— Ты сегодня толще, чем обычно, и пузо у тебя такое тяжелое, будто ты объелась.
— Так оно и есть, — ответила пантера. — Я сегодня утром позавтракала двумя кабанчиками.
— Хм! Богатая у тебя была сегодня добыча. Только вот кабаны-то на опушках обычно не гуляют среди бела дня. Их надо искать в самой глубине леса…
— Вот именно, — сказала белая курочка, которая видела пантеру, когда та вернулась, — она сегодня забежала очень далеко в лес. Она сама мне так и сказала утром, когда возвратилась.
— Но этого не могло быть! — воскликнул теленок, слушавший разговор, но не очень-то догадывавшийся, о чем шла речь. — Не могло этого быть, я был утром на лугу и видел пантеру у реки.
— Постой, постой… — сказали родители.
Все смотрели на пантеру и с нетерпением ждали, что она ответит. Несколько обескураженная, пантера в конце концов заявила:
— Теленок попросту ошибся. И это в общем-то не удивительно. Ему всего три недели от роду. А в этом возрасте телята еще плохо видят. Но послушайте, к чему это вы клоните?
— Вчера вечером ты поссорилась со свиньей и в отместку где-то втихаря ее сожрала!
— Но не я же одна с ней поссорилась, — возразила пантера. — И если уж считать, что ее съели, то почему это сделала я, а не вы, родители? Вас послушать, так можно подумать, что вы свинины в жизни не ели! С тех пор как я здесь, разве кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы я кого-то на ферме обидела или хотя бы ему угрожала? Не будь тут меня, сколько кур и цыплят попало бы в кастрюлю, сколько животных было бы продано на бойню? Я уж не говорю о волке и двух лисицах, которым я помешала хозяйничать в конюшне и курятнике…
Все птицы и животные благодарно и доверчиво зашептались.
— Так или иначе, но свиньи больше нет, — проворчали родители. — Будем надеяться, что других животных та же участь не постигнет.
— Послушайте, — сказал селезень, — нет никаких причин считать, что свинью съели. Может, она просто отправилась попутешествовать. Почему бы и нет? Я ведь тоже однажды утром покинул ферму без предупреждения, и вот видите, я здесь. Подождем. Я уверен, она вернется…
Но свинье было не суждено когда-нибудь возвратиться. Как не суждено было никому узнать о том, что с ней приключилось. Маловероятно, чтобы она действительно могла отправиться в путешествие. Воображение у нее было небогатое, и любым приключениям она предпочитала регулярное питание. Ну и наконец в географии свинья ничего не смыслила, более того, вообще не проявляла к ней ни малейшего интереса. Другое дело, если ее действительно съела пантера. Но свидетельство теленка, которому всего-то три недели от роду, все же не слишком надежно. А кроме того, никому не запрещается думать, что свинью утащили какие-нибудь бродяги, да и изжарили. Такое ведь часто случается.
Во всяком случае, воспоминания об этой неприятной истории недолго омрачали жизнь на ферме, и вскоре все пошло по-прежнему. Да и сами родители обо всем этом забыли. Снова стали играть в игры, и справедливости ради надо сказать, что теперь, без свиньи, игралось гораздо лучше.
У Дельфины и Маринетты никогда не было таких прекрасных каникул, как этим летом. Забравшись верхом на пантеру, они подолгу катались по лугам и полям. И почти всегда брали с собой селезня, который устраивался у пантеры на шее. За два месяца девочки узнали всю округу, тридцать километров для пантеры было не расстояние. Она носилась как ветер, и плохие дороги ей были нипочем.
