В ноль часов пять минут еще ничего не произошло.
— Ах, чтоб вы все сдохли! — то и дело бормотал себе под нос на римском диалекте один из двух водолазов, мокнущих в воде уже почти целый час.
Его товарищ, худощавый и светловолосый венецианец, который терпеть не мог римского диалекта, хотел было уже послать его подальше, как вдруг что-то заметил.
Небо было совершенно чистое — ветер разогнал все облака. Вдруг меж бледно-голубых звезд мелькнули, как молния, огоньки какого-то другого цвета. Они все приближались. Так прошло несколько секунд, потом водолаз неожиданно понял, что это такое: совершенно случайно именно он, погруженный по пояс в воду, заметил и понял то, чего никто другой не заметил и не понял.
— Вертолет! — во все горло закричал он, указывая рукой на уже совсем теперь близкие огни.
Люди на берегу, где им не мешал громкий плеск течения, наверно, уже услышали и шум мотора.
— Проклятие, вертолет! — прорычал начальник полиции со своего наблюдательного поста.
Вертолет уже перпендикулярно опускался на мост, и, немного приглядевшись, можно было различить темный силуэт человека, болтавшегося в двух — трех метрах под кабиной.
Комиссар Да Валле первым пришел в себя от удивления. Он приказал радисту соединиться с оперативным центром карабинеров и с финансовой гвардией[9]. Сам же он не отрывал взгляда от развертывающейся перед ним сцены. Человек, свешивающийся с веревочной лесенки, поддел сверток крюком и прикрепил его к лесенке, а затем подал знак пилоту, держащему вертолет на высоте всего нескольких метров над мостом.
В то же мгновение человек в зеркальных очках последним отчаянным прыжком достиг парапета набережной. Он опустил ствол ружья на каменный барьер и тщательно прицелился, стремясь не угодить в кабину пилота, так как плексиглас наверняка бы разлетелся от удара пули.
— Глядите, этот человек выстрелил, — сказал агент Стефано Тальябуэ, следящий за происходящим из кабины голубого пикапа «фиат» с надписью «Стелла» — «Промышленные холодильники».
А сержант Педрин, командующий отрядом, увидел с крыши, где он сидел в засаде, высокого мужчину в очках, который бежал во весь дух к автомобилю «феррари», стоящему с распахнутой дверцей.
— Предупредить отряды номер два и номер три! — приказал он своим тонким, истерическим голоском. При этом он подумал, что отряды номер два и номер три, то есть две машины «альфетта» карабинеров, черта с два угонятся за таким мощным автомобилем, как этот «феррари».
— Давай жми в сторону моря! — крикнул человек в зеркальных очках, доставая из ящичка на приборной доске какой-то квадратный аппаратик.
Мигающий красный свет в прорези аппарата успокоил его — он с удовольствием отметил, что несколько минут назад не промахнулся. Конечно, следовать за вертолетом очень трудно, однако, если он полетит по прямой и не слишком удалится, радиопередатчик сможет сигнализировать о его местонахождении. Те же проблемы волновали и двоих на мотоцикле «кавасаки», выскочивших на скорости в восемьдесят километров с моста Принчипе Амедео на набережную Джаниколензе, в том месте, где только что пронеслась машина «феррари», дающая сто шестьдесят километров в час. Они пригнулись так низко, что чуть не касались асфальта. Отряд номер два, только что вызванный агентом Тальябуэ, видя, что они несутся прямо на его машину, был вынужден затормозить.
— Проклятые идиоты! — выругался старшина Бранда, командир отряда; ему даже не пришла в голову мысль, что двое сумасшедших мотоциклистов могут иметь какое-то отношение к вертолету или к автомобилю «феррари», который ему приказали задержать.
Начальник полиции первым показался из ворот Башни Адриана[10], выкатившись, как шарик, на своих коротких ножках. Прежде чем сесть в ожидавшую его машину, синюю «1750», он резко повернулся, оказавшись лицом к лицу с подоспевшими следом подчиненными — всем своим «главным штабом».
— Вертолет — это вам не автомобиль. К двенадцати часам завтрашнего дня я хочу знать, кому он принадлежит и кто в нем находится. Понятно?
