Когда гость ушел, ксендз долго еще стоял посреди комнаты, прислушиваясь к ночной тишине, а затем, заложив руки за спину, снова стал расхаживать по комнате. «Может быть, через мать и удастся что-нибудь сделать, если, конечно, она еще имеет влияние на сына… А может быть, прямо с сыном поговорить?.. Бог знает! Можно только испортить все дело. Если он учится, то, разумеется, и воспитывается соответствующим образом. Да еще наверняка — пионер. Тогда даже и пытаться нечего. Остается мать…»
Он подошел к столу, вырвал из блокнота лист бумаги и написал:
Уважаемая!
Не соизволите ли Вы сегодня зайти в дом настоятеля по очень важному, касающемуся Вас вопросу. О возможном времени прибытия сообщите лицу, вручившему Вам письмо. Он также даст более подробные указания. Повторяю, дело касается Вашей семьи.
«Пускай пономарь завтра отнесет», — сказал сам себе настоятель и снова принялся ходить по комнате, думая о предстоящем разговоре.
Свечу не ставь
Константина Жейбене вышла из дома настоятеля взволнованной, почти потрясенной. Украли какие-то церковные документы, и они очутились у ее сына, у Ромаса… «Господи, зачем же ему прятать такую вещь?»
— Вы христианка, и мы тихо, без шума уладим это дело, — говорил ей ксендз. — Я не хочу, чтобы оно получило огласку. Ведь возможны неприятности, особенно если власти заинтересуются.
Этого еще недоставало, чтобы ее сына таскали по милициям, будто какого-то злодея. А может быть, это ошибка? Может быть, произошло недоразумение и мальчика напрасно подозревают?
Вернувшись домой, она увидела, что уже поздно, и бросилась разогревать обед. Но все так и валилось из рук: поднимала кастрюлю — едва не опрокинула, взяла тарелку — разбила…
После обеда мать попросила Ромаса:
— Покажи мне свой портфель.
Он долгим, испытующим взглядом посмотрел на мать. «Мама что-то знает, что-то знает, — мелькнула мысль. — Но я не могу рассказать ей все. Откуда она знает?..»
Он достал из секретера портфель.
— Это тот самый портфель, который тебе подарили ко дню рождения?
— Нет!
— А где тот?
— Я нечаянно поменялся с кем-то.
— И ничего не нашел в нем?
— Нашел.
Она уже не сомневалась в словах ксендза, и от этого ей стало очень грустно.
— Что же ты нашел, Ромас?
— Какую-то старинную рукопись.
— Где она?
— Я не могу сказать, мама.
Голос Ромаса звучал так сдержанно и незнакомо, что мать с ужасом подумала: уж не связался ли мальчик с ворами?
— Не можешь сказать матери, Ромас?
Он прикусил губу.
— Это тайна, мама, пойми! — Он начал волноваться. — И не только моя. Иначе бы я, конечно, сказал.
— А ты знаешь, чьи это документы?
— Нет, — сказал он растерянно, потому что и в самом деле не знал этого.
— Церковные. Они украдены из костела, и ты обязан их вернуть. Немедленно вернуть, Ромас. Я не хочу, чтобы ты хранил чужие вещи, даже если они случайно попали в твои руки.
— Я не могу их вернуть, мама.
— Не можешь? Как это не можешь? И что это значит? Я впервые слышу от тебя такие слова.
— Ну, ты пойми, мама, — сокрушенно сказал он, — пойми, там такие вещи описываются, что… что… очень важные вещи. Нет, мама, сейчас я ничего тебе и объяснить не могу. Правда, не сердись, мама. В четверг мы, наверное, кончим… — Он спохватился и умолк.
— Что вы кончите? — строго спросила она.
Сын молчал.
— Что же ты молчишь? Говори скорее! Что вы кончите, Ромас?
— Ну, читать кончим, — неохотно объяснил он. — Мы теперь ее читаем, а в четверг, может быть, кончим, тогда и смогу тебе все объяснить.
— Четверг — завтра.
— Завтра после обеда мы пойдем читать, а когда вернусь, я тебе все расскажу.
Она больше не расспрашивала сына. Не потому, что все было ясно, а просто не хотела вынуждать его насильно говорить. Он не отпирался, не врал… Наконец, он ничего плохого не сделал! Случайно обменялся портфелями. Он же не знал, что эти документы краденые. Молод и любопытен. А какие уж там важные тайны могут быть в старинных документах…
Так она успокаивала себя.
