— Сколько? — деловито спросил Гошка.
— Две.
— Идет. Услуги по-старому?
— Само собой, — заявил незнакомый.
— Куда принести?
Славка отошел еще дальше и не слышал, по какому адресу должен был Гошка что-то принести.
Мужчина ушел. Гошка подозвал к себе Славку.
— У меня тут небольшое дельце появилось, — сказал он, не глядя ему в глаза, — встретимся завтра утром у стадиона. Согласен?
— Хорошо, — сказал Славка, не зная еще, следует ли ему встречаться завтра с Гошкой. Уж с очень подозрительным типом беседовал он.
Славка не пришел утром на стадион, как не пришел через день и через пять дней. События завертелись, и ему просто было не до Гошки. Из плавания вернулся отец, и Славка не отходил от него…
Вскоре отцу дали комнату в соседнем доме, и они сообща переносили туда вещи. Когда отец сказал, что пойдет за своим имуществом в базу, Славка вызвался сопровождать его.
Дома военно-морская база представлялась ему в виде крепости: вся она, должно быть, окружена железобетонной, непробиваемой никаким снарядом стеной, вокруг из специальных бойниц и башен торчат пушки и пулеметы разного калибра, чтоб никакой вражеский корабль не мог напасть на базу. Пирс тоже представлялся ему железобетонным, прочным, с железными кольцами с края, к которым и привязываются швартовые концы подводных лодок.
Ничего этого не увидел Славка. Возле огороженного деревянным забором участка берега они прошли к воротам и увидели молодого часового с пистолетом-автоматом на груди — точно таким же, какой был у ребят на стадионе, только этот был сделан из металла.
Пройдя сквозь проходную, они очутились на асфальтовой площадке. Но и здесь — ни пушек, ни пулеметов.
Неподалеку от пирса были врыты шесты, туго натянута сетка, и две команды веселых и шумных парней в синих робах играли в волейбол. Они хохотали, брали трудные мячи, догоняли неудачно пущенный в сторону воды мяч, чтобы он не искупался… Ну никак не скажешь, что это военные моряки, несущие суровую службу на Баренцевом море!
А когда Славка с отцом проходил возле огромного серого корабля — плавбазы — и увидел, как у трапа два моряка забавляются с мохнатой белой собачонкой, мальчик даже расстроился. Он надеялся увидеть строгих людей, неулыбающихся и замкнутых морских волков, а увидел обыкновенных ребят, и даже военная форма с погонами не делала их неподступными и грозными.
Собачонка лежала на спине, крутилась и блаженно вертела хвостиком, работая сразу всеми лапами, а матросы щекотали ее живот, пощипывали за ушами. И уморительно смеялись.
Увидев Славкиного отца, они тотчас выпрямились, приняли серьезный вид и отдали честь. Отец, вместо того чтобы молчаливо пройти мимо них размеренным командирским шагом, остановился и сам присел на корточки, поблескивая золотом погонов.
— Ожил? — спросил он совсем не строгим служебным голосом, а обычным, каким говорил с мамой и сыном.
— Ожил, — сказал рябой матрос в пилотке, — едва успели… А это ваш сын, товарищ капитан-лейтенант?
— Мой. Приехал посмотреть на вас. Сам мечтает на лодке служить, да, боюсь, испугается, нелегкая у нас тут служба.
— Ну да! — крикнул Славка. — Как же, уже испугался…
Все заулыбались.
Больше отец не говорил ни слова об этом, а рассказал Славке, как на плавбазе поселился больной приблудший щенок (одна большая собака там уже живет) и как матросы вы?ходили его: вчера он нечаянно сорвался с трапа, захлебнулся и, наверное, утонул бы, если бы матрос, обвязавшись концом, не спустился и не вытащил его.
Они шли мимо причальных кнехтов возле подводных лодок. У трапов расхаживали вахтенные с пистолетами-автоматами на груди. Вдруг сбоку раздался скрежет, и Славка увидел необычную картину. Из распахнутых ворот арсенала четверо матросов выкатили тележку с длинной-предлинной, густо смазанной коричневым маслом торпедой. Колеса тележки легко катились по рельсам к большому паровому подъемному крану, который тоже стоял на рельсах, только у края пирса.
На палубе лодки ходили перемазанные маслом моряки и выкрикивали разные команды.
