А было вот что: ребе минуту целую, вылупив глаза, разинув рот, глядел на дверь. И вдруг взвизгнул, вскрикнул и — к Ирмэ. Подскочил и плеткой наотмашь по лицу — раз! Ирмэ охнул и свалился. Он на четвереньках пополз под стол. Ребе перегнулся и, — рука-то у него, у дьявола, была длинная, доставала далеко, — не переставая, свистел плеткой — раз! раз! Ирмэ вылез из-под стола, вскочил и — к двери. Ребе его догнал. Догнал, зажал меж колен голову и — что силы — принялся полосовать спину. Ирмэ не выдержал — взвыл. Но ребе не расслышал, не заметил. Он прямо взбесился. Прямо ошалел. Он что-то кричал, но не понять было что, что-то вроде «их! их!» И вдруг всхлипнул, отскочил — Ирмэ извернулся и хвать его за ногу. Крепко впился, до крови.
— Их! Ить! — крикнул ребе и опять к Ирмэ. Но Ирмэ был уже за дверью.
За дверью на улице на Ирмэ наскочили Моня, Шая и оба городских.
— Что? Попало?
— Рыжий вор!
— Бродяга!
Ирмэ остановился, обернулся, показал кулак — погоди-ка! Он стиснул зубы, чтоб не заплакать, — не маленький! — медленно повернулся и медленно пошел вверх по улице.
Глава десятая
Совет пяти
Ирмэ шел-шел и не заметил, как вышел за город. Он остановился, осмотрелся. Ряды — далеко, а кругом — поля. День был солнечный, но не жаркий — дул легкий ветер. В небе кружили птицы. А в траве что-то жужжало, свистело, гудело, ухало, будто целый оркестр засел среди былинок.
Ирмэ лег. Подперев руками голову, он лежал и думал.
«Покажу те «рыжий вор»! — мрачно думал он. — Погоди-ка. Пойду вот скоро в Полянск. Стану на работу. Деньгу скоплю. И достану самое что ни есть лучшее ружье. В Ряды-то приду ночью. И прямо к Моньке. Бух. «Кто?» «Я, рыжий вор. Открой». Он туда-сюда: «Виноват, прости, говорит, бога ради». Я — для порядку — раз в зубы. «Ладно, скажу, так и быть. А другой раз встретимся — жизни решу. Так-то!»
Ирмэ зашевелился, приподнял голову и застонал — ух! Вот ведь Щука, расписал как! И откуда только у него сила берется?
Ирмэ лежал на пригорке, так что ему видны были все Ряды: выгон, церковь, базар. Однако народу сколько на базаре. «С чего бы?» подумал Ирмэ. Но потом вспомнил — война. «Меера заберут, — подумал он. — Плохо. Как-то Зелде одна будет?» О себе он не думал. Он-то как-нибудь, а вот они как — Зелде, Эле? Плохо.
По дороге из местечка катила телега. На телеге сидел немолодой мужик в круглой поповской шляпе и в лаптях. Увидев Ирмэ, мужик попридержал коня, спрыгнул с телеги, подошел и сел рядом.
— Здравствуй, — сказал он, — лежишь?
Когда мужик заговорил, на Ирмэ сильно пахнуло сивухой. Ирмэ отодвинулся. «Ишь, нализался!» подумал он сердито и не ответил.
— Ну-ну, — сказал мужик, — лежи, лежи. Я тут трохи посижу, покурю.
Он достал кисет, бумажку, стал сворачивать цыгарку. Поповскую свою шляпу он снял и бережно положил рядом на траву.
— Покурить дать? — спросил он.
— Дай.
— На, — мужик протянул Ирмэ кисет и бумагу. — Ты чей же? — сказал он. — Что ты мне будто знакомый.
— Меера, сапожника, — сказал Ирмэ, — рыжего.
— А-а, — сказал мужик. — знаю. Как же. Что ж, — спросил он, помолчав, — забирают батьку?
— Куда?
