— Тогда, я думаю, на этом мы можем завершить нашу беседу, — сказал Осетров. — Мы и так безбожно задержали Виталия Яковлевича. Давайте поблагодарим его и отпустим. А все детали «практического занятия» окончательно обсудим завтра, перед выходными.
Из еженедельных отчетов высшему руководству полковника Осетрова Валентина Макаровича, начальника кадетского училища:
«…Итак, я счел инициативу кадетов интересной и достойной внимания и решил, что поддержать такую инициативу важно и нужно со всех точек зрения: и с педагогической, поскольку это поощряет самостоятельность и развитие творческого, нестандартного мышления, и с практической, поскольку это — то, что можно назвать «учениями в полевых условиях».
Таким образом, я сам помог им составить детальный план операции и взял на себя общее руководство, а следовательно, и всю ответственность.
Самым главным на начальном этапе был вопрос деления на группы. Насчет первой группы вопросов, разумеется, не возникало. Ее составили Карсавин, Конев, Угланов и Шлитцер, как идеально сработавшаяся четверка. Им был доверен район Тверской улицы, поскольку этот район им уже