— Грузятся, — сказал отец и, дернув сына за руку, едва не поволок по пирсу. — Если будешь с такой скоростью идти, к вечеру не дойдешь до ПКЗ.
До плавучей казармы они добрались за две минуты, и Славка увидел небольшую каюту, в которой отец жил два года.
Все его вещи влезли в два чемодана, один даже остался наполовину пуст.
Когда выходили из плавучей казармы, Славка заметил у дальнего пирса странную подводную лодку. Если другие блестели свежей краской, охранялись вооруженными вахтенными и стояли под военно-морским флагом, то эта лодка казалась старой и заброшенной. Ее никто не охранял, над рубкой лениво болтался небоевой синий флаг, на борту темнели вмятины, серая шаровая краска во многих местах была ободрана.
— Жалею уже, что взял тебя, — вздохнул отец и, чтобы скорей удовлетворить его любопытство, рассказал: — Эта лодка времен войны, огромная океанская крейсерская лодка «Катюша». Много немецких транспортов и сторожевиков пустила она на дно и даже торпедировала крейсер, забредший в северные воды. Теперь на ней УТС — учебно-тренировочная станция. Сюда приходят подводники учиться: надевают легкие водолазные костюмы и плавают в бассейне, устроенном внутри нее, учатся накладывать щиты и пластыри на места воображаемых пробоин, выходят через торпедные аппараты наружу…
Потом отец показал Славке небольшие суда — торпедоловы, которые во время учений в море вылавливают и лебедкой поднимают на борт учебные торпеды — ими подводные лодки стреляют по цели. Увидел Славка и противолодочные корабли — главных врагов подводных лодок. И на каждом из них развевался военно-морской флаг страны.
Солнце склонилось к сопкам. Они шли по пирсу к проходной. Вдруг по радио над базой разнеслись слова:
— Под гюйс и флаг смирно!
На палубах лодок и на корме плавбазы застыли ряды моряков. Отец мгновенно поставил чемоданы на пирс, повернулся лицом к флагу, выпрямился и взял под козырек. По флагштокам кораблей медленно поползли вниз флаги. Славка, не зная, что делать, тоже застыл.
Потом прозвучала команда: «Вольно!», и они пошли дальше, а Славка чувствовал какой-то непонятный подъем, как будто и он был немножко моряком и слова команды, гремевшей над Чаячьей губой, над мшистыми скалами, пирсами и лодками, относились и к нему…
Быстро летели дни. Славка уже назубок знал и что такое шпигаты, и чем командирский перископ отличается от зенитного, и как на учении стреляют по цели торпедами (они должны пройти под целью), и много других простых и хитрых вещей. У него появились новые друзья, и он стал понемногу забывать про Гошку. А если он и встречал его на улице, старался не замечать: уж слишком неприятны были воспоминания о магазине. И, быть может, до самой школы не столкнулся бы с ним Славка, если б однажды, проходя по кривой нагорной улочке, не прочел он еще раз на фанерной дощечке надпись: «Улица Фетисова».
Славка так и остолбенел. Ведь и у Гошки фамилия Фетисов!
Теперь Славка сам ждал встречи с приятелем. Он специально бегал на стадион, наведывался к магазину. Гошка как сквозь землю провалился. Между тем любопытство Славки разгоралось все больше и больше. Он даже решил узнать у кого-нибудь из мальчишек Гошкин адрес и сходить, к нему домой.
Однако делать этого не пришлось…
Однажды в воскресенье в местном кинотеатре шла картина «Колдунья». С афиш, расклеенных по городу и на щитах кинотеатра, на жителей Матросска смотрела молоденькая девушка с наивно-удивленным взглядом и длинными, как у русалки, льняными волосами. Билет достать было невозможно. Огромная толпа горожан, матросов с увольнительными записками в кармане, летчиков, солдат строительного батальона стояла возле кинотеатра и неизвестно на что надеялась.
Славке на этот фильм попасть было трудно еще и потому, что детям до шестнадцати лет смотреть его не разрешалось. И все-таки он вертелся в толпе. Вдруг он услышал рядом знакомый, чуть хрипловатый голос:
— Билет нужен?
Возле старшего матроса с тоненькой лычкой на погоне стоял Гошка. Лицо его было непроницаемо замкнуто, глаза прятались в прищуре. Он был в куртке и матросской тельняшке, выглядывавшей из отворота.
— Давай! — обрадовался матрос и, точно боясь, что паренек уступит билет другому, схватил его за рукав курточки.