— На войну, — сказал мужик. — Известно куда.
— Забирают будто, — сказал Ирмэ.
— И у меня, брат, сына забирают, — сказал мужик. Он вынул изо рта цыгарку и как-то удивленно посмотрел на Ирмэ. — И как это я буду один-то, а? — сказал он глухо.
Ирмэ не ответил.
— Хозяйство-то, правда, не богатое, — сказал мужик. — А все же, как ни говори, конь, две коровы, земли шесть десятин. Одному не справиться, как ни говори.
— Да-а. — Ирмэ сочувственно вздохнул.
— Не справиться, — повторил мужик. — Никак. Дома-то кто же? Сноха да я. Бабы-то у меня нету. Вдовый я. Жениться разве?
— Женись, — сказал Ирмэ.
— Толку-то мало, — сказал мужик. — Молодая не пойдет. А старуху взять — что толку? Мне работница нужна. Э, брат, плохо, совсем дрянь дело.
Некоторое время оба курили молча. Вдруг мужик наклонился к Ирмэ и заговорил тихо.
— Мутят народ, — таинственно заговорил он. — «Враг нападает. Защищай царя и Россию». А мне один верный человек говорил — брехня. Наш-то сам-то все в драку лезет. Храбрый дуже. Герой! Верно?
— Верно.
Мужик быстро посмотрел на Ирмэ и отвернулся.
— Жарынь, — сказал он лениво.
И так как Ирмэ не отвечал, мужик сказал опять:
— И так-то духота, — сказал он, — а я еще водки хлебнул. Вот уж верно — старый, что глупый.
Он встал, надел поповскую свою шляпу и не спеша, пошел к телеге. И вдруг обернулся.
— Хватил я маненько, — сказал он строго. — А я, брат, во хмелю что хошь намелю, а просплюсь — отопрусь. Понял?
Он рванул вожжи и, замахнувшись на кобылу, сердито крикнул: «Но!» Кобыла тронула с места и валким шагом затрусила по дороге.
Ирмэ усмехнулся.
«Трухнул дядя», подумал он.
Был полдень. В местечке перекликались петухи. Ирмэ вспомнил, что надо к Хаче.
«Уж, верно, все там», подумал он.
И точно, у кузни на бревне рядком сидели Хаче, Алтер и Неах. Неподалеку на траве лежал Симон. Ребята о чем-то горячо и громко говорили, но, увидев Ирмэ, приумолкли.
— О тебе и разговор, — сказал Хаче. — Садись. Алтер говорил — совсем тебя покалечили. Мы уж думали — не придешь ты.
— Ничего, — сказал Ирмэ. — Еще ноги ходят.
— И-ирмэ, — сказал Алтер. — Тут Неах говорит — п-подпалить его, Моньку.
— Чего врешь? — сердито крикнул Неах. — Тоже! Я что говорю? Достать, говорю, ружье, ворваться к Моньке и такую закатить пальбу, чтоб знаешь!..
Ирмэ удивился.
— И я было так подумал, — сказал он.
— А з-загорится если? — сказал Алтер.
— Нечего дурить-то, — сказал Хаче. — Ерунда это все.
— Да, — сказал Ирмэ. — Сейчас-то это не выйдет. В другой раз, может…
— Эх, вы! — Неах махнул рукой.
Симон встал, подошел, сел рядом с Ирмэ.
— Вот что, орлы, — сказал он. — Послушайте-ка, что я скажу. Я и старше будто, и умней будто. Ясно?
— Ну? — проворчал Хаче.
— А скажу я так, — сказал Симон. — Индюка отхлестать надо. Потому — гад. Ясно?
— Ясно, — сказан Ирмэ.
— Точка, — сказал Симон. — Дело, значит, вот в чем: как до него добраться? На улице его не поймаешь. И в дом к нему не придешь. Значит, как?
— Ну? — проворчал Хаче.
— Погоди, — сказал Симон. — Не торопись. Не торопись ты, бабка, костыли поломаешь. Ясно?