— Так точно, — отозвалось пять или шесть голосов.
Когда все уже кончилось и редкие прохожие, привлеченные необычным в этот час оживлением на улице, начали расходиться по домам, у въезда на мост Святого Ангела, со стороны замка, встретились двое на мопедах.
— Конец фильма, — прокомментировал еще бледный от волнения Фабрицио, но Руджеро отрицательно покачал головой.
— А я думаю, что нет! У меня перед самым носом остановилась машина марки «феррари», из нее выскочил мужчина и выстрелил из ружья в вертолет. Потом автомобиль газанул и умчался. И знаешь, кто был этот человек?
— Нет.
Тогда Руджеро рассказал другу, кого он узнал в стрелявшем.
13
Россана увидела их, когда уже решила больше не ждать и собиралась войти в помещение школы. Они бежали рысцой и тяжело дышали. Уже дважды сторож Джанфранко, как обычно, наблюдавший, пока все ребята не войдут в школу, просил ее поторопиться. Тем более что в это время обычно приходит директор, а он не любит, когда опаздывают.
Впрочем, уговаривал Джанфранко не слишком настойчиво. Он был простужен, и, судя по всему, у него был сильный жар. Россана, хорошо знавшая его привычку вечно отлынивать от работы, даже удивилась, что он не остался дома и не улегся в постель. Да и день был пасмурный, и в довершение к простуде можно было подхватить еще и воспаление легких.
— Долг превыше всего, моя милая, — добродушно усмехаясь, пошутил сторож.
В эту-то минуту и показались Микеле с Фабрицио.
— А где же Руджеро? — сразу выпалила Россана, не дожидаясь, пока они поднимутся по лестнице.
— У него тридцать девять и пять, — лаконично ответил Фабрицио, сопровождая сообщение трагическим жестом.
Оглушительное чихание Джанфранко заставило обернуться всех троих.
— Будьте здоровы!
— Здоровье из меня уходит.
Смеясь, они начали подниматься по лестнице, но времени было в обрез, и Россана сгорала от любопытства.
— Ну говори же! — накинулась она на Фабрицио, который вынул платок и не спеша вытирал нос. — Хорошенькая была ночка? Трамонтана[11] вас здорово прохватила?
— Ничего себе. Единственное, что нам удалось поймать, это насморк. А Руджеро повезло еще больше — у него к тому же сильный жар.
— Ну а кроме этого?
В нескольких словах Фабрицио рассказал Россане и Микеле о случившемся ночью. И хоть лестница была не слишком длинной, он успел поведать обо всем, начиная с засады и кончая вертолетом.
— Ну а ты что узнала? Что сказал тебе отец?
Россана пожала плечами. Она была чуточку раздосадована тем, что ей придется разочаровать друзей.
— Да разве его увидишь? Когда он вернулся этой ночью, я уже спала. Я хотела его дождаться, но в час уснула как убитая. Ничего не поделаешь.
— А утром?
— То же самое. Когда я проснулась, его уже не было.
— Черт возьми!
— Да, вот что. Кажется, в Фьюмичино была сильная перестрелка. Возможно, двое убито.
— Ай-яй! — заметил Микеле, притворно передернувшись от ужаса. — С недавних пор в этих краях выпадает больше свинца, чем дождей.
— Эту фразу ты взял из журнала «Криминаль», — поддразнил его Фабрицио, но сообщение произвело на него впечатление.
— Однако в газетах об этом ни слова, — возразил он, кусая губы. Он успел, по обыкновению, просмотреть первые полосы газет, проходя мимо газетного киоска.
— Это произошло, наверно, где-то около шести утра. Поэтому газеты еще не успели дать сообщение, но мама сказала, что стычка, видимо, была серьезная.
— Ну, здесь наши пути расходятся! — провозгласил Фабрицио, останавливаясь у поворота коридора. — Встретимся на перемене?
— Конечно. Пока!
Утро в общем прошло терпимо. Молодая и симпатичная учительница литературы синьорина Д’Амико любила посмеяться и никогда не сердилась. Она не произносила буквы «р» и, кроме того, имела привычку начинать каждую фразу с «Я считаю», что неизменно вызывало веселый смех в классе. Например, она говорила: «Я считаю, что сегодня, вместо того чтобы излагать новый матевиал, было бы лучше уствоить небольшой опвос».
