Тем временем сталевары закладывали шихту — различные материалы, из которых предстояло сварить первосортную сталь. Работа эта, требующая и в обычных условиях не только умения, но и крайней внимательности, на этот раз делалась с особой тщательностью. Ведь стоило хотя бы немного нарушить пропорции шихты, и деталь, на которую ушло так много энергии, оказалась бы хрупкой, никуда не годной. Правда, дело облегчалось тем, что в литейном цехе были установлены электрические плавильные печи. Они были похожи на закрытые камеры, внутри которых бушевал огонь электродуги, расплавлявшей самый неподатливый металл.
Дуга — нечто без вкуса и запаха, без примесей и грязи — позволяла вести плавку в более чистых условиях, в отличие от других плавильных печей, которые применяются в металлургии, — скажем, общеизвестных и широко распространенных вагранок — массивных шахтных печей.
Почему шахтных? Потому что и в самом деле вагранка похожа на шахту. В ее вертикальное тело, покрытое внутри огнеупорным кирпичом, загружается топливо (кокс), флюсы (известняк, песок, окалина) вперемешку с рудой и металлом. Понятно, что, когда чугун расплавляется, в его составе оказывается немало вредных примесей, избавиться от которых не так-то просто.
В электрической плавильной печи всего этого нет. Чистое дуговое пламя расплавляет здесь чистый металл вместе с необходимыми примесями, а примесей этих немало.
Чтобы податливое железо стало хорошей сталью, нужно сплавить его в первую очередь с углеродом. Отсюда и слово — сплав. Чем больше углерода в стали, тем она тверже. Казалось бы, превосходно: загрузить в печь как можно больше углерода — и получится сверхтвердая сталь. Действительно, получится, но… при этом станет хрупкой, совершенно непригодной для судовых конструкций. Поэтому количество углерода в стали не должно превышать определенной величины.
Не один углерод «усиливает» железо, превращает его в сталь. То же самое делают и «легирующие» элементы — хром, никель, вольфрам, кобальт, молибден… В зависимости от того, чему обязана сталь своей крепостью — углероду или этим элементам, — она разделяется на углеродистую и легированную.
Немало разных металлов и сплавов пришлось поварить в «литейке». Но сейчас предстояла плавка, отличная от других, ответственная. Закрылись плавильные камеры. Вспыхнуло электрическое пламя.
Теперь все зависело от искусства сталеваров. Плавка — процесс тонкий, деликатный. Здесь мало внимательно следить за приборами, постоянно контролируя температуру шихты. Нужно еще особое «чутье», способность по малозаметным признакам угадывать, что происходит в плавильной камере. Рабочий любой профессии имеет возможность хорошо рассмотреть предмет своего труда, взять его в руки, ощупать, измерить.
А сталевары? К расплавленному металлу не притронешься; все, что с ним происходит, надо научиться понимать по его едва уловимым оттенкам, по игре цветов.
Рабочие в совершенстве владели этим искусством. Когда шихта расплавилась и металл стал приближаться к кондиции, к тому состоянию, когда его уже можно было наливать в форму, Игорь Кузьмич бросил пристальный взгляд на соседей. По всему было видно, что их плавка завершится позже.
— Хорошо, — отметил бригадир. — Будем первыми.
Внимательно следя за печью, он не заметил, как распахнулась цеховая дверь и вместе с клубами пара в нее ввалилась гурьба заиндевевших судосборщиков. Стараясь не мешать и не привлекать к себе внимания, они прошли поближе к форме, готовой к разливке стали.
Выждав еще немного для верности, Игорь Кузьмич сделал знак. Застрекотал электрический подъемник, и тяжелый чайниковый ковш поплыл к печи. Он и в самом деле был похож на чайник, только вместо мелкой сеточки в самом начале горлышка, которая удерживает чаинки, не давая им упасть в чашку, у него была огнеупорная перегородка. Она разделяла ковш на две емкости. В одну из них заливался расплавленный металл, и все легкие примеси, шлаки, которые могли оказаться в нем, всплывали на поверхность. Внизу оставался чистый расплав. Сквозь донную часть огнеупорной перегородки он попадал во вторую часть ковша, куда уже не было доступа шлакам. Отсюда чистый металл подавался в формы.