Минули два месяца каникул, выпало еще несколько хороших деньков, но вскоре зарядили дожди, а в ноябре они к тому же стали холодными. Ветер срывал последние сухие листья. Пантера как-то сникла и словно оцепенела. Она без всякой охоты выходила из дому, и ее приходилось подолгу упрашивать, чтобы она согласилась поиграть во дворе. По утрам она еще охотилась в лесу, но теперь это не доставляло ей большого удовольствия. Все остальное время она не покидала кухни и всегда лежала возле плиты. Селезень каждый день приходил навещать ее и проводил с ней часок-другой. Пантера жаловалась ему на погоду.
— Как печальны луга, леса и вообще все вокруг! В моей стране, когда идет дождь, все растет и зеленеет: деревья, листва и трава. А здесь дождь холодный, повсюду грязно и уныло.
— Привыкнешь, — говорил ей селезень. — И потом, дожди вечно идти не будут. Скоро выпадет снег… тогда ты не скажешь, что на лугу грязно… Снег — это белый пух, нежный, как пушок у меня на грудке, и на все он ложится белым покрывалом.
— Я бы очень хотела увидеть это, — вздыхала пантера.
Каждое утро она подходила к окну поглядеть на луг. Но зима ничем не отличалась от дождливой осени, все было по-прежнему очень мрачным.
— Неужели снег так и не выпадет? — спрашивала пантера у девочек.
— Обязательно выпадет, и очень скоро. Погода может измениться со дня на день.
Дельфина и Маринетта с нетерпением смотрели на небо. С тех пор как пантера изнывала, лежа в углу у огня, в доме стало тоскливо. Об играх никто и не вспоминал. Родители снова стали ворчливыми и шептались между собой, недобро поглядывая на животных.
Однажды утром пантера проснулась, озябнув больше обычного, и, как каждое утро теперь, подошла к окну. Все кругом было бело: и двор, и сад, и весь луг, — ас неба летели крупные хлопья снега. На радостях пантера замяукала и вышла во двор. Лапы ее проваливались в мягкий ковер, а пушинки, летевшие сверху на ее шкуру, были такими нежными, что она едва чувствовала их ласковые прикосновения. Ей показалось, что снова стало так же светло, как летом, и она ощутила в себе прежние силы. Пантера принялась бегать по лугу, прыгать и танцевать, играя и ловя передними лапами хлопья снега. Иногда она останавливалась, каталась в снегу и снова носилась во всю прыть. Через два часа, набегавшись и наигравшись, она остановилась, чтобы перевести дух, и вся задрожала от холода. В беспокойстве она стала искать глазами дом и поняла, что очутилась где-то очень далеко. Снег больше не шел, но поднялся свирепый ветер. Прежде чем возвращаться, она решила немного передохнуть и улеглась на снегу. Никогда еще не было у нее такой мягкой постели, но когда она захотела встать, лапы ее не послушались, они совершенно оцепенели, и тело ее бил озноб. Ей показалось, что дом слишком далеко, а ветер слишком пронизывающий, и у нее недостало сил снова отправиться в путь.
В полдень, видя, что пантера не возвращается, девочки вместе с селезнем и старой лошадью отправились на ее поиски. Местами ее следы уже замело, и они нашли ее только через несколько часов. Пантера совсем закоченела, лапы ее уже одеревенели.
— Я совсем замерзла, — тяжело дыша, проговорила она, увидев друзей.
Старая лошадь попыталась согреть ее своим дыханием, но слишком поздно, помочь ей было уже невозможно. Она лизнула руки Дельфине и Маринетте и мяукнула тише кошки. Селезень услышал, как она прошептала:
— Свинья… свинья…
И пантера закрыла свои золотистые глаза.
злой гусь
Однажды Дельфина и Маринетта играли в мяч на скошенном лугу, как вдруг явился большой белый гусь с огромным клювом и стал шипеть на них. У гуся был очень сердитый вид, но девочки не обращали на него внимания. Они бросали друг другу мяч, и им некогда было отвлекаться. «Шшш… шшш…» — шипел гусь все громче и громче, уязвленный тем, что никто его не боится. А девочки громко объявляли фигуры: «Хлопок спереди!», «На коленки!», «Двойной поворотик!» Как раз когда Дельфина делала двойной поворотик, мяч попал ей прямо в нос. На мгновенье она растерялась, потерла нос и, убедившись, что он цел, рассмеялась, а вслед за ней расхохоталась и Маринетта, да так, что от смеха даже разлохматились ее светлые волосы. Гусь решил, что девочки смеются над ним. Весь взъерошенный, вытянув длинную шею и хлопая крыльями, он в ярости двинулся на сестер.
