Девушку звали Аней. Она в детстве заболела оспой и потеряла зрение.
«Ей, должно быть, лет семнадцать», — думала Надя, устраивая постели. Аня снова появилась в комнате с ведром и с посудой: «Это вам мама послала. Воду можно брать в колодце».
Девочке хотелось сейчас же вместе с Аней пойти во двор, посмотреть, где находится колодец, но в это время вошла хозяйка с кипящим самоваром. Геня закричал от радости: «Тетя Саша, у нас дома такой же самовар!»
Должно быть, мальчуган полюбился хозяйке. Она сама усадила его на лавку и налила, ему молока в чай. А Наде с матерью смущенно сказала: «Не обессудьте! Коровы у меня своей нет…»
За чаем тетя Саша разговорилась с Дарьей Васильевной, сразу же перешла на ты и стала звать ее по имени. «Значит, ты была бригадиром на ферме? Теперь поступай к нам! Мы с тобой соревноваться начнем. Я дояркой работаю».
Платонова охотно согласилась. Ребят и все заботы по хозяйству она поручила Наде. Девочке было трудно, — ей часто нечем было накормить ребят досыта. Младшие, особенно Геня, постоянно просили есть. Надя не знала, что делать. Аня, как всегда, выручила ее: узнав от Нади, как трудно ей накормить ребят, Аня на другой же день послала Платоновым деревенских детей. Они взяли ребят с собой в лес, показали им ягодные и грибные места.
Потом они все дни проводили в лесу. Там наедались ягодами, и домой приносили полные корзины. Аня научила Надю сушить грибы, нанизывая их на тонкие лучинки. А сколько черники, малины они заготовили на зиму!..
Аня работала в яслях, и Надя не могла понять, как же она без глаз справляется там? «И ребята тебя больше, чем других, любят!» — удивилась она.
Радостная улыбка озарила лицо слепой. «Знаешь, — сказала Аня, — главное — пригреть сирот, обласкать их. А это и без глаз можно! — И, помолчав, прибавила: — Лишь бы сердце горячее было… А война — большое горе, и все должны в такое время работать. Вот и для меня нашлось дело!..»
Надя рассказывала бодро, но Зорина понимала, как трудно было тринадцатилетней девочке справиться с недетскими обязанностями и как помогли ей терпение и мужество ее слепого друга — Ани, которой она старалась подражать.
Всё дольше оставалась Дарья Васильевна на ферме. Она ни от какой работы не отказывалась. Бригадирша не раз останавливала ее. Говорила: «Надорвешься! Смотри, как у нас похудела…»
«Ничего, — отвечала та. — Теперь война. Мы должны работать больше и лучше, чем прежде».
Она так и работала. А придя домой, старалась помочь дочери. Начинала стирать, мыть пол. Надя обижалась и сердито твердила: «Сама сделаю!».
Мать не журила, как прежде, девочку за эти слова.
Прошли теплые дни. Климат здесь был суровее, чем в родных местах. Быстро, как-то внезапно, наступила осень. Печальна осень на севере. Постоянные дожди. Ветер резкий, холодный. Быстро темнеющий день…
Несколько раз в месяц мать после работы ходила в кооператив за продуктами. Надя просила поручать это ей, но мать отказывалась. Она жалела дочь и боялась за нее: путь неблизкий, три километра, да и волки стали показываться.
Однажды Дарья Васильевна задержалась на скотном дворе. Когда пошла в магазин, уже темнело. Накрапывал дождь. Переходя речку по скользким мосткам, она упала в холодную воду и не вернулась домой переодеться. Пошла мокрая дальше.
На обратном пути дул холодный ветер. Повалил снег. В обледеневшей одежде, прозябшая до костей, вернулась она домой.
Напрасно Аня с детьми растирала ее окоченевшие ноги. Напрасно старалась Дарья Васильевна победить слабость… Через три дня ее, потерявшую сознание, увезли в больницу.
Теперь окончательно все заботы легли на Надю. Она осталась единственным работником и кормильцем семьи…
Испуганные ребята молча сидели в уголке.
«В суете я даже не накормила их», — подумала Надя и стала накрывать на стол.
В комнату вошло несколько женщин.
«Ты не горюй, Надюша! — сказала Марья Кузьминична. — Мать скоро поправится. Если что надо — прибегай прямо ко мне. Здесь Аня вам поможет».
«А мне можно навестить маму?» — робко спросила Надя.