И все же на сердце лежала какая-то тяжесть. Каждый раз, когда она это испытывала, ей становилось грустно, а теперь она почувствовала сильнее, чем когда бы то ни было, как неизбежно отдаляется от нее сын. Его мысли, переживания, заботы становятся уже не ее мыслями, переживаниями и заботами. А ведь она знала, что так будет, что так должно быть, что такова жизнь.
И все-таки она хотела бы удержать сына возле себя, ревниво хотела бы, чтобы он жил только для нее. А Ромас, казалось матери, наоборот, как можно быстрее старался отделиться от нее, стать самостоятельным. Она все это видела, и поэтому ей было грустно.
Под вечер Константина вышла из дому. Походила немного по улицам, зашла в костел и, постояв там несколько минут, отправилась в дом настоятеля.
Ксендз встретил ее очень приветливо, усадил и даже сам сел. А это означало особенное внимание к гостье.
— Я разговаривала с сыном, — сказала она, не ожидая, когда ксендз начнет спрашивать.
— Он, конечно, отпирается?
— Нет, он не умеет врать, — с гордостью за сына ответила мать. — Но и говорить не хочет.
«Стало быть, они не ошиблись, следы верные», — обрадовался ксендз, но вслух он сказал сухо, даже сурово:
— Вы — мать и должны употребить все свое влияние, все средства…
— Но учтите, настоятель, что Ромас уже не маленький, — перебила она ксендза.
— Все равно, ответственность за детей, какими бы они ни были, даже совсем взрослыми, падает на родителей.
— Я это понимаю, настоятель. Я постараюсь, чтобы документы как можно скорее были возвращены. Возможно, завтра мне удастся узнать больше.
— Завтра? — переспросил ксендз. — Почему именно завтра?
— Насколько я поняла, они сделали себе из этого развлечение. Читают этот документ, а завтра после обеда, говорит, наверное, кончат, и он все расскажет. После этого, разумеется, вернет.
Ксендз вдруг поднялся во весь свой могучий рост, постоял перед ней, словно желая что-то сказать, но так и не сказал. Он начал расхаживать большими шагами по комнате. «Читают, читают, — размышлял он. — Если прочтут, тогда уже будет поздно. Тогда дело пропащее… Надо сорвать это чтение, надо как можно скорее вырвать у него это завещание». Ксендз все еще расхаживал, и гневные проклятия тем, кто замышляет ограбить святую церковь, кто стремится выведать ее тайны, сами просились на язык. Но проклятия и угрозы тут не помогут: вряд ли эта женщина примет всерьез даже самые страшные слова. Поэтому ксендз постарался взять себя в руки и спокойно сказал:
— Ничего особенного они там не найдут, если и прочитают. В конце концов не думаю, чтобы церковная тайна, да еще далекого прошлого, могла бы очень интересовать мирянина, особенно ребенка. А где они читают? — как бы между прочим осведомился он. — У вас в доме?
— Нет, очевидно, у кого-нибудь из товарищей.
Ксендз остановился.
— Я надеюсь, что вы все-таки повлияете на сына, и церкви будет возвращено то, что ей принадлежит. Это ваш долг католички, это, наконец, долг каждого порядочного человека.
Когда Константина ушла, настоятель вызвал пономаря, который уже собрался идти в костел, и приказала:
— Сегодня крайнюю правую свечу не зажигай!
— Хорошо, настоятель.
Горбун удалился, и вскоре послышался звук колокола.
Настоятель стал собираться на вечернюю молитву.
Ромас в западне
Все собрались перед домом Ромаса. Не было только коротышки Йонаса. Впрочем, ему еще не разрешили принимать участие в чтении рукописи: пока Йонас не докажет, что учится, никуда с ними не пойдет. Пускай сидит дома — это решение было единогласным.
А легкомысленный Йонас вовсе не собирался готовиться к переэкзаменовкам и по-прежнему читал приключенческие книжки.
Загудела лестница, показался Ромас. Он нес авоську с пустыми молочными бутылками.
— Идите, ребята, я вас догоню, только молоко принесу! — крикнул он и, позвякивая бутылками, помчался по улице.
— Только ты недолго! Бутылки не раскокай! В очереди не стой! — неслось ему вдогонку.
Ребята пошли по направлению к Старому городу. Зигмас спросил:
— А что мы будем делать, когда кончим читать рукопись?