— Что ты все «точка» да «ясно», — сказал Хаче. — Ты дело.
— Не торопись. Не торопись ты, бабка., — повторил Симон. — Куда те торопиться. Успеется. Значит — как? Значит — так. Надо, значит, чтоб не на улице и не в доме. А где?
— А на дворе, — сказал Ирмэ.
— Ясно, — сказал Симон. — Заберемся мы в сарай или на склад куда и — посидим, погодим. А покажется индюк, мы — раз-раз — по мордам, по зубам. Красиво распишем — прямо картинка. Ясно, цыган?
— Что ж, — проворчал Хаче.
— А только по голове не бить, — сказал Ирмэ. — Ухлопать можно.
— Найдем куда бить. — Симон встал. — Так что, орлы, потопали?
— Погоди, — сказал Хаче. — Сейчас батя придет. А то кузня одна.
Ирмэ, Хаче и Симон закурили.
— Дай-ка и мне, — мрачно сказал Неах.
Ему дали. Он глотнул дыму и закашлялся.
— Ты не затягивайся, — сказал Симон. — Оно легче. Ясно?
— Ничего, — сказал Симон, — сразу-то оно трудно, a сейчас-то уже ничего.
Он снова затянулся и снова закашлялся.
— Вот и батька твой так, — сказал Хаче, — затянется, а потом на полчаса — кхи-кхе.
— Батька-то больной, — сказал Неах. — А я это так, с непривычки.
— А скандальный он у тебя, батька, — сказал Ирмэ. — Слыхал я вчера, как он с Меером говорил. Скажу тебе!..
— Лупит? — сказал Симон.
Неах не ответил. Он кинул окурок, встал и отошел в сторону.
— Н-не любит, когда про б-батьку разговор, — сказал Алтер.
— Он сам в батьку, — сказал Хаче. — Шалый.
Вдруг Неах быстро подошел к Ирмэ.
— Глянь-ка, — сказал он тихо и забежав в кузню поспешно прихлопнул дверь.
По дороге к кузне шел Степа. Он был пьян, сильно пьян и шагал он, как слепой конь: шаг вперед, шаг вбок и — опять шаг вперед, и опять шаг вбок, но уже в другую сторону; ворот рубахи расстегнут, голова свесилась, глаза закрыты.
Ирмэ тихонько, задом наперед, попятился к кузне.
— Вот ведь собака, — сказал он Неаху. — По следу идет.
Степа дошел до кузни и остановился. Не подымая головы, не открывая глаз, он хрипло крикнул:
— Берча.
— Нету его, — сказал Хаче. — Чего надо?
Степа досмотрел на Хаче, пробормотал что-то, потом сказал громко:
— Что надо? Что надо? Вот двину, так узнаешь, что надо. — Он шатался, но глядел на Хане прямо, и упор. — Как дам, так узнаешь, что надо. Где Берча?
— Нету, — сказал Хаче. — Ушел.
— Ты что врешь-то? — угрожающе проговорил Степа. — Куда ушел?
— Домой, — сказал Хаче.
— Домой, домой, — проворчал Степа, повернулся и шатаясь, петлями побрел куда-то в поле.
— Ушел, — сказал Хаче. — Вылазь.
Ирмэ и Неах вышли.
— Ч-чего ты от него все б-бегаешь? — сказал Алтер.
— Спугнули мы его вчера, — сказал Ирмэ. — Я и Неах.
— Гадина человек, — сказал Хаче. — Вы с ним, ребята, осторожней.
— Еще б, — сказал Ирмэ. — Мало того, что вор. Он еще, брат ты мой…
Алтер незаметно толкнул Ирмэ в бок. Ирмэ понял.
— … Пьянчуга, — неожиданно кончил он.
Показался Берче. Он шел понуро, глядя себе под ноги.
— Ну, орлы, — сказал Симон. — Потопали.
— Пошли, — сказал Хаче.
