Домик, как и специальность бродячего уличного фотографа, достался Клапасу от отца, пропавшего без вести в годы войны. Одну комнату занимал Клапас, в другой жила сестра, также нигде не работавшая. Она вечно что-то покупала и перепродавала.
Они вошли в полутемную комнату, через маленькие окна которой почти не проходил свет. Клапас положил аппарат и штатив и строго спросил:
— Где рукопись?
— Я тебе говорю: исчезла! А куда, сам не знаю, — пробормотал Зенонас.
Клапас вдруг прыгнул на Зенонаса, вцепился в его плечи и закричал:
— Где рукопись? Ты ее спрятал, гад! Хочешь один всем владеть?!
Зенонас, казавшийся таким щуплым, неожиданно сильно оттолкнул его. Клапас откатился в угол. Но тут же вскочил на ноги и снова бросился на Зенонаса:
— Где рукопись? Отдавай рукопись. Я ее нашел!..
Они сцепились и упали на пол. Наконец Зенонас оседлал толстяка, придавив его к полу коленями и локтями.
Клапас простонал:
— Пусти…
Зенонас молча поднялся на ноги.
— Я тебя все равно убью! — кричал, отряхиваясь, Клапас. — Ты меня обворовал, ограбил. А я жить хочу! Хочу жить, понимаешь? Мне нужны деньги, много денег!
— Заработай! — буркнул Зенонас. — Пойди на стройку, там неплохо платят.
— Это ты пойди, ты пойди! — закричал Клапас. — Еще издевается, мошенник! Вор! Иезуитское отродье!
Зенонас ничего не ответил.
— Эти бумаги я нашел, это мое счастье! — кричал Клапас. — Золото, жемчуг, бриллианты, боже! Все мое! Я хочу жить в хорошей квартире, а не в этой развалине. Я хочу хорошую мебель, а не это гнилье. Я хочу хорошо одеваться…
— Желания у нас уже есть, — усмехнулся Зенонас, — остается их удовлетворить…
— Деньги — это все! — не слушая собеседника, кричал Клапас. — Этот проклятый «Зоркий» надоел мне, я ненавижу его. Я ненавижу каждого, кто у меня фотографируется. Я создан для лучшей жизни. Я держал ее в руках. Я сам ее нашел! А ты отнял, украл!..
Он сел на продавленный диван и неожиданно по-детски всхлипнул.
Зенонас сидел спокойно, словно все это не касалось его.
— Ладно. Хватит распускать слюни, — мирно сказал он. — Надо посоветоваться.
Слезы, так внезапно хлынувшие из глаз Клапаса, так же мгновенно высохли.
— Так отдашь? — спросил он с надеждой.
Зенонас не ответил.
— Отдай, и все будет в порядке.
— Ну и дурак же ты, — беззлобно ухмыльнулся Зенонас. — Если бы я хотел тебя обмануть, то сразу мог бы сказать, что в рукописи ничего интересного нет. Ты бы и не заподозрил.
Этот аргумент отрезвил Клапаса.
— Так где же рукопись? — спросил он. — Куда ты ее дел и зачем?..
— Понимаешь, мне подменили портфель. Что ты, литовского языка не понимаешь? Подменили… Вечером я принес домой не свой, а чужой портфель. Рукописи там не было, а лежали ракетка для настольного тенниса и тапочки. Ума не приложу, где мне подсунули этот портфель? Я заходил в парикмахерскую, потом в буфет — выпить пива. Там вертелись какие-то подозрительные типы, но, кажется, я не выпускал портфеля из рук. В парикмахерской — тоже вряд ли. Уж не в парке ли, когда мы сидели там на скамейке?..
Клапас все еще с превеликим трудом пытался понять случившееся.
— В парке? — пробормотал он. — Но позволь! Там же ни души не было.
Он сидел, глубоко погрузившись в ободранное, продавленное кресло, и что-то бормотал, очевидно соображая, как же действовать дальше.
Неожиданно он сказал совершенно спокойным голосом:
— А ты осмотрел то место в парке, где мы сидели?
— Нет.
Клапас решительно поднялся:
— Пошли!
В школьном парке было тихо, только на спортплощадке ребята играли в баскетбол. Клапас и Зенонас нашли скамейку, на которой сидели вечером, и стали оглядывать и чуть ли не обнюхивать все вокруг.
— Смотри, следы! — заметил Клапас, нагибаясь.
