупать. А про монетку она знает. Я утром мало поел — боялся захворать, как наша Пеструха. Она у нас, знаете, хворает оттого, что много съела. Я пошел утром к Боженке, хотел ей рассказать про Пеструху, а Боженка, оказывается, тоже болеет.
— Боженка, говоришь, болеет? — спросил лавочник и засмеялся.
И что тут смешного, если Боженка хворает? Горевать надо, а не смеяться.
— Ну ладно, Бобеш, я тебе дам и колбасы и рогалик. Только смотри, как бы потом твоя мать не стала выговаривать мне, что я, мол, не должен был ничего продавать тебе. Может, ты эту монету у матери взял? Я, знаешь ли, видел таких ловкачей, которые дома таскают деньги. Эдаким вот червякам, как ты, еще рановато покупать колбасу и рогалики.
— Тогда дайте мне один рогалик, а колбасы не надо. Я знаю, что колбасу едят только большие. А монетка правда моя. Вот спросите хоть у крестного или у мамы.
— Ладно, я верю, — сказал лавочник и подал Бобешу рогалик и кружок колбасы. Потом спросил, найдет ли Бобеш дорогу домой.
— Найти-то я найду, да только у пруда мальчишки… Они меня побьют, потому я пока не могу домой идти.
— Ты, я думаю, тоже хорош гусь… Говоришь, Боженка хворает?
— Ага.
— Ты нынче был у них?
— Ага… — Вдруг Бобеш вспомнил, что приличные дети не говорят «ага», и поправился: — Я спутался… А как же.
— Не ври, Бобеш, это неправда.
— Да правда же! Говорю вам, правда.
— Если бы Боженка хворала, то не ходила бы по улице. Я сам недавно видел, как она шла с их прислугой к лесничему.
— Но мне же ее мама сказала, что она больная.
— Ну ладно, — засмеялся лавочник.
Бобеш расплатился, вежливо поблагодарил и за колбасу и за рогалик, зная, что надо за все хорошенько благодарить. У дверей он попрощался. Лавочник отворил ему и сказал:
— Ты прямо заправский мужчина, шут подери! От земли его не видно, такая фитюлька, а уже колбасу и рогалики покупает!
Не отходя от лавки, Бобеш обкусал оба кончика у рогалика и сгрыз их. Потом осторожно откусил маленький кусочек колбасы — такую вкусную вещь полагается есть понемножку.
Бобеш направился вдоль сада, окружавшего дом лесничего. Он проглотил кусочек и замер, разинув рот. Смотрел и глазам своим не верил. В саду, под ветвистыми деревьями, между кустами роз, на мягкой зеленой траве играли двое детей — мальчик и девочка.
Мальчик был в зеленых штанишках, зеленой куртке с бархатным воротничком, в зеленой шляпе с длинным блестящим пером. В руке он держал ружье, совсем как настоящее.
Девочка возила хорошенькую коляску, в которой лежала кукла. Нарядная девочка улыбалась мальчику, и оба они увлеклись игрой. На траве, на разостланной скатерти, стояла посуда и игрушечная кухня.
Бобеш никогда еще не видел таких нарядных детей. У него, правда, был красивый праздничный костюмчик, но все же не такой нарядный, как у этих детей. Бобеш посмотрел на себя: штаны на нем были довольно старенькие, но чистые. Мать всегда следила, чтобы маленький Бобеш был опрятно одет — ведь она так любила его. Зато Бобеш любил сидеть где придется. Ну, а если уж посидел на мокрой траве, да потом на пыльной дороге, понятно, что вид после этого был не очень приглядный. Сегодня он и курточки не надел — и так тепло. Шапочки на нем тоже вот нет, и голова не причесана. Матери не до него было: ведь Пеструха хворает.
Мальчик в красивом охотничьем костюмчике обернулся и крикнул Бобешу:
— Уходи отсюда! Застрелю!
Он прицелился в Бобеша, но тот вовсе не испугался, понимая, что такой маленький мальчик не может взаправду стрелять. Да и ружье у него не настоящее, а игрушечное. Мальчик разозлился, что Бобеш не боится, высунул ему язык. Бобеш, разумеется, тоже в долгу не остался. Его только удивило, что этот мальчик хотя и нарядно одет, а такой нехороший — пожалуй, похуже любого оборванного мальчишки.
— Ты противный-распротивный! — крикнул Бобеш.
— Убирайся из нашего сада, гадкий мальчишка! — выкрикнул нарядный мальчик.
В этот момент девочка оглянулась на Бобеша, и он узнал Боженку.
— Боженка, Боженка! — воскликнул обрадованный Бобеш. — Не играй с таким противным мальчишкой! Идем, будем вместе играть!
Но Боженка скривилась, отвернулась от Бобеша, вздернула носик, подняла брови и сказала высоким, тягучим голоском:
— Было бы с кем дружить! С таким побирушкой, с такой ревой-коровой! Мне мама не велела с тобой дружить. Сказала, что ты в хлеву живешь и чтобы я тебя никогда больше к нам не водила.
