— Улететь от него подальше. — Мне даже неловко за ее дурацкую технику безопасности.
— Перейдем к пурге, — гнет свое Бриджит. — Ураганные ветры, случается, превышают восемьдесят миль в час. Они несут частицы льда, и ветер буквально режет лицо. — Она помедлила, словно ждала, как я сейчас скажу, что вылечу из пурги.
Чего я, понятное дело, не говорю. Только полный кретин будет летать в такой ветер. Бриджит вздыхает с облегчением. Наконец-то она может дать дельный совет:
— Не старайтесь никуда идти одни. Окопайтесь и ждите помощи. Выкопайте себе нору в снегу. Держитесь вместе. Даже если хотите пить, не ешьте снег. От этого температура вашего тела упадет еще больше. Главное, не теряйте уверенности, что вас найдут.
В завершение Бриджит обнадеживающе улыбнулась, и мы пошли собираться. Брайен Карей наблюдает, как мы увязываем снаряжение. Сам он остается на станции печатать какие-то отчеты.
Прежде Сью-Энн анализировала образцы льда, которые мы ей приносили. Теперь это делает Мелани. Она следит за концентрацией во льду углекислого газа и других химических веществ. Оказывается, лед здесь такой старый, что можно увидеть изменения в нем от века к веку. Ты, мой образованный читатель, думаю, удивишься, если я скажу тебе, что концентрация углекислого газа в верхних современных слоях льда во много-много раз больше, чем она была за последние восемьсот тысяч лет. Но что ж тут удивительного: углекислый газ — побочный продукт сжигания растительного топлива. А топлива-то этого мы сколько теперь жжем?
48
Стоим на льду на коленях и помогаем Мелани и Бриджит управиться с тяжелым непослушным буром, чтобы взять ледяные пробы.
— Ужасно, конечно, что на свете есть компании-кровопийцы, которые готовы потратить несусветные миллиарды долларов, чтобы уничтожить летающих детей-мутантов, но все-таки еще ужасней, что на свете есть компании-кровопийцы, готовые сознательно уничтожить нашу планету, только чтобы сделать новые несусветные миллиарды долларов, — сокрушенно вздыхает Надж.
Согласна, эти гнусные корпорации совсем загадили землю. С этим я спорить не буду. Но я по-прежнему не уверена ни в том, что мировое потепление — это их вина, ни в том, что подъем температуры на пару градусов — такое уж непоправимое несчастье.
— Я вообще не пойму, зачем им нужны эти миллионы.
Это правда. Зачем? Получается, деньги дают контроль над миром, странами, армиями и правительствами, а контроль над миром дает возможность делать новые деньги, чтобы контролировать мир, армии и т. д. Дурацкий заколдованный круг какой-то. Как тебе моя логика, дорогой читатель?
Я никому не судья и приговоров никому выносить не хочу. Но кто же скажет правду? Кто вынесет приговор этим хапугам и дуболомам? Даже если я в мировом потеплении сомневаюсь, совершенно не значит, что я против загрязнения планеты не выступлю. Выступлю, да еще как! Без колебаний и сомнений. Только держись!
— Ма-а-акс! — дергает меня за рукав Ангел. — Я хочу пингвиненка.
Мои экологические размышления как ветром сдуло.
— Нет, — говорю, еще даже не поняв хорошенько, чего она такого хочет.
На лице у нее проступает то упрямое выражение, которое всегда приводит меня в содрогание.
— Нет, — в голосе у меня зазвенел металл. — Хватит с тебя Селесты и Тотала. А пингвинов за собой таскать мы не можем. Особенно потому, что эти пушистые малыши вырастают в мясистые тушки ростом и весом с упитанного третьеклассника.
Ангел обиженно выпятила губу:
— Они такие хорошенькие… И ужасно смешно чирикают. Смотри, их здесь сколько. И денег никаких тратить не надо. Мы можем просто…
— Ангел! Ты видела, чем родители кормят своих пингвинят? Прожуют рыбу и всякий криль, проглотят, попереваривают, а потом все это прямо в клюв птенцам отрыгнут. Ты что, хочешь все время жевать сырую рыбу и в клювик своему пингвиненку каждый час сплевывать?
Ай да я! Нашла-таки правильные аргументы. Ангел поджала губы, гордо расправила плечи и, отвернувшись от меня, отошла в сторону.
А я избежала очередных неприятностей.
Будто мало мне Клык со своей ненаглядной Бриджит нервы треплет.
Смотрю искоса, как они идут рядком, головы друг к другу склоняют, наклоняются вместе и в снегу ковыряются. В какой-то момент эта умница ученая не может отвинтить крышку своей специальной камеры и протягивает ее Клыку. Ты, мол, такой сильный, помоги мне, крылатый парнишка. И уж как ему улыбается, ослепительней сверкающего на солнце снега.