Действительно, позади скамейки был виден отпечаток каблука. Друзья принялись еще внимательнее изучать место.
— Следы… Вот еще следы и вытоптано… Здесь кто-то был во время нашего разговора, подслушивал и наверняка подменил портфель.
Зенонас ничего не ответил. Клапас продолжал рассуждать:
— Но кто мог подслушивать? Нарочно или случайно? Как подменили портфель?.. Ведь такой, похожий портфель нужно было специально носить с собой. Значит, это не случайность.
— Чем это вы тут занимаетесь?
Приятели вздрогнули. Они так углубились в свои исследования, что не заметили подошедшего школьного сторожа Адо?маса — усача с березовой метлой в руках. Он стоял у скамейки, сердито и подозрительно разглядывая фотографа и его спутника. Мрачное лицо Адомаса не предвещало ничего доброго.
— Гм… что… делаем?.. Мы тут, отец… мы хотели сфотографировать школу и парк, — нашелся Клапас и льстиво добавил: — Тут у вас так красиво… Весь город только об этом и говорит.
— Делать вам больше нечего, — проворчал усач.
— Как это нечего, отец? — возмутился Клапас. — Мы серьезные люди, фотографы-художники. Хотим сделать снимки. А хороший снимок — это искусство, понимаешь, отец, искусство. Все как живое: и человек, и дерево, и даже трактор. Искусство — великое дело, отец!
Сторож смутился. И в самом деле, чего он пристал к людям.
— Ну, ежели для искусства, так оно, конечно, дело другое. Только чтобы деревья ножами не резать.
— Деревья резать? — ужаснулся Клапас. — Да я бы отрубил руки таким негодяям.
— Недавно один такой художник изувечил три липы. Отлучился я вечером, вроде всего на несколько минут, а он и изрезал. Вы только посмотрите, на что это похоже, — показывал сторож.
На стволе липы было вырезано пронзенное стрелою сердце, а под ним буквы В + К. И все это обведено рамкой.
— Действительно изувечили! Какие мерзавцы! — кипятился Клапас. — Еще зеленой краской обмазали.
Сторож был нужным человеком. Может быть, при поисках исчезнувшего портфеля понадобится его содействие.
— Это наш учитель естествознания замазал раны, — пояснил сторож. — Чтобы не гнило — замазал. Вот человек, и чего он только не знает! Про каждую травку, букашку, мотылька целый день может рассказывать без устали. И слушаешь не наслушаешься.
— Может быть, закурим? — щелкнул портсигаром Зенонас.
Адомас неохотно взял сигарету. Вообще-то он не курил, но сейчас, чувствуя неловкость перед хорошими людьми, которых зря обидел, не решился отказаться.
Зенонас и Адомас закурили. Клапас суетился с фотоаппаратом, переставляя его с места на место, поворачивая в разные стороны.
Наконец щелкнул затвор.
— Ну, отец, подойди, сейчас и тебя снимем! — Клапас повернул рычажок. — Будет у тебя портрет на память.
Важность Адомаса сразу же как рукой сняло. Он стоял смущенный и нерешительно отказывался:
— Да где уж мне! Подмести вышел и не одет…
— Ничего, ничего, все будет хорошо! — Клапас нашел для Адомаса хорошее место посреди дорожки. — Внимание!
Адомас подтянулся, даже кончики его длинных усов подскочили кверху, и покрепче сжал в руках метлу.
Щелкнул аппарат.
— Так за снимками, может, зайти куда? — спросил Адомас. — У меня время есть, мне нетрудно…
— Когда сделаем, принесем, отец, — успокоил его Клапас. — Не волнуйся!
Они распрощались.
— Этот сторож еще может нам пригодиться, и даже очень, — сказал Клапас, когда они с Зенонасом очутились на улице. — Стоило потратить на него пленку.
Пройдя изрядное расстояние, они очутились в Старом городе и вскоре были в небольшой холостяцкой комнате Зенонаса. Хозяин достал из шкафчика черный портфель с монограммой в углу и швырнул его на стол. Клапас долго вертел портфель в руках, открыл его, вынул тапочки, ракетку. Конечно, ее владелец мог бы написать на ручке хотя бы свое имя. Но, увы, он был аккуратным человеком. Клапас уставился на монограмму.