Эта привычка учительницы вызвала в то утро очередное столкновение с Паоло Костантини, здорово насмешившее ребят. Когда этот парень ссорился с матерью или младшей сестрой или же у него крали его велосипед (а это случалось в среднем раз в полгода), он впадал в мрачное расположение духа и к нему нельзя было подступиться. На все вопросы он отвечал тогда грубой бранью. Вообще же Паоло был парень веселый, с юмором, и острил напропалую, не боясь, что ему влетит за острый язык. За три года учебы вместе с ним в школе Россана подсчитала, что учителя раз пятнадцать писали на него докладные директору, а из класса его выгоняли так часто, что все давно сбились со счета.
— Сегодня, я считаю, очеведь отвечать… сейчас по-смотвим… да, сегодня очеведь именно Костантини, — наконец выбрала жертву Д’Амико, поднимая глаза от классного журнала.
Вызванный (все взоры были устремлены на него) потер рукой бороду, скорее воображаемую, чем действительно существующую, делая вид, что усиленно размышляет.
— А я считаю, что нет, — ответил он с самым серьезным выражением лица, вызвав взрыв смеха, застигнувший учительницу врасплох.
Но Джованнела Д’Амико была не такой человек, чтобы сразу сдаваться.
— А я считаю, что ты, если не выйдешь отвечать, получишь вевную твойку[12].
— Я считаю, что получу ее и так и так, — печально согласился с ней Паоло Костантини, выходя к доске.
И началось целое представление: учительница была готова снисходительно закрыть глаза на пробелы в знаниях Паоло Костантини, а тот решил как следует позабавить одноклассников, не заботясь, чем это может кончиться. Правда, больше всего пострадала от этого греческая история.
— Ты помнишь, в каком году пвоизошло это сважение? — спросила учительница, когда Паоло упомянул о битве при Марафоне.
Пять, шесть, десять секунд молчания — лишь подавленные смешки то на одной, то на другой парте. Наконец Паоло решился и брякнул наугад:
— В четыреста восьмидесятом году до нашей эры.
— Нет, в четывеста девяностом, — невозмутимо поправила его учительница.
Паоло опять задумался.
— Нет, а я считаю, что она была в четыреста восьмидесятом, — упрямо возразил он, вызвав новый взрыв смеха в классе.
Но опрос уже подходил к концу, и оценка была не из лучших — пять. Паоло Костантини вернулся на свое место, что-то недовольно бурча себе под нос.
— Ты еще и недоволен? — поинтересовалась синьорина Д’Амико, не скрывая улыбки. Этот задиристый паренек внушал ей симпатию.
— Я-то думал, вы получше относитесь к таким, как я.
— К таким, как ты? Не понимаю, о чем ты гововишь.
— К тем, у кого в фамилии нет буквы «р», — мгновенно нашелся Паоло.
На этот раз расхохотался и он сам, и учительница. На такие шутки она никогда не обижалась и ограничилась лишь тем, что добродушно постучала рукой по столу, призывая к порядку:
— Вебята, вебята…
Следующим был урок математики. Преподаватель, высохший, желтолицый старичок, минут через десять после начала урока вдруг почувствовал себя плохо. Некоторое время он крепился, но потом не выдержал: попросив школьного сторожа предупредить директора, он еле слышно попрощался с ребятами и ушел домой. Через несколько минут сторож вернулся и объявил, что все могут быть свободны. Очевидно, старый добрый директор Мартини решил, что раз до конца занятий меньше часа, то уж не стоит заменять заболевшего учителя.
— Ты что будешь делать? — спросил кто-то из стайки девочек у складывавшей книжки Россаны.
— А что?
— Пойдешь с нами в центр?
— Мне что-то не хочется, да и, наверно, скоро начнется дождь.
— Тогда чао!