Если бы кто-нибудь треснул Бобеша по затылку, если бы его отколотили, пускай даже четверо мальчишек, если бы он целый день не ел или потерял бы своего кукленка, и то ему не было бы так горько, как сейчас от Боженкиных слов.
Когда она замолчала, разряженный мальчик стал смеяться и кричать:
— Как же, станет Боженка дружить с тобой, с таким грязным, дурным мальчишкой! — И он опять показал Бобешу язык.
Бобеш не стал платить ему тем же. Он смотрел на Боженку и молчал. Горло у него сжалось, на глазах выступили крупные слезы. Он медленно повернулся и пошел. Не оглянулся и после того, как нарядный мальчик бросил ему вдогонку ком земли, продолжая кричать и всячески обзывать Бобеша. У него капнула одна, другая, потом третья слеза, и вот уже слезы побежали ручьем.
Да, этого он от Боженки не ожидал. Теперь уж он пойдет, все расскажет маме, пожалуется на Боженку.
Но Бобеш довольно скоро заплутался среди незнакомых домов. Свернул с шоссе на дорожку и очутился в чужом дворе. Тут на него бросился огромный черный пес. Бобеш перепугался, стал кричать, но кругом не было ни души. Думая, что собака лает от голода, он отломил кусочек рогалика и бросил ей. Та разлаялась еще больше, вообразив, что Бобеш бросил в нее камнем. Но, как только разобралась, что это вовсе не камень, а рогалик, съела его и перестала лаять. Потом подбежала к Бобешу, обнюхала его, задрала морду, пробуя дотянуться до его рук. Боясь, как бы она не отняла остатки рогалика и колбасы, Бобеш поднял вверх руки. В этот момент вышла женщина и прикрикнула на собаку. Та виновато отошла. Узнав, что ему нужно, женщина вывела его со двора, показала, куда идти. Бобеш послушался ее совета, но, выйдя на шоссе, вместо того чтобы повернуть направо, взял влево и вскоре увидел, что он уже за деревней, а их домика нет как нет. Бобеш заплакал; ему было очень тоскливо. А день выдался такой хороший! Высоко под облаками пел жаворонок. В лесу, в нескольких шагах от Бобеша, куковала кукушка, в хлебах кричала перепелка. Множество красивых бабочек перелетало с цветка на цветок. Всё радовалось, веселилось. Одному Бобешу было грустно, ах, как грустно!
«Вот ведь она какая, Боженкина мать, — сказала, что Боженка больная. Я-то ее жалею, а она вовсе и не больна, играет с таким противным мальчишкой. Он ни с того ни с сего по-всячески обзывает меня, и Боженка, при этом мальчишке, говорит, что я побирушка и в хлеву живу. Если бы Боженка пошла со мной, я дал бы ей кусочек колбасы и рогалика, показал кукленка, вместе бы поиграли…» — так сокрушался Бобеш.
Он сел у опушки леса на мху, доел колбасу и рогалик. Его стало клонить ко сну, глаза так и слипались. «Нет, — рассудил он, — здесь спать нельзя. Бабушка с мамой говорили, что в лесу водятся змеи, а если змея ужалит, то человек может и умереть».
Поэтому Бобеш решил поскорее попасть домой. Он опять вернулся в деревню и забрел в ту сторону, где еще никогда не бывал. И хоть бы один человек попался, у кого бы можно было спросить дорогу! Вся деревня словно вымерла, потому что все работали в поле.
Бобеш уже собирался задать реву, как вдруг увидел свой дом. Да-да, свой собственный домик. Хотя он и обрадовался, однако показаться домой побоялся: знал, что проходил довольно долго и что мать рассердится. Бобеш спустился к ручью и сел на берегу, надеясь дождаться, когда выйдет кто-нибудь из домашних. Вскоре действительно вышла мать. Но что это? Мать плачет! В самом деле плачет. Бобеш испугался. Значит, Пеструха околела. Наверное, мать по ней плачет. Мать несла шайку — видимо, собралась за водой — и утирала передником глаза. Бобеш вскочил, побежал матери навстречу и крикнул:
— Мама, Пеструха все хворает?
Мать сразу остановилась и вроде даже испугалась:
— Пропащая твоя душа! Ты меня прямо перепугал! Мы с ног сбились, его искавши, а он тут у ручья сидит! Где ты был? Господи, боже мой, ведь мы так и думали, что ты утонул! — Мать поставила шайку на землю и продолжала: — Почему домой не идешь? Где ты бегаешь, негодник! Хворостиной бы тебя за это надо, озорник ты этакий! Сколько мы тебя разыскивали!
Потом она набрала воды и быстро пошла к дому.
То-то было удивление, когда Бобеш, целый и невредимый, вернулся домой! При виде Бобеша дедушка перестал попыхивать трубкой, бабушка перестала перебирать горох, кошка Мися, которая в этот момент лезла за печку, остановилась и удивленно посмотрела на Бобеша. Ну, то есть, все были поражены. Одна только барышня, нарисованная на часах, ничуть не удивлялась и, как показалось Бобешу, даже не обрадовалась ему.