— Р. Ж. Гм, попробуй угадай теперь имя и фамилию в этой путанице, — рассуждал он вслух. — Р. Ж.? Он это или она? Где искать его? Тапочки такого размера, что их владелец может быть учеником, каким-нибудь мальчишкой… или девчонкой. А может быть, и женщина, какая-нибудь учительница? У подростков и женщин нога примерно одинакового размера… Р. Ж.?! Но с какой целью заменили портфель? Нарочно или просто по ошибке? Черт знает что! Сто вопросов, и ни на один нет ответа!
Ниёле плачет
Ниёле бежала по улице, легонько подпрыгивая и напевая:
Воробей сидит на крыше,
А под полом ходят мыши,
Не робей, воробей…
Улица спускалась под гору, и девочка пробежала до самого перекрестка. Тут стояла тележка с мороженым. «Очень жарко или не очень?» — спросила сама себя Ниёле. Мама разрешила ей покупать мороженое только в знойные дни. Вопрос оказался довольно сложным. Мороженого хотелось, оставалось решить — жарко или нет? «Я иду ведь только в платье, — сказала сама себе девочка, — значит, жарко».
Ниёле оглянулась. Мужчины были в костюмах, некоторые даже в рубашках, без пиджаков, женщины — в платьях, в жакетах. «Безусловно, жарко, — решила Ниёле. — А то бы все были в плащах».
Купив мороженое, она сразу пришла в хорошее настроение. Чудаки эти мальчишки, вечно у них всякие тайны в голове, всякие опасности мерещатся. Придумали, видите ли, каждый раз собираться в другом месте… чтобы не выследили. Кто за ними будет следить! Ради чего? Интересно, Ромас уже пришел? Еще рано. А он хороший парень. Не то что Зигмас, который так и норовит дернуть за косу или подставить ножку. И не такой растяпа, как Костас. Честное слово, у этого мальчишки такой вид, будто он еще не совсем проснулся. Прежде Ниёле казалось почему-то, что Ромас зазнается и относится к ней свысока, а теперь она начинает убеждаться, что это не так. Конечно, не так! Ля-ля-ля… Ниёле даже запела, сама не зная почему, и вдруг вздрогнула, едва не столкнувшись с Ромасом.
Мальчик был так погружен в свои мысли, что не заметил ее и прошел мимо, серьезный, сдержанный, Ниёле догнала приятеля.
— Еще не поздно, Ромас? А я уже думала, что опоздаю.
Он не ответил.
— Что с тобой, Ромас, ты сегодня какой-то… В общем, не такой, как всегда.
Мальчик махнул рукой.
— Да Костас, ну его… Брался прочитать и не прочитал. Вот иду и думаю теперь, что делать с этой запиской…
Ниёле тоже думала, что делать с запиской, но, ничего не придумав, забыла о ней. А Ромас вон какой. Упорный! Наверное, у него сильная воля.
— Конечно, этот Костас всегда что-нибудь не так сделает. Этот разиня… — Ниёле очень хотелось чем-то выразить сочувствие Ромасу, поэтому она так и сказала.
Ромас остановился.
— Почему разиня? Он как раз умнее других.
Ниёле стала неловко оправдываться. Ромас молодец. Справедливый и за товарища — горой.
— Я не так сказала. Он такой… Ну, такой…
Она замолчала, чувствуя, что совсем испортила дело. Ромас сухо спросил:
— А ты зачем подошла? Мы, кажется, договорились собраться всем на сквере?
— Подумаешь, какая разница? — обиделась Ниёле. Она разозлилась сама на себя. Так хорошо подумала о Ромасе. А он — зазнайка, каких свет не видел.
— Вот и разница. Надо делать, как договорились!
Ромас отправился дальше, оставив девочку посреди тротуара.
Ниёле постояла немного, потом медленно перешла через улицу.
Тут ее и заметил Зигмас.
Он остановился в удивлении и схватил девочку за руку:
— Куда ты, Ниёле? Ребята разошлись?
— Все там.
— А ты? Куда же ты? Почему уходишь?
— Хочу и иду! — отрезала она, чувствуя, что может сейчас расплакаться. — Пусти.
— Что это с тобой?.. Что случилось, Ниёле? — Зигмас сгорал от любопытства.
— Ничего. Отпусти руку!
Зигмас еще крепче сжал запястье девочки.
— Не скажешь — не отпущу. Скажешь — конфет дам. Хочешь?
— Сначала дай конфет, — потребовала она.
— А ты не убежишь?
— Нет!
Зигмас отпустил ее руку, вынул из кармана ковбойки круглую жестяную коробочку и раскрыл ее.