Глава одиннадцатая
Засада
За домом Файвела Рашалла был не двор — город. Сараи, склады, навесы, льносушильня, амбар, конюшня, клеть — чего тут только не было! Настоящий город: и улицы, и площади, и переулки, и тупики. Прямо от ворот к амбару шла широкая дорога. От дороги к навесам, к сараям, к конюшне убегали боковые тропинки.
Под навесами громоздились тюки льна, сараи были набиты сеном, в конюшне, наслаждаясь покоем и прохладой, проводил свои дни высокий серый жеребец «Буран».
К улице дом Файвела был выкрашен в белый цвет, но со двора он был некрашеный — и тут-то видно было, какая это основательная махина: каждое бревно — в аршин. Во двор — тоже крыльцо, тоже с навесом, с перилами, а у крыльца растет дерево, береза одинокая и чужая на этом застроенном торговом дворе.
Ребята открыли калитку и смело прошли во двор. Они знали — Семен сейчас на Мерее, жеребца купает, а кроме него в это время никого на дворе не увидишь. Бремя мертвое, нерабочее — лето.
Ирмэ осмотрелся. Ну и ну! Настроил человек! Никогда не видал он, чтоб столько построек зараз. Какой это двор? Город! Да. Тут-то бояться нечего. Есть где засесть. Пока весь двор обыщешь — шесть пятниц пройдет.
Ребята пошли по главной дороге к амбару. Однако на полпути Симон приостановился и сказал:
— Не туда топаем, — сказал он и повернул. — Надо, чтоб поближе к дому. Ясно?
Всего ближе к дому были склады, и Симон, поразмыслив, туда ребят и повел. Склады были двухэтажные, на балках., Внизу лежал лен. Наверху — туда вела широкая лестница без перил — были длинные низкие коридоры с круглыми окнами. Склады пустовали — время мертвое, лето. Только кой-где лежали рогожи да веревки.
— Ну, орлы, сидай, — сказал Симон. — Не очень тут у нас, уж не взыщите — не ждали.
— Чем плохо? — сказал Хаче. — Ничего!
— А Файвел славный какой дядя, — сказал Ирмэ. — Не думал я.
— А ч-что? — сказал Алтср.
— А рогож-го сколько навалил, — сказал Ирмэ. — Старался. Это чтоб нам на голом-то не сидеть. Поди ж ты!
— Тихо, орлы! — сказал Симон.
Ребята разлеглись на рогожах и заговорили шопотом. На складах стоял полумрак. Только в углу — длинный пыльный луч солнца. И на этом месте Ирмэ заметил тяжелый крюк, ввинченный в пол.
— Это зачем? — сказал он.
— А чтоб п-повеситься, — сказал Алтер.
— Это как же? Головой вниз?
— Богатые — они так я вешаются, — сказал Хаче, — вниз головой.
— А то головой вверх — оно того, щекотно, — сказал Симон. — Ясно?
Ирмэ спорить не стал.
— Всяко бывает, — сказал он. — Вот Неах говорит — в Америке и ходят так-то, головой вниз.
— Врешь! — сказал Неах. — Я говорил — земля круглая. Вот что я говорил.
— Как мячик вроде, — пояснил Ирмэ.
— Ну уж! — Хаче покачал головой. — Неах скажет — так скажет. Не пойму я, ей-богу, — продолжал он, — дурак ты, Неах, или отроду так. Иной-то раз ничего. А другой раз такое загнешь, что хоть святых вон.
— А правда, — сказал Симон. — Земля — она круглая. Ясно?
— Ты-то сам-то откуда такой умный? — сказал Хаче.
— Не лаяться, не лаяться, бабка, — сказал Симон — Я-то сам-то в книжке читал.
— Может, и так, — сказал Ирмэ. — А только не верится.
— Погоди, — сказал Хаче, — и что вниз головой ходят — тоже правда?
— И ходят, когда надо, — сказал Симон. — Ясно?