Но тут, к счастью, от дальнейших наблюдений меня отвлекает Акела. Она торопится туда, где работает Майкл, а за ней вприпрыжку чешет запыхавшийся Тотал. Он так пыхтит, что я едва разбираю, как он перед ней выкаблучивается:
— Меня восхищают целеустремленные женщины! Я в этом отношении, видите ли, очень современный. Сильная женщина — это моя мечта…
Вдруг волосы у меня на затылке сами собой зашевелились. Быстро встаю. Оглядываюсь, заслоняя глаза рукой от слепящего солнца. Снег и лед отражают солнце, и оно от этого здесь в сто раз ярче. Так что без темных очков в два счета ослепнешь. Мы их вообще не снимаем. Даже Игги постоянно носит.
— Макс! Возьми, проверь этот образец, — ко мне бегут Надж и Газман.
— Подождите… — я настороженно поднимаю руку.
Что-то здесь не так. Горизонт абсолютно чист. Небо вокруг и над нами совершенно пустынно. Даже с моей птичьей зоркостью ничего не могу заметить. Нигде никакого движения. Снова и снова вглядываюсь в океан, в небо, в снежную равнину вокруг. Здесь любое движение, любое существо за три версты в глаза бросятся.
Нет, все тихо. Ни-че-го-шеч-ки.
А все-таки что-то не так, и я каждой клеткой чую опасность.
Теперь уже то, что я насторожилась, заметно всей стае. Даже Клык отвлекся от своей зазнобы, торопливо поднялся на ноги и заозирался по сторонам. Игги инстинктивно подошел к нам поближе, безошибочно минуя ледяные глыбы.
Клык, похоже, тоже ничего не заметил, повернулся ко мне и вопросительно поднял брови. Я пожимаю плечами. Мы оба замерли, напряженно оценивая ситуацию.
— Клык, — позвала его Бриджит.
Он еще раз бросил на меня взгляд, подумал и снова вернулся к ней.
Может, мне показалось? Стараюсь отвлечься и сосредоточиться на обледенелых раковинах, принесенных Надж и Газманом.
Но внутренняя тревога не отпускает. Нас явно подстерегает какая-то опасность. И рано или поздно нам придется повстречаться с ней лицом к лицу.
49
Клык
Клык
Клык. Просто Клык.
50
— «Клычище», — хихикнула я.
Сердито зыркнув на меня, он продолжает зашнуровывать ботинки-снегоступы.
Как он мог! Как он посмел целый блог изливать восторги по поводу своей ученой красотки и ее экологических подвигов во имя спасения мира! Не запамятовал ли он, кто здесь мир спасает последние полгода? Сдается мне, что я. А пишет он обо мне восхищенные излияния? Нет. Кто Омегу вчистую вышиб в Германии? Ученая красотка? Ничуть не бывало.
— Ты просто злишься, что я написал про Бриджит, — говорит он, затягивая шнурки потуже.
Я подпрыгиваю как ужаленная.
— Я? Спятил, что ли? Я твой блог вообще не читаю. Больно он мне сдался. О чем хочешь, о том и пиши себе на здоровье.
— Макс, когда ты, наконец, поймешь, что и рыбку скушать, и радио послушать у тебя не выйдет. Ты сначала отпихиваешь меня что есть силы, а потом с ума сходишь, когда я с кем-то другим разговариваю.
— Я не… — с жаром начинаю я, но тут-то до меня доходит, что именно это я и делаю. Залившись краской, я затыкаюсь. Не понимаю, чего мы вообще все время отношения выясняем.
— Ты так говоришь, будто я преступница какая-то.
— Я тебе сказал однажды, что мы никогда не расстанемся, — тон его не предвещает ничего хорошего. Я его слушаю, и сердце у меня замирает от ужаса. — И я тебе еще раз это повторяю. Никогда. Чтобы выжить, стая должна быть вместе. Но, Бога ради, дай мне, в конце концов, покой.
Чувствую, что он опять на меня долго и пронзительно смотрит, но сама поднять глаза на него боюсь — мне, которая никогда ничего не боится, страшно того, что я могу прочитать не его лице.
Он постоял-постоял, развернулся и уже готов нырнуть в низкую дверь на выход, как на него налетает запыхавшийся Газман:
— Ангел пропала! — захлебывается он. — Я ее ищу-ищу, а ее нигде нет.
— Она, наверное, пошла полетать, — я пытаюсь его успокоить.
— Да нет же! Она бы обязательно кому-нибудь сказала. И Тотала тоже нет. Может, они пошли пройтись, но ты послушай, какой ветер свистит. Там пурга совсем разбушевалась.
Газ махнул рукой на окно, и я вдруг понимаю, что снаружи настоящая буря. А мне-то казалось, что это от паники-истерики у меня свистит в ушах и гудит в голове.
— Акела! Акела! — доносится из коридора озабоченный голос Майкла, и секунду спустя он просовывает голову в нашу дверь: — Акела случайно не у вас? Я последний раз ее видел на улице с Ангелом и Тоталом. Но это было уже с час назад. Ангел ничего не сказала вам про свои планы?