Ниёле взяла горсть разноцветных горошин, с силой швырнула их в сторону и убежала.
Зигмас не погнался за ней. Он постоял немного, пожал плечами и, положив коробочку в карман, медленно двинулся по улице. Он был не столько оскорблен, сколько озадачен.
Ниёле, прибежав домой, не вошла в комнату, а проскользнула через калитку в садик и бросилась в глубокое плетеное кресло. Ну хорошо, — обещала она сама себе, — никогда в жизни и ни за что она больше и не взглянет на него… И зачем только она так глупо сказала, надо было бы говорить о чем-то совсем другом. В следующий раз… Нет, все, все кончено. Больше ни слова, ни словечка. Она о Ромасе больше думать не станет. Задавака несчастный. Всюду первым хочет быть… Что же я, дура? Было бы из-за чего! Он же совсем неинтересный… «Надо делать так, как договорились». Подумаешь, начальник! Правильно папа как-то говорил: «Есть такие люди, которые еще до того как научатся чистить нос, уже умеют его задирать». Свинья рогатая этот Ромас. Курносая рожа! Нет, у него не курносый нос. Зато лоб шишкой!
Этот разговор с собой почему-то успокоил девочку.
«А Зигмас — хороший парень, — подумала она, — конфетами меня угостил. А я? Ведь это и есть оскорбление». Ниёле представила себе Зигмаса, растерянно глядевшего на разбросанные конфеты, и вдруг расхохоталась. До чего же он смешной. А все-таки какая у него длинная шея. Надо бы помириться. Ну зачем же обижать человека…
Пока Ниёле думала, забравшись в укромный уголок садика, на сквере шло совещание. Решался вопрос, где найти словарь латинского языка.
Вчера Костас взял с собой таинственную записку учителя, уверив всех, что сумеет прочитать ее. Нужно только найти словарь. А у отца он наверняка есть. Однако в отцовской библиотеке словарь почему-то никак не находился. Английских было целых шесть: политехнический, лесопромышленный, электротехнический, еще два каких-то и просто словарь — самый толстый. А латинского не было. Спросить было не у кого. Отец возвращался из Академии наук, где он работал, очень поздно, когда Костас уже спал, а хозяйничавшая дома тетушка — сестра отца — не разбирается в таких вещах.
Ночью Костас плохо спал. Боялся прозевать отца утром. Кончилось это тем, что проснулся он только через час после ухода отца.
— Что бы там могло быть написано? — ломал голову Ромас.
— И почему по-латыни? — возмущался маленький Йонас. — Никто же не пишет писем по-латыни. Ведь это мертвый язык!..
Костас догадался:
— А вдруг учитель не хотел, чтобы жена прочитала.
— Верно, верно, не хотел, — подхватил Йонас. — А то бы взял и написал по-литовски. Тут какая-то тайна!
— Каникулы. И школьная библиотека закрыта. А то бы мы там словарь взяли, — огорчался Зигмас. — Там наверняка есть. Говорят, у нас в библиотеке десять тысяч книг!
Йонас воскликнул:
— Ребята! Можно достать словарь в библиотеке на улице Тра?ку. Я там беру книги.
— Хорошая мысль, — обрадовался Ромас. — Только надо сбегать домой взять книгу. Не вернешь прочитанную, новую не дадут.
— Обойдемся и без дома…
Йонас вытащил из-за пазухи оборванную книжку с выползающими из переплета желтыми страницами.
— Что это? — Зигмас выхватил книгу и громко прочел: — «Птица любви».
— Это другая, эту я просто так ношу с собой, — спохватился Йонас, пряча «Птицу любви» за пазуху и извлекая оттуда другую книгу. — Вот «Путешествие к Северному полюсу». Сбегаю и обменяю.
Прежде чем ребята успели сказать хоть слово, Йонас был уже далеко.
— Постой, я тебе помогу! — бросился за ним Зигмас.
В библиотеке латинского словаря не оказалось.
— Что нам теперь делать? — расстроился Зигмас. — Хоть убейся, а словарь надо достать.
— Вы что же, на ксендзов[10] учиться собираетесь? — спросила их девушка, пришедшая менять книги.
— Что вы! — возмутился Зигмас. — Нам просто одно слово надо проверить, как оно пишется. Спор тут у нас.
— Так зайдите в магазин. Полистаете словарь, найдете это слово и скажете продавцу спасибо. Никто с вас за это денег не возьмет.