— Я запрещаю вам играть на моем лугу! — заявил он.
Гусь стоял между Дельфиной и Маринеттой и подозрительно оглядывал их маленькими злобными глазками. Дельфина перестала смеяться, а Маринетта, глядя, как он неуклюже топчется на своих перепончатых лапках, расхохоталась еще громче.
— Ну, это уж слишком! — вскричал гусь. — Повторяю вам…
— Хватит, ты нам надоел, — перебила его Маринетта. — Отправляйся к своим гусятам и не мешай нам играть.
— Мои гусята как раз сейчас должны сюда прийти, и я не желаю, чтобы они оказались в обществе таких невоспитанных девчонок. Убирайтесь отсюда!
— Неправда, — возмутилась Дельфина. — Мы очень даже воспитанные.
— Да пусть себе брюзжит, — сказала Маринетта. — Что нам до этой глупой метелки из перьев! И вообще, почему он говорит, будто луг его? Как будто у гусака может быть собственный луг! Ладно, бросай мне мяч… Двойной поворотик!..
Она завертелась, и ее фартучек в голубую клетку красиво раздулся колокольчиком над коленками. Дельфина уже замахнулась, чтобы бросить ей мяч.
— Ах так! — зашипел гусь.
Он разбежался, налетел на Маринетту и, широко разинув клюв, изо всех сил вцепился ей в ногу. Маринетте стало очень больно и страшно: она решила, что гусь хочет ее съесть. Но сколько она ни кричала, сколько ни отбивалась, он только сильнее сжимал клюв. Дельфина подбежала и попыталась оттащить гуся. Она колотила его по голове, дергала за крылья и за лапы, но этим только еще больше разозлила его. Наконец он отпустил Маринетту, но лишь затем, чтобы ущипнуть за ногу Дельфину, так что девочки теперь плакали дуэтом.
На соседнем лугу пасся серый ослик, он вытягивал через плетень шею и шевелил ушами. Это был очень добрый ослик, смирный и терпеливый, как почти все его собратья. Он очень любил детей, девочек особенно, и если они посмеивались над его ушами, никогда не сердился на них, хотя его это и огорчало. Наоборот, ослик смотрел на них добрыми глазами и делал вид, будто ему и самому смешно, что у него такие длинные, острые уши. Из-за плетня он все видел и все слышал и был возмущен наглостью и жестокостью гуся. Пока девочки отбивались, он кричал им издали:
— Хватайте его за голову обеими руками и устройте ему хорошую карусель!.. Ах, если бы не плетень!.. За голову, говорю же вам, за голову!
Но девочки так растерялись, что до них не доходил смысл его слов. Однако они поняли, что ослик на их стороне, и, как только сумели вырваться, бросились к нему искать защиты. Гусь не стал их догонять и лишь крикнул им вслед:
— А мяч ваш я конфискую, это заставит вас уважать меня впредь.
Он схватил мяч в клюв и принялся кружиться посреди луга, выпятив свой раздувшийся зоб и так задрав голову, что она оказалась между крыльев. На это было просто противно смотреть. Даже ослик, несмотря на свой кроткий нрав, не выдержал.
— Полюбуйтесь на этого дурня! — крикнул он. — Щеголяет с мячом в клюве! Хорош, нечего сказать… Где же была твоя спесь месяц назад, когда хозяйка выщипала тебя, чтобы набить подушку!