Все наши ссоры и «личные» дрязги мигом улетучились, и мы с Клыком встревоженно переглядываемся.
— Зови наших, — коротко бросаю я ему, — и скажи, чтоб теплее одевались.
51
— Да… Крутая непруха вышла… — жалобно вздыхает Тотал.
На сей раз с ним не поспоришь. Ангел проглатывает вставший в горле ком и старается успокоиться.
— Если бы Макс была на моем месте, что бы она сделала? — Ангел всхлипнула. — Макс бы на моем месте никогда не оказалась.
— Не бойся, — тихо шепчет Тотал Акеле, — нас обязательно спасут. Или мы сами спасемся. — Он поворачивает голову к Ангелу. — Скажи ей, что все будет хорошо. Скажи.
Ангел мысленно передает Акеле слова Тотала. Она чувствует ее страх и смятение. Но вместе с тем Акела излучает решимость бороться. Здесь умирать она не собирается и сделает все, чтобы выбраться.
— Мы тоже на все готовы, — мысленно говорит ей Ангел. — Все обойдется. Мы выберемся. Макс придет на помощь. Макс нас всех всегда выручает.
Про себя Ангел думает: «Когда же я, наконец, перестану попадать в переплеты, из которых одной без Макс мне не выбраться».
Акела немного успокоилась и, по крайней мере, перестала судорожно перебирать лапами по снегу.
От станции Лусир они отошли не больше чем на милю. Ангел хорошо помнила каждый их шаг и с воздуха с легкостью бы определила точку, в которой они находятся. Ничто не предвещало никаких злоключений. До захода солнца было еще далеко, Тотал и Акела шли с ней рядом по четкому следу пингвиньей стаи. Все, чего Ангелу хотелось, это подойти поближе к какому-нибудь пингвиненку. Может быть, даже погладить. Не будут же взрослые пингвины возражать, если она их уверит, что ни она, ни собаки малышей не обидят. Они только погладят и сразу быстро уйдут.
Пингвиньи следы вели их по снегу и льду. Птицы даже дорожку протоптали. Так что идти за ними было совсем нетрудно. До тех пор, пока вместе с собаками Ангел не провалилась в запорошенную снегом расщелину. Как пингвины ее проскочили, непонятно. Взрослые птицы много тяжелее Ангела. Но они прошли, а Ангел, чуть только ступила, снег просел, и она ухнула в пропасть. Крылья у нее сами собой раскрылись, но они не спасли, а только больно-пребольно задрались вверх. Вслед за Ангелом полетели вниз Тотал с Акелой. Как они ни барахтались, отчаянно стараясь удержаться на поверхности, расселина засосала и их.
Теперь все втроем они застряли в узком горлышке воронки изо льда и из спрессованного в камень снега. Крылья у Ангела, казалось, выдирают с мясом. И от боли хотелось плакать. Она попыталась было их сложить, но ни единым пером пошевелить не могла — крылья застряли намертво. А страшнее всего было то, что одна нога у нее угодила в дырку бутылочного горла и болтается теперь там в ледяной пустоте. Получается, что дальше внизу расщелина снова расходится и под ними бездонная пропасть. Может, сама Ангел еще как-нибудь бы выкарабкалась. Но спасти Тотала и Акелу ей ни за что не удастся. Это она знает точно.
— Сколько же мы пролетели? — спрашивает Тотал.
Ангел задирает голову:
— Мммм… футов, наверное, восемнадцать. Или двадцать.
— Как ты думаешь, если я растяну лапы и упрусь в разные стороны, смогу я вскарабкаться вверх? Нет, пожалуй, наверху лап не хватит — слишком широко. Вот черт!
Его загоревшиеся было надеждой черные круглые глаза мгновенно потухли.
— Это все из-за меня, — Ангел и так-то чуть не плачет, а чувство вины окончательно приводит ее в отчаяние. Надо попробовать телепатировать Макс, вдруг она поймет, где их искать? Нет, не поймет. На большом расстоянии внушать мысли у Ангела никогда не получается.
Акела опять заскулила и начала царапать лапами снег, стараясь зацепиться лапами за лед и вскарабкаться повыше. Увы, все бесполезно — она только срывается глубже вниз, всей тяжестью обрушивается на Ангела и сталкивает ее еще глубже в пропасть. Застрявшие крылья рвут Ангелу спину еще сильнее, а нога уходит в пустоту все дальше.
— Акела, пожалуйста, перестань. Постарайся успокоиться и не шевелиться, — мысленно внушает Ангел маламутке. — Сейчас главное не суетиться, а собраться с мыслями.
Акела вздыхает, и Ангел чувствует, что она дрожит всем телом.
Хуже всего то, что их не увидеть с воздуха. При одной мысли об этом у Ангела кровь застыла в жилах. А может, это от неподвижности и ужасного холода, который уже проник ей под парку и хватает под брюками за колени? Глянув на Тотала и Акелу, она со страхом видит, что от инея у них поседели морды. Вдруг они уже оледенели?