Она попрощалась с ними и прямиком направилась в полицейское управление. Эти свалившиеся с неба сорок пять минут были идеальным предлогом, чтобы зайти к отцу и разузнать новости. Может, получив выкуп, похитители отпустят старого Пьеро. Наверно, он в неважной форме после стольких дней неволи, да еще без своей любимой трубочки — в день похищения она, только что зажженная, так и осталась валяться на панели возле его лотка.
Главное, жив ли он. В одной утренней газете высказывалось предположение, что бродячий торговец уже ликвидирован в соответствии с новой техникой похищений: похищенного убивают, чтобы тот не передал следствию никаких сведений о своих похитителях. Ведь, живя бок о бок с похищенным в течение многих дней, недель, а то и месяцев, похитителям трудно ничем себя не выдать. Дикция, голос, походка — это все опасные улики, которыми располагает похищенный, вернувшийся на свободу. Не говоря уже о том, что он может узнать место, где его прятали. Но о возможной гибели дядюшки Пьеро Россана не хотела даже думать. Она просто не допускала такой мысли. Пусть они не знают, где он, но Пьеро, несомненно, жив, он обязательно должен быть жив, и не пройдет и нескольких часов, как его отпустят, — вот единственное, во что ей хотелось верить.
— А, Комиссарочка! Какие будут приказания? — услышала она вдруг голос шутливо преградившего ей путь старшины Калабро.
Россана поднималась по пологим ступеням лестницы, ведшей на этаж, где находился кабинет отца, и не заметила его.
— Вольно, старшина, — ответила она.
— Идешь к папе?
— Да, если только он у себя и если только не занят.
— У себя, у себя. Правда, все равно что его нет.
— То есть как это?
Старшина понизил голос: как-никак комиссар Да Валле — его непосредственный начальник, а смеяться над старшими по чину не положено.
— Да он, бедняга, на ногах не держится. После такой ночи ему бы сегодня поспать до полудня.
— А что еще у вас стряслось? — спросила, сгорая от любопытства, Россана.
В самом деле, лучше воспользоваться случаем и расспросить старину Калабро, благо он сейчас в хорошем настроении, чем папашу Да Валле, невыспавшегося, усталого и способного завестись с пол-оборота.
— Наверно, это была стычка между двумя бандами. Но на этот раз они схватились всерьез. Трое убитых и наверняка есть раненые, хотя, когда мы приехали, уже никого не нашли.
Россана, не удержавшись, присвистнула, и молоденький полицейский, проходивший мимо со стопкой папок под мышкой, улыбнулся.
— Серьезное дело, Комиссарочка. Одного из убитых мы хорошо знали: это известный в Риме уголовник, о котором года два — три не было ни слуха ни духа. Двое других — французы, а точнее — марсельцы.
— Контрабандисты?
— Возможно, возможно. Мы нашли их у речного порта Фьюмичино. Одно можно сказать: оба они приехали в Италию без паспорта и без въездной визы!
— Значит, нелегально?
— Да. Однако хватит болтать, надо идти, не то мне достанется на орехи от твоего папаши.
— До свидания, — попрощалась с ним Россана и стала подниматься выше, а старшина, козырнув, поспешно затрусил рысцой в другую сторону.
В коридорах полицейского управления, как всегда, было людно. Проходя мимо зала для представителей печати, Россана увидела одного из заместителей начальника полиции, вокруг которого толпились и галдели репортеры. Вероятно, разговор шел о перестрелке в Фьюмичино — новом событии, отодвинувшем на второй план похищение старика Пьеро, которое в первые дни так волновало газеты.
— Можно? — спросила она, осторожно заглядывая в полуоткрытую дверь кабинета.
Комиссар Да Валле говорил по телефону. Он поднял глаза и поглядел на дочь, будто не узнавая, и вновь уперся взглядом в свой стол, нервно постукивая по нему карандашом. «Ну и дела!» — входя в комнату, подумала Россана, заранее смирясь с тем, что ей вряд ли удастся что-нибудь разнюхать. Отец, видно, в таком настроении, что к нему не подступись. Если он не велит ей сейчас же убираться домой, то вообще можно считать, что ей крупно повезло. Но едва она опустилась на стул, по первым же словам отца поняла, с кем он говорит по телефону: на том конце провода был директор Мартини.