«Что ты, это далеко! И мать не велела: боится, что простудишься. Дарью в больнице мы сами станем навещать. За нее не бойтесь! Поправится! Недели через две обратно привезем…»
Весь вечер просидели колхозницы с ребятами. Геня даже смеяться стал.
Когда ребята заснули, тишина комнаты, пустое место, где спала мать, — всё напоминало о ее болезни. И такой одинокой, несчастной почувствовала себя девочка! Она не могла, не хотела спать. Взяла Генин чулок, собралась заштопать его, да так и не прикоснулась к работе.
«Наденька, родная моя!» — Аня незаметно подошла и крепко обняла девочку. А потом заговорила с ней, стала рассказывать о малышах в яслях:
«У некоторых отцы убиты на фронте. Малютки остались сиротами. Сколько горя принесла война, непоправимого горя! А ты, Надюша, не печалься. У тебя всё будет хорошо. Давай я тебя уложу сегодня!»
И слепая девушка по-матерински укутала ее одеялом.
Лежа в постели, Надя думала о мужестве своей подруги, и ей самой захотелось походить на Аню, научиться так же стойко переносить все трудности.
Утром Надя проснулась рано. Ее спокойное настроение подействовало и на ребят. Из-за ненастных осенних дней они сидели дома и скучали. Чтоб занять их, вечером Надя пошла в избу-читальню за книгами. Там сидело несколько колхозниц. Заведующая читала им вслух газету.
Надя выбрала книги, а уходить ей не хотелось. За это время, занятая домашними работами, она мало читала. О событиях на фронте знала только по рассказам. И вот теперь ее потянуло больше узнать о войне, самой прочитать газету…
Она сговорилась с девушкой-избачом. Та обещала после закрытия читальни давать ей газету на ночь.
«Только не изорвите, не потеряйте!»
«Разве можно! — даже обиделась Надя, пряча газету под пальто.
До?ма она позвала Аню:
«Я газету принесла и книги. Если хочешь — приходи!»
Аня обрадовалась. Когда все расселись, Надя прочитала вслух газету и вытащила книгу.
«Я старалась взять такую, чтоб была всем понятна. И, мне кажется, «Чук и Гек» Гайдара заинтересуют всех».
И книга действительно захватила их. Несколько раз Надя порывалась закрыть ее, уложить ребят, но это было невозможно. Аня тихо брала ее за руку и умоляюще говорила: «Читай дальше!».
И только окрик тети Саши: «Анна, из-за тебя я просплю завтра!» — заставил девушку оторваться от книги. Надя и не знала, какую большую радость доставила она слепой!
Теперь все вечера она читала вслух, и сменяла одну книгу на другую.
Аня тоже старалась облегчить жизнь подруги. Но не любила, когда ее благодарили. Сердито говорила:
«Разве ты не так бы поступала? У всех у нас общее горе. Я прежде неверно думала… какой-то лишней себя считала, сторонилась от жизни. Уверяла себя: без глаз ничего нельзя сделать. А теперь я словно переродилась. Нашла свое место. Работаю целый день, и всё мне кажется мало. И слепота уже не так мучает…»
Надя, как и все в колхозе, готовилась к великому празднику Октябрьской революции. Она всё прибрала в своей комнате и начала мыть пол у Ани. В это время пришла тетя Саша.
«Вот умница! — похвалила она девочку. — Анна ребят купает, запоздает сегодня. А я вот забежала на минутку, порадовать тебя хочу, Надюша! Марья Кузьминична вернулась из города: рассказывает, что заходила в больницу, матери твоей гостинцев колхозных свезла и с доктором поговорила».
Бросив мокрую тряпку, Надя подбежала к хозяйке:
«Как мамочка чувствует себя? Только правду скажите, тетя Саша!»
«Да лучше, лучше твоей маме! Через недельку, говорят, вернется к вам».
Надя вспыхнула от радости. По-ребячьи подпрыгнув, она обняла тетю Сашу и осыпала ее поцелуями.
«Пусти, пусти, озорная! Меня доярки ждут», — улыбаясь, говорила тетя Саша. Она и сама радовалась не меньше, чем Надя.
Седьмого ноября выдался ясный, морозный день. Ребята с утра убежали кататься с горы. Вместо санок сделали из досок ледянки. С грохотом носились с высокого пригорка, политого водой. Мороз им был нипочем! Раскрасневшиеся, со смехом взбирались на гору. Когда мчались вниз — дух захватывало! Красное солнце едва показалось и опять спряталось в холодной мгле.