От гнева и унижения гусь чуть не подавился мячом. Слова ослика отравили ему радость победы, напомнив, что эта пытка скоро повторится: каждые полгода хозяйка выщипывала у него самый тонкий пух, и шея оставалась такой голой, что цыплята делали вид, будто принимают его за индюка.
Между тем на лугу появилось его семейство, и гусь, перестав кружиться, двинулся навстречу. Полдюжины гусят шествовали за мамашей гусыней. Гусята были неплохие птенцы, ничего не скажешь. Может быть, чересчур серьезные для своего возраста, но ведь это не порок, а перышки у них были желто-серые, легкие, как пена. Да и гусыня была в общем-то добрая птица. Она чувствовала себя неловко, когда ее муж чересчур заносился, и толкала его крылом в бок, приговаривая:
— Ну, ну, друг мой, полно… полно…
Но гусь будто и не слышал ее замечаний. Не выпуская мяча из клюва, он повел гусят на середину луга.
Наконец он остановился, положил мяч на траву и сказал малышам:
— Вот вам игрушка, я конфисковал ее у двух скверных девчонок, которые были со мной непочтительны на моем же лугу. Я дарю ее вам. Забавляйтесь, только не шумите, пока не пора будет идти на пруд.
Гусята обступили мяч, но без особого восторга, потому что они не понимали, как этим можно забавляться. Подумав, они решили, что это просто-напросто яйцо, и отошли со скучающим видом. Гусь рассердился.
— Никогда в жизни не видел таких глупых гусят! — заворчал он. — Просто беда с ними: тут надрываешься день-деньской, чтобы доставить им удовольствие, и вот благодарность! Но будьте покойны, я научу вас играть в мяч, и хотите вы или нет, а забавляться вам придется.
— Ну, ну, друг мой, полно… — вступилась гусыня.
— Ты еще защищаешь их! Что ж, тогда и ты тоже будешь играть в мяч!
Как видите, со своей семьей гусь был ничуть не любезнее, чем с посторонними. Пока он обучал игре в мяч гусят и гусыню, девочки пролезли под плетнем и подошли к ослику. Гусь ущипнул их обеих так больно, что они шли прихрамывая, но больше не плакали, разве что Маринетта иногда всхлипывала.
— Подумать только! — сказал ослик. — Какая грубая птица! Я до сих пор в себя прийти не могу… Я на его месте был бы только рад, если бы около меня играли маленькие девочки… Просто хам!.. Вам очень больно?
Маринетта показала ослику красную отметину на левой ноге. У Дельфины была такая же на правой.
— Еще бы! Конечно, больно! До сих пор жжет.
Тогда ослик наклонился и подул им на ноги, и у девочек сразу все прошло. Это потому, что ослик был добрый. Дельфина и Маринетта поблагодарили его и ласково погладили по холке. Ослику было очень приятно.
— Вы можете потрогать и уши тоже, — сказал он. — Я ведь вижу, что вам очень хочется.
Девочки погладили его уши и даже удивились, что они такие мягкие и пушистые.
— Длинные у меня уши, да? — спросил ослик тихо.
— Ну разве что чуть-чуть длинноваты, — ответила Маринетта, — но не особенно… Во всяком случае, они тебе очень идут.
— Будь они короче, — добавила Дельфина, — наверное, ты бы нравился мне меньше…
— Правда? Ну что ж, приятно слышать. Однако…
Ослик заколебался и, боясь надоесть девочкам разговорами о своих ушах, решил сменить тему.
— Вы не поняли, что нужно делать, когда гусь щиплется. Я кричал, чтобы вы схватили его за голову и устроили ему карусель. Надо было вцепиться в него обеими руками и немного покружить. Это лучший способ его образумить. Когда его опускаешь на землю, он ничего не соображает, у него кружится голова и он едва держится на лапах. У гуся надолго остается неприятное воспоминание, и он уже никогда не щиплет человека, преподавшего ему такой урок.