— Не лапай. — Гошка стряхнул его руку. — Идем.
Славка, скрываясь за спинами, последовал за ними. Гошка завел матроса за угол дома. Подойти к ним незамеченным было невозможно, и Славка издали расслышал только несколько слов.
— А у тебя губа не дура, — сказал старший матрос, отсчитывая рубли.
— В очереди полдня торчал, ответил Гошка, — не хочешь — не бери, другие возьмут. Офицеры не такие жмоты, как ты…
Старший матрос ничего не ответил. Он взял билет, махнул рукой и стал пробираться к входу в кинотеатр, а Гошка опять начал рыскать в толпе. «Ясно, чем он занимается», — подумал Славка и вдруг припомнил непонятный разговор Гошки с незнакомым мужчиной у «Гастронома». Наверное, и там они заключили какую-нибудь торговую сделку. И почему-то сразу расхотелось спрашивать у него про название извилистой и тесной улочки, взбиравшейся по склону сопки. Конечно же, Гошка не имеет к ней никакого отношения!
Теперь Славке даже не хотелось, чтоб Гошка заметил его. Но в жизни часто получается так, что когда усиленно ищешь кого-нибудь — не можешь найти, а когда стараешься избежать встречи — наталкиваешься.
— Эй, кореш! — крикнул Гошка, догоняя его.
Славка остановился. Гошка улыбнулся краешками неровных зубов:
— Чего пропадал? Ведь я звал тебя. Попировали бы. Многое упустил.
— Так… — замямлил Славка. — Папа с моря пришел, на другую квартиру переезжали…
— Ясно, а я уж думал, ты опять укатил в свою Москву.
Славка немного обиделся.
— Ну вот еще. Зачем же я приехал тогда?
— А кто тебя знает, — с оскорбительным спокойствием бросил Гошка, и Славка вдруг потерял всякую робость и боязнь обидеть его.
— Твоя фамилия Фетисов? — спросил он в упор.
— Ну? А тебя это очень беспокоит?
— Не очень. Просто я видел в нашем городе улицу Фетисова.
Гошка на мгновение вздрогнул. В его глазах вспыхнул испуг и удивление, будто его внезапно разоблачили. Эта растерянность длилась не больше доли секунды. Гошка тут же совладал с собой и безразлично скривил верхнюю губу.
— Ну и что ты хочешь этим сказать?
— Может, родственник?
— Что-то не слыхал, — буркнул Гошка, — просто однофамилец. Мало ли на свете Фетисовых!
— А кто такой тот Фетисов, чьей фамилией улицу назвали?
— Откуда мне знать? — с подчеркнутым равнодушием пожал плечами Гошка.
— А я думал, ты все знаешь. Он, верно, знаменитый человек: не стали бы называть улицу его именем, если б он не заслужил этого.
— Представь себе, не интересовался. — Гошка тут же перевел разговор на другое: — Не хочешь в кино?
— Билета нет, да и не пустят, — вяло проговорил Славка, — детей до шестна…
— Балда, — нежно сказал Гошка, — как будто вчера на свет родился! Ты больше слушай, что пишут. Хочешь, мы враз обтяпаем это дельце? Ну? Только скажи. — Гошкины глаза загорелись энергией и готовностью.
— Нет, — ответил Славка и зевнул, — как-нибудь в другой раз. Спать хочется… А я уж думал, ты родственник того Фетисова…
— Отстань ты от меня! — огрызнулся Гошка и, не пожав даже на прощание руку, скрылся в толпе.
И они опять несколько недель не встречались. Больше Славка не старался увидеть Гошку, но все эти недели он не забывал разговора с ним. Было ясно, что Гошка скрывает какую-то тайну и никакими клещами из него не удастся вытащить ни слова. О Фетисове Славка спрашивал отца, но тот не знал о нем ничего. И мальчик почему-то решил про себя, что улица названа по имени одного из знаменитых подводников, погибших в годы войны на Севере.
Все выяснилось через месяц, когда в школе начались занятия. Над их классом шефствовал экипаж одной из подводных лодок, и ребята частенько бывали в матросском береговом кубрике. Они вместе сидели в кино, играли в китайский бильярд, ходили в спортзал. Как-то раз, когда ребята собрались в Ленинской комнате соединения, старый подводник, капитан первого ранга Гришин, несколько лет уже служивший на берегу, рассказал мальчишкам и девчонкам Славкиного класса о войне. Гришин служил на одной из лодок штурманом и не раз ходил в опасные рейсы к норвежским фиордам, где базировался немецкий флот. Лодка торпедировала вражеские транспорты, уходила от глубинных бомб, которыми забрасывали ее эсминцы и сторожевики.