Надя с Аней суетились у печки. Они готовили праздничный, обед. Осторожно вынули картофельные пирожки с грибами.
«Да они все рассыпались! — огорченно сказала Надя. — Я говорила, что без яйца не выйдет!»
«Ничего, — утешала Аня, — так тоже вкусно!»
Она смеялась, и Наде опять стало весело.
Засыпанные снегом, в избу ввалились Валя с Геней. Скоро от неудавшихся пирогов ничего не осталось.
Пообедав, ребята снова собрались на горку.
«Валя, зайди к почтальону! Вдруг от папы письмо есть… Сегодня — самый большой праздник в нашей стране. Отец наверняка послал нам поздравление!»
Дети всё время ждали известий от отца. Прошло уже больше трех месяцев, как Платоновы послали ему свой новый адрес. От него письма не было.
Ребята охотно побежали к почтальону. Через несколько минут, широко распахнув дверь, они влетели в избу. В обычное время им попало бы от сестры за выпущенное тепло, но сейчас в руках у Вали она увидела конверт.
«От папы, от папы!» — перебивая друг друга, кричали ребята. Надя схватила письмо.
«Почерк отца. Значит — жив!» — мелькнуло у нее в голове. Она быстро разорвала конверт. Брат и сестра прижались к ней.
«Ну, читай же!»
В первых строках были приветствия, и каждому отдельно. Дальше отец писал, что участвовал в двух сражениях, что у него сейчас другой номер полевой почты и поэтому их письма долго не попадали к нему. Теперь он даже от бабушки получил письмо и узнал ее адрес. Она живет недалеко от Боровичей. Отец расспрашивал, как они устроились, просил чаще писать ему.
Ребята хотели ответить сейчас же, да Валя вспомнила, что всех звали на собрание.
«И нас тоже!» — заявил Геня.
Радостно возбужденные вышли Платоновы на улицу. Аня, конечно, была с ними.
Перебравшись через сугроб, они попали на дорогу. Было уже темно. Только освещенная изба-читальня виднелась издалека.
«Откуда такой свет? Здесь же нет электричества! — удивлялась Надя. — Живем с коптилками…»
«Это со скотного двора фонари принесли и свечи новые вставили», — объяснил ей Геня.
«А тебе всё уж известно! Как ты это разузнал?» — обратилась к нему Аня.
«Видел!» — важно ответил мальчик.
Ярко горели красные флаги, освещенные двумя фонарями. На чем-то высоком, ближе к свету, стоял человек в военной форме. Он читал или говорил. Кругом столпились колхозники.
Аня тихонько спросила:
«Кто это?»
«Агитатор из города. Он привез свежую газету».
Надя слушала внимательно. Она не всё понимала, но войну и фронт как-то связала с отцом. Тогда многое становилось ей яснее.
«…чтобы наши колхозники, мужчины и женщины, работали на своих полях, не покладая рук, и давали бы фронту и стране всё больше и больше хлеба, мяса, сырья для промышленности…» — читал агитатор.
Колхозники заволновались. Аня шепнула: «Это про нас написано!».
Оратор сложил газету и обратился к собравшимся:
«Поздравляю вас, товарищи, с праздником Великой Октябрьской социалистической революции. Верьте, война окончится победой Советского Союза».
— После папиного письма нас всё радовало. А когда меня вызвали в правление и сказали, что на следующий день надо ехать за мамой, — наверно, счастливее меня не было человека на свете. Но вы представить не можете, Татьяна Васильевна, что мне пришлось пережить в тот день!
Рано утром, покрикивая на лошадку, я выехала за околицу. Снег кругом. Серое небо. Ветер. Но я не чувствую холода. Мне весело мчаться по укатанной дороге, хочется кричать от счастья: «Мама поправилась! Мама опять будет с нами! Теперь всё изменится к лучшему!»
Ехавшая со мной колхозница смеялась, глядя на меня: «Я и не знала, какой ты ухарь-ямщик!»
В городе какие-то дела задержали колхозницу. Подумав, она спросила меня: «А ты запомнила дорогу? Можешь одна довезти мать?»
«Понятно; не заплутаюсь!» — с гордостью ответила я.
Мы уложили маму в сани, укрыли ее одеялами и совсем засыпали сеном. Уж очень хотелось защитить больную от холода. Она так похудела за время болезни.
«Счастливо!» — крикнула колхозница. И вот, миновав город, мы уже в поле. Пять верст отмахали, еще десять осталось.
Поднялся ветер.