— Может быть, дел будет побольше, чем теперь, — загадочно сказал Симас.
— Откуда побольше? Почему побольше? — брюзжал Зигмас.
— Помнишь, ты говорил, что этот катехизис в дорогом окладе очень важный. А другие драгоценности?
— Мы будем искать! — твердо решил Костас. — Вещи старинные, поэтому имеют научную ценность.
— Найдешь, найдешь, как же! Все давно растащено. Или так запрятано, что не докопаешься, — усмехнулась Ниёле.
— Мы раскопаем! — не сдавался Костас.
Зигмас потирал руки:
— Вот бы найти, вот бы найти!
— А что бы ты сделал, Зигмас, с этими сокровищами? — неожиданно спросил Симас. — Нашел, а тебе говорят — бери и делай, что хочешь!
Зигмас покосился на него, нет ли тут какого подвоха.
— Что бы я делал? Ха! Я?.. Я?.. — Зигмас не знал, что сказать.
Но и все остальные, казалось, были несколько озадачены таким неожиданным вопросом. В самом деле, что бы они стали делать?
— Ну скажи, что бы ты сделал? — не отставал от Зигмаса Симас.
— Я?.. Я?.. А ты сам скажи, что бы ты сделал? — вывернулся Зигмас.
— Скажу! Я потом скажу. А сначала ты скажи!
— Я — первым делом купил бы хороший костюм, потом… потом часы, такие, что воду не пропускают и уронить можно — не остановятся, еще фотоаппарат, велосипед…
— И много-много вкусных конфет, — добавила Ниёле в рифму.
Все так и покатились со смеху, а Зигмас покраснел. Замахал руками, но тут же спохватился:
— Теперь ты! Теперь ты скажи!
Симас ответил:
— Я бы на той площади, что около нас, построил стадион. Только не простой, а под стеклянным колпаком. Летом там бы устроил каток, а зимой все могли бы раздеться, играть себе в баскетбол, футбол, кто во что хочет. А над куполом стояла бы высокая-высокая мачта с флагом, чтобы со всех концов города было видно.
Костас сказал:
— Я бы организовал экспедицию и раскопал все подземелья, которые описаны в рукописи.
— Я бы побоялась лезть в такое подземелье, — дернула плечиками Ниёле.
— Чего там бояться?..
Внезапно Зигмас, шагавший впереди, остановился и вытянул шею.
— Тсс, стойте, стойте… — громко зашептал он.
Все стали вглядываться в ту сторону, куда он смотрел, тараща глаза. Но ничего не видели.
— Что с тобой, померещилось?
— Может, черный кот дорогу перебежал?
— А может, белая ворона пролетела?
Ребята смеялись над Зигмасом, но он только многозначительно улыбался:
— Сейчас увидите!
Не прошли они и ста шагов, как Зигмас снова вытянул шею и остановился. Но остальные по-прежнему ничего не видели.
— Обождите меня, — прошептал Зигмас и, пригнувшись, нырнул за угол дома.
Вскоре оттуда послышались шум и крики. Там явно началась какая-то потасовка. А через минуту Зигмас вытащил из-за угла Йонаса, держа его за пояс. А тот, стараясь вырваться, брыкался и отбивался.
— Следом шел… проходными дворами, — хрипел запыхавшийся Зигмас.
— Отпусти! Зачем ты его мучаешь! — возмутилась Ниёле.
Зигмас отпустил. Йонас стоял, поджав губы и глядя в землю.
— Куда это ты собрался, Йонас? — спросил Костас.
— Я хочу с вами, — пробормотал коротышка.
— С нами? Да? С нами? — усмехнулся Зигмас. — Сначала нужно искупить вину. Ты обманул товарищей. И еще раз обманул — опять не занимался!
— Когда начнешь заниматься, тогда пойдешь, — сказал Костас.
— Я начал, — жалобно промямлил Йонас.
— Как считаете, ребята, можем его взять? — Костас обратился к Симасу и Ниёле.
— Ничего нельзя сделать! — холодно сказал Симас. — Мы же не виноваты, что он не хочет учиться.
— Решено так решено! — подхватил Зигмас. — Иди-ка ты домой, Йонас! И не спорь. Ведь сам же слово давал. И не один раз.
От друзей веяло зимним холодом. Но вот блеснуло весеннее солнце.
— А может быть, пусть идет? Правда, ведь ты будешь заниматься?