Она подходила к базе и из пушки салютовала: сколько выстрелов — столько кораблей противника пустила она ко дну. Она швартовалась у пирса, вся обледеневшая: с лееров ограждения боевой рубки свисали гигантские сосульки, тяжелые литые бороды льда, на палубе темнели скользкие намерзшие бугры.
Из рубочного люка появлялись люди, заросшие щетиной, измученные недосыпанием и вечной опасностью, недостатком свежего воздуха и питьевой воды, но всегда насмешливые и непреклонные, надежные и спокойные, люди ратного труда…
— Товарищ капитан первого ранга, — вдруг быстро спросил Славка, — а кто такой был Фетисов?
Командир повернул к нему седеющую голову:
— Ваня Фетисов? Ты о нем спрашиваешь?
— У нас есть улица такая.
— Ну-ну, его имя и присвоили улице… Имя Вани Фетисова, североморца…
— Он был командиром лодки? — продолжал атаку Славка.
— Нет, — ответил Гришин, — он был старшиной первой статьи, рулевым-сигнальщиком. Его хорошо помнят ветераны. О нем много писали во время войны, когда наградили двумя орденами Красного Знамени. Он был замечательным человеком, смелым, веселым, добрым и очень сильным. Когда он был на вахте — сидел на ходовом мостике, на руле, и наблюдал за небом и морем, — ничего не могло укрыться от его глаз. Помню, мы с ним вместе были на мостике. Вокруг вроде тишина и покой, да вдруг слышу голос Фетисова: «В пяти кабельтовых по правому борту — предмет. Подозреваю, что мина».
И не ошибся. Круглая, утыканная рожками взрывателей, похожая на огромный каштан в кожуре с пупырышками, видно, сорвавшаяся с минрепа — это такой трос, соединяющий мину с ее якорем, — мина неслась на лодку. Вовремя уклонились. Непонятно каким образом, но видел он очень далеко и все, буквально все замечал: и разбитую шлюпку, и одинокую бочку в море, не говоря уже о самолетах или кораблях противника, когда они находились так далеко от лодки, что казались не больше пылинки. Спокоен. Молчалив. Лишь изредка обратится: «Товарищ лейтенант, разрешите закурить».
Как-то раз вышли у нас из строя вертикальные рули. Время тревожное. Над морем летают самолеты… Так и так, объяснил командир команде, положение рискованное, нужно вылезти на корму и починить рули. Если поблизости появится самолет, лодка срочно погрузится. Самолет, скорее всего, появится… Кто согласен?
«Я», — ответил Ваня Фетисов.
И больше ни слова не сказал.
Одели его потеплее, дали инструменты, веревку — привязаться к лодке, чтоб волна не смыла. Он кивнул ребятам и полез, загремел ногами о стальную палубу. Все замерли: почти на гибель посылают человека. Целый час окатывало его ледяной водой, кололо брызгами, прижимало ветром, а он, как малый бугорок, скорчился на корме, примостился, прижался к стальному корпусу и работает. Минут через сорок кончил и, держась за леер, подошел к пушке, взобрался по трапу на мостик, и здесь голос: «Воздух!» Это значит — фашистский самолет. Скатились мы кубарем в рубочный люк, задраили его, заработали насосы, нагнетая в цистерны быстрого погружения воду, и вот мы уже на глубине…
Лишнюю минуту задержался бы Ваня с ремонтом — погрузились бы без него. Крепка у моряков дружба, да боевым кораблем нельзя рисковать: война в самом разгаре, а лодок-то тогда у нас было маловато…
— А когда же он погиб? — не смог удержаться от вопроса Славка.
— Погиб он через год. Во многих еще походах участвовал и не раз выручал экипаж из беды. Потом мы стали на ремонт. Другая лодка нашего подразделения уходила из базы с заданием перехватить немецкие транспорты с оружием. Да случилось так, что в их команде заболел и списался в госпиталь рулевой-сигнальщик. Ваня Фетисов сидел в командирской каюте, когда явился командир уходящей лодки.