«Мамочка! Тепло ли тебе?» — Ответа нет. «Уснула, наверно!» — думаю я и гоню еще сильнее.
Лошадка понимает, что домой возвращается, — бежит, что есть силы.
Надвигается вечер. Крутится снег в поле. Мне тревожно.
«Только бы метель не застала нас здесь, на открытом месте. Скорей же, Серый! — уговариваю я коня. Он стрелой летит с горы, а ветер всё крепчает. Дорогу едва видно. Я вглядываюсь в даль, вижу огоньки, — мелькнули и исчезли. Догадываюсь, что это соседняя с нашей деревня. От нее еще верст пять останется.
Дорогу окончательно замело. Лошадь сама нащупывает путь. Я бессильна что-либо сделать. Приходится целиком довериться коню, и тот бежит в снежной тьме.
«Лишь бы мама не замерзла!» — думаю я. У самой руки и ноги совсем закоченели.
И вдруг — толчок. Розвальни опрокинулись. Мы с мамой вылетели в снег.
Я так испугалась, Татьяна Васильевна, так испугалась!.. Не знаю, что делать: кругом бело, ветер свистит, наметает на маму снег. Я думаю: «Скорей уложу ее в сани!». Стараюсь повернуть их — нехватает сил. Сани словно примерзли.
«Что делать, что делать?» — с отчаянием сказала я вслух. И слышу, что мама совсем тихо говорит: «А ты дерни лошадь…»
Я так и сделала. Розвальни приподнялись и встали на полозья. Я помогла маме снова улечься в сани, закутала ее. Говорю: «Мы скоро приедем, совсем скоро!».
И действительно, показались огни. Да и ржание лошади говорило о близости дома.
Аня встретила нас у ворот.
«Мама! Мамуленька!..» — кричал Геня. Валя бросилась раздевать мамочку.
«Отдохните с дороги!» — уговаривала ее Аня.
«Что ты, Аннушка, собираешься меня опять в постель уложить? Я прекрасно себя чувствую. Выспалась на воздухе. Даже не сразу заметила, когда Надя меня в снег вывалила!»
Все укоризненно посмотрели на меня. Я стояла, опустив голову, и думала: «Хорошо, что всё обошлось благополучно. А если б конь не нашел дорогу?.. А если б волки напали?.. А если б мама замерзла?.. И опять всему виной моя самонадеянность: «Сама сделаю!», «Сама довезу!».
«Вот так кучер! Возить не умеешь! Если б я поехал, не опрокинул бы маму!»
«Не хвастайся, Геня! — строго сказала мама. — В такую метель даже опытный кучер мог сбиться, а Надя нашла дорогу. Эдакий буран! Ничего не видно. Мы едва деревню свою не проехали».
«А письмо от папы ты получила?» — спросила Валя.
«Как же, — на другой день после праздника. Оно мне лучше всех лекарств помогло. Сразу как-то сильнее почувствовала себя».
«А что в городе о войне говорят?» — расспрашивала Аня.
«Я в больнице слушала радио. Ленинград окружен врагами. Какие лишения терпит там народ!..
Мы примолкли.
«Садитесь чай пить! — позвала Аня. — А то самовар совсем остынет».
«Мамочка, а у нас, на Шелони, тоже фашисты?»
«Да, весь район занят врагами».
Но я не могла поверить, что враг хозяйничает в нашем колхозе, что фашисты живут в наших домах. Да этому и нельзя было поверить! Правда; Татьяна Васильевна?..
Зорина в Ленинграде пережила блокаду. Она хорошо помнит страшные три года осады города. Чувство девочки, узнавшей об оккупации родного колхоза, понятно ей.
Глядя на завешенное окно, Надя о чем-то сосредоточенно думала. Татьяна Васильевна не прерывала ее мыслей. Заговорив, девушка скупо сообщила о своей жизни после возвращения матери.
Та тревожилась, что Надя не учится:
«Отец спрашивает, занимаетесь ли вы? А здесь только начальная школа. Валю отдадим в первый класс, а с тобой как? Неужели тебе за пятнадцать километров каждый день ходить? Ума не приложу, что делать!» — сокрушалась она.
Аня посоветовала Наде заниматься дома; «Учебники я тебе достану, а если что непонятно, — наша учительница тебе поможет».
Аня не только учебники, но и программу достала и с учительницей сговорилась. Сама она всеми силами старалась, чтоб у Нади оставалось больше времени для занятий. Она незаметно отобрала у нее стирку. Потом убедила Дарью Васильевну питаться из одного котла с ними и готовить поочередно.