Эти чудесные слова произнесла Ниёле, и потерявшее всякую надежду сердце Йонаса радостно дрогнуло.
И тут совершенно неожиданно у Йонаса появился еще один сочувствующий.
— Может идти, если, конечно, он начнет заниматься. Может идти. Подумаешь, какое дело! Нам не жалко. Мы ж за него болеем.
Это Зигмас почему-то вдруг изменил свое суровое решение, и Йонас, все еще не подымавший головы, украдкой посмотрел наконец на приятелей.
И тут все повернулось по-другому. Костас тоже заколебался, не слишком ли сурово они наказывают Йонаса, второй раз не пуская к учителю, и сказал:
— Мне тоже не жалко. Только надо бы подождать Ромаса. Если он будет за Йонаса, тогда, конечно, возьмем нашего Книгоеда с собой.
— Ромас ничего не скажет! — захлопала в ладоши Ниёле. — Ничего не скажет. Увидите. Пошли, Йонас!
И вот коротышка Йонас идет вместе со всей компанией. Он сияет и даже не думает скрывать этого. Он совсем такой же, как и прежде: взъерошенный, непоседливый, бойкий.
Зигмас, после того как общее настроение переменилось, впал в другую крайность — он не знал, чем бы еще обрадовать друга.
— Йонас, сегодня мы заканчиваем чтение! — радостно кричал он.
— Вот здо?рово! — даже подпрыгнул Йонас. — Может, что-нибудь важное узнаем? Обязательно узнаем! У меня нюх. Прочту пять страниц и уже знаю, чем кончится любая книжка.
— Зачем же ты их читаешь?
— А я не читаю! Мать все книжки в печке сожгла.
— Йонас, что бы ты сделал, если бы нашел сокровища иезуитов, про которые пишут в той рукописи? — подмигнув приятелям, спросил Зигмас.
— Как? Ты не знаешь, что надо делать со всякими драгоценностями, если найдешь? Я бы отдал их государству!
— Государству? — удивился Зигмас. — Зачем же государству?
— Такой закон!
— А если бы никто не видел, как ты нашел?
— Все равно бы отдал.
— Это все знают, — прервал спор Костас. — Речь идет о другом. Что бы ты сделал, если бы сдал сокровища, а государство вызвало бы тебя и сказало: делай с ними что хочешь.
— Ну, я уж знал бы, что делать, — ответил Йонас. — Я бы… Я — Сперва я бы купил шесть слонов, а если бы слонов не было, то лошадей, шесть винтовок, и мы все отправились бы верхом в Уссурийскую тайгу охотиться на тигров. Вчера я читал такую книгу, как в Африке охотятся на тигров.
Все засмеялись.
— Погоди, — крикнул Костас, — ты же сказал, что мать сожгла все книги? Как же ты читал сожженную?
— А обещал больше не читать! — добавил. Симас.
— Я только одним глазом посмотрел, — оправдывался Йонас.
— Знаем, знаем, как ты смотришь, — загомонили все.
— Целый день занимался, а потом сделал перерыв и немножко посмотрел, совсем немного.
— Ой, Йонас, Йонас, напрасно мы тебя взяли!
— Взять-то взяли, а придется с ним по-другому поступить, — сказал Костас. — Я уже кое-что придумал.
— Что, Костас? — испугался Йонас. — Что ты придумал, скажи, не будь вредным.
— Узнаешь, когда время придет!
За разговором они даже не заметили, как подошли к дому учителя. Тут они снова хватились Ромаса.
— Что он так долго делает? — злился Зигмас.
— Может быть, не нашел молока и пошел в другой магазин, — предположил Костас.
Постояв на тротуаре, ребята решили, что Ромас скоро придет, и направились к учителю.
Не успела дверь захлопнуться за ними, как из сквера выбежал плотный, неряшливо одетый человек и взбежал на крылечко.
— «К. Пуртокас», — прочел он вслух прибитую к дверям бронзовую табличку. — Ага, вот где их гнездо, вот где они читают! — Человек еще раз огляделся, чтобы получше запомнить место, сбежал с крыльца и скрылся в лабиринте уличек.
Учитель приветливо поздоровался с ребятами. Выглядел он теперь гораздо лучше, чем в прошлый раз, не говоря уж о дне первого визита. Он сразу же хотел взяться за рукопись, которая была уже приготовлена, но заметил, что не хватает Ромаса.