— Да как же это они не падают, ну?
— Так уж, — сказал Симон. — Земля тянет. Ясно.
— Что тянет? Кого тянет? — удивился Хаче.. — Что-то ты, брат, лепишь.
— Не лаяться, не лаяться, бабка, — сказал Симон.
Но что земля тянет, кого она тянет — он и сам-то толком не знал.
— Так уж, — сказал он. — Тянет. Ясно?
— Ничего не ясно. — сказал Хаче. — Мелешь ты.
— Читал я, ребята, книжку одну! — быстрым топотом заговорил вдруг Неах. — И книжка же! — Он всплеснул руками. — Как один человек, по имени путешественник Броун, попал на озеро Чад…
— Как? — сказал Хаче.
— Чад, — сказал Неах. — Озеро такое.
— Чепуха, — сказал Хаче. — Нет такого озера.
— Как нет?
— Так, — сказал Хаче. — Нет — и край! «Чад!» Ты бы еще сказал — угар.
— Так это ж не по-нашему, ну! — сказал Неах.
— А хоть бы по-турецки, — сказал Хаче.
— Эх, ты! — Неах сердито засопел. — Дубье!
— Тихо, орлы! — сказал Симон. — Расквакались! Услышат же! Ясно?
— Чем басни сказывать, лучше бы, ребята, за домом смотреть, — сказал Хаче. — А то как бы не прозевать нам все царство небесное.
— Ясно, — сказал Симон. — Ставим часовых. Ирмэ, давай!
Ирмэ встал, подтянулся и четким шагом — ать-два! — подошел к окну.
Он стоял и долго смотрел. Тихо на дворе. Ни души. Мертвое царство. Только две сороки медленно прохаживаются по главной дороге. В доме же спят — ставни закрыты и двери на запорах. Рашаллы почивают.
— Дрыхнут, — сказал Ирмэ, повернувшись к ребятам.
Никто ему не ответил. Ребята сидели сонные, вялые.
Зной, тишина, пыльный луч солнца на полу — все нагнало на ребят дремоту. Глаза слипались. Лень было двигаться, говорить. Поспать бы!
— Ох, ребята, — сказал Ирмэ, — уснете.
Симон поднял голову.
— Не твоя старость, — сказал он. — Ты — гляди. Ясно?
Ирмэ опять посмотрел в окно. Пусто. Тихо. Ни души. И вдруг услыхал шорох. Он прямо прилил к стеклу. Да, шевелится кто-то, царапает кто-то рогожи на тюках.
— Ребята! — сказал он громким шопотом.
И тут из-под навеса выбежала кошка. «Тьфу ты! Засмеют ведь, лешие!» подумал Ирмэ и осторожно оглянулся. Ребята, как один, спали. Симон, главарь, командир, даже похрапывал.
«Вояки!» — подумал Ирмэ.
Подошел к ближайшему, к Алтеру, и как саданет его в бок.
— Ты! Вставай!
Алтер открыл глаза, посмотрел на Ирмэ, зевнул.
— Я не с-спал, — сказал он. — Я т-так…
И не договорил — заснул опять. Заснул вмиг, сразу.
«Только бы мне не сдать», подумал Ирмэ.
Он прошелся по складу, вернулся к окну, сел, закурил.
«Только бы мне не скиснуть», думал он, пуская кольцами дым.
Подул ветер — в раме окошка была щель. Посветлело.
И вдруг Ирмэ стало казаться, будто он на плоту плывет по Мерее. Река тихая. И солнце сверкает, отражаясь в реке. Где-то далеко ухают пловцы. А на берегу шумит трава. Веет ветер. Низко над водой, почти касаясь крыльями, летают птицы. Они большие, а легкие. «Кру-кру!» кричат они. «Квиль-квиль-квиль»— отвечает им кто-то с берега тоненьким голоском. «Не шуметь, — шепчет вода, — не шуметь. Ти-ше. Тиш-ше. Тиш-ш-ше…»