Подъехав к печи, ковш вобрал в себя порцию пылающей всеми оттенками чистого солнечного блеска стали и пошел к форме. Игорь Кузьмич шел за ним, с раздражением замечая собравшихся судосборщиков, цеховое начальство, инженера-технолога.
«Только этого не хватало, не сглазили бы, уж лучше оставили бы нас до времени в покое».
Он подвел ковш к форме и привычным движением направил в нее стальную струю. Делал он это спокойно, как можно аккуратнее. Но что-то случилось. Струя в отверстии формы вдруг беспокойно забилась, заметалась.
— Все, — литейщик сокрушенно вздернул и опустил руку.
Струя металла размыла форму, свела на нет всю работу. И он знал почему. Ее надо было направить чуть-чуть иначе, по касательной к внутреннему выступу формы.
Окружающие молчали. Никто не сказал ни слова, ругать литейщика было не за что. Ведь он старался на совесть. Утешать его они не могли, потому что расстроились сами.
Теперь, когда Игорь Кузьмич упустил свой шанс — это было очевидно, — он уже совсем по-другому взглянул на Панкратова — не как на соперника, а как на товарища, которому он обязан был помочь.
Сняв рукавицы, он направился к его бригаде, у которой дело тоже подходило к концу, и все «зрители» подались туда.
В бригаде Панкратова все шло своим чередом. Вот наполненный ковш так же медленно и величаво, как несколько минут назад, поплыл ко второй форме.
Панкратов взялся было за ковш, готовый вылить металл в форму, но его остановил Игорь Кузьмич:
— Ты извини, дозволь разлить мне. Вроде бы я понял, в чем тут секрет. — Он смотрел на коллегу не умоляюще, а спокойно, с достоинством.
Панкратов, сам кадровый литейщик, отлично понимал его состояние. Игорь Кузьмич брал на себя большую ответственность перед товарищами, перед собой. Ведь если бы разлив не удался снова, а такое могло случиться, его репутация хорошего литейщика, заработанная годами упорного труда, была бы поставлена под серьезное сомнение. Проще всего ему было остаться в стороне, наблюдая, чем закончится дело. Но его руки уже испытали секрет формы, глаза запомнили направление и силу падающей струи металла. Он лучше мог справиться с работой. И Панкратов уступил — отойдя на шаг в сторону, он жестом предложил Игорю Кузьмичу занять его место.
— Разливай сам, еще опять напортачит, — заворчали судосборщики.
Но Игорь Кузьмич уже взялся за дело. На этот раз струя пошла точно так, как ему хотелось. Люди затаили дыхание. На глазах пустел ковш.
— Готово, — радостно выпалил литейщик, отвел его в сторону.
Рабочие обступили остывающую форму. Всем не терпелось скорее взглянуть на отливку, но это требовало времени. Когда, наконец, ее извлекли из формы, стало ясно — деталь удалась!
В этот день оба литейщика возвращались домой вместе, без конца во всех подробностях вспоминая события минувшей смены. Было что вспомнить. Ведь за какие-то восемь рабочих часов от них потребовалось и мужество, и благородство, и мастерство. Происшедшие события заставили их и еще многих людей пережить сильнейшее волнение и гордость за свою профессию, а впереди ждали новые рабочие смены, «работы жаркие, на бои похожие», без которых не обходятся трудовые будни современного рабочего.
Так что если вам скажут, что профессия рабочего однообразна и неинтересна, не верьте. Любая из них, и особенно специальность литейщика, стоит того, чтобы посвятить себя ей.
…Мы подошли к автомату с газированной водой. Чижик полез в карман за монетой.
— Не надо, — Олег нажал на кнопочку и налил полный стакан, — на, пей, здесь в цехе газировка бесплатная.
Выпили по стакану. После огнедышащего цеха очень хотелось пить. Тима не утерпел и выпил подряд еще три стакана.
— Ну, если ты будешь работать так же, как пить, — пошутил Олег, — выйдет из тебя первоклассный мастер!
Все рассмеялись.
— Тима, — спросил я уже серьезно, — не заинтересовался металлургическими профессиями?
— Вообще-то интересно, дух захватывает, — ответил он, — особенно когда металл разливают. Не верится: железо жидкое, как вода, и светится. А еще Олег Иванович сказал, что это профессии — ответвления.
— Разные бывают ответвления, Чижик, — вступил в разговор Олег, — вот голова у тебя тоже вроде как ответвление от тела?
Мы опять засмеялись.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что металлургические специальности главнейшие на заводе? — спросил я.
— Не надо приписывать мне того, что я не говорил, — запротестовал Олег, — я вообще не берусь указать вам главную профессию. Мое дело — рассказать о наиболее существенных специальностях, а уж вы сами решайте, какая из них главнее. Вот, например, отлили мы стальную полосу, остудили. Вроде бы прочная она, а вдруг согнулась. В чем дело?
— Может быть, ее не закалили?
— Точно, Чижик, — Олег был явно доволен, что Тима начал разбираться в технологии, — от закалки очень многое зависит. Впрочем, сейчас вы сами убедитесь. Идемте-ка теперь на термический участок…
Как закалялась сталь
В прежние времена дорого ценился хороший булат. Поэтому мастера тщательно оберегали тайну его закалки.
Сам ее принцип был прост. Еще в IX–VIII веках до нашей эры древние греки знали: для того чтобы железо закалилось, надо погрузить его в воду. Вспомним «Одиссею» великого Гомера: «…как погружает кузнец раскаленный топор или секиру в воду холодную, и зашипит с клокотаньем железо, — крепче железо бывает, в огне и воде закаляясь…»
Казалось бы, чего проще — достаточно опустить клинок в холодную воду — и вся закалка. Но в том-то и дело, что так поступали все мастера, а клинки оказывались разной прочности. Может быть, все дело в составе воды? В тех примесях, которые в нее добавлялись?
Долгое время считалось, что тайна дамасского булата именно в этом и заключается. Хотя, по мнению других мастеров, дело было вовсе не в воде. До наших дней сохранилась легенда, рассказывающая о том, как, отковав клинок, мастер хватал его — раскаленный добела, — прыгал в седло самого резвого скакуна и несся что есть мочи в степь, держа булат над головой, закаляя его в холодных струях встречного ветра. Не отсюда ли пошли мистические рассказы о всаднике с молнией в руке, которого время от времени видели путники? Встречи с «молниеруким» всадником были тем более таинственны, что он по вполне понятным причинам избегал встреч — не хотел раскрывать свой способ закалки стали. А напрасно.
Как показали более поздние исследования талантливого русского ученого Д. К. Чернова, секрет был не в составе воды, заливаемой в закалочную ванну, и даже не в резвости скакуна и умении мастера управлять им. Д. К. Чернов открыл критические точки стали — температуру, при которой происходит скачкообразное изменение свойств стали. Зная эти точки, можно было осуществить самую удачную закалку.
С тех пор термообработка — воздействие на сталь теплом — стала развиваться быстрыми темпами. А позже на верфях появился человек новой профессии — термист. Если перевести это слово на русский язык, то получится что-то вроде «температурщик». Действительно, влияя теплом и холодом, он добивается удивительных результатов.
Возьмите целый ряд материалов — дерево, цемент. Их свойства всегда постоянны. Если мастер сделал стол, то его прочность становится неизменной. Ее нельзя ни понизить, ни повысить; разумеется, мы не берем тот случай, когда наш стол разрушится от ветхости. Вещь же, выполненную из стали, можно сделать при необходимости твердой и даже сверхтвердой. Можно придать ей качества новые и удивительные…
Вот какую любопытную историю, связанную с этими качествами, рассказали мне ребята одного московского профтехучилища. Задумали они благоустроить территорию, примыкающую к учебному корпусу. Работали дружно, с огоньком. Перекопали землю, посеяли семена травы, цветов. Посадили кусты жасмина и шиповника. Все учли, все предусмотрели. Не позабыли ни о поливе, ни об удобрениях. Только одно обстоятельство не учли, и оно вскоре само о себе напомнило.
Придя утром на занятия, ребята увидели, что поперек их посадок прошел тяжелый вездеход. Исковеркал землю. Вмял в грязь с таким трудом и любовью посаженные кусты! Делать нечего. В тот же день ребята заново перекопали свой участок, посадили новые кусты. А чтобы нерадивому шоферу не пришло в голову снова здесь прокатиться, на том месте, где был съезд с дороги на участок, врыли в землю сварную решетку из толстых железных прутьев. Теперь ребята ушли домой успокоенные. Посадки были надежно защищены. Каково же было их удивление, когда, придя в ПТУ, они увидели решетку погнутой, а почти на том же самом месте жирными черными гусеницами зияли следы уже нескольких вездеходов.
Дело в том, что через площадку училища можно было проехать с одного шоссе на другое, выиграв километра четыре пути. Вот из-за этих-то четырех километров недисциплинированные водители не останавливались перед тем, чтобы испортить результаты чужого труда. Если бы они проезжали днем, все было бы проще: кто-нибудь из ребят непременно запомнил бы номер машины нарушителя. Но ездили они глубокой ночью. Сторож училища рассказывал, что дважды выскакивал на шум грузовиков, но всякий раз они успевали улизнуть.
Что же делать? Задумались ребята. Осмотрели погнутую решетку. На ней были видны царапины от бампера машины. Видимо, достаточно было небольшого усилия, чтобы вездеход согнул и подмял под себя металл. Если бы она была стальной! Вот тут-то и нашелся выход.
Как раз в это время ребята проходили курс термической обработки металлов и хорошо помнили, как закалить металлическое изделие. Все заняло только несколько часов. Пока одна часть ребят приводила в порядок посадки, другая — вырыла из земли решетку, тяжелыми молотками выправила ее прутья.
На грузовичке, принадлежавшем училищу, повезли решетку на термообработку. Захлопнулась тяжелая дверь термической печи. Решетка начала проходить технологический цикл термической обработки. Вместе с термистами ребята напряженно следили за приборами, показывающими, как неуклонно росла жара внутри печи. Наконец она сменилась ужасающим зноем, при котором размягченный металл становится податливым.
— Пора! — крикнул термист напарнику.
— Ну-ка, посторонитесь!
Ребята отпрянули от печи. Распахнулась ее дверь. Механизм подал раскаленную решетку наружу. Здесь ее подхватил кран и понес к закалочной ванне — емкости, в которой была уже приготовлена холодная вода. Кран опустил решетку в ванну.
— Все, — махнул рукой термист. — Забирайте ваше изделие. Готово!
Когда решетку извлекли из ванны, ребятам показалось, что она вовсе даже не изменилась. Еще больше они расстроились, сгрузив ее на площадке перед своим профтехучилищем. Те, кто остался приводить в порядок участок, недоверчиво смотрели на «заградительное сооружение улучшенной конструкции». Посыпались язвительные замечания:
— А вы разогреть-то ее не забыли, перёд тем как опустить в воду?
— Вообще-то вы были в цеху или на солнышке загорали, пока мы тут работали?
В самом деле, внешне решетка выглядела точно так же, как и перед обработкой. Поэтому никто не был уверен, что она станет хорошей защитой от непрошеных наездов. Все же ее со всей тщательностью врыли в землю. На следующее утро многие ребята прибежали в профтехучилище пораньше.
Что это? Еще издали можно было различить большой темный силуэт на фоне светлой стены училища. Им оказался огромный грузовик-вездеход. Упершись в решетку, он даже вполз на нее передним мостом. Да так и застрял — ни взад ни вперед.
Лохматый шофер в кожанке, как мог, отбивался от наседавших ребят.
— Что же вы это, дядя, по пришкольным участкам ездите?
— Не ваше дело, — огрызнулся шофер.
— Дать ему лопату, пусть-ка один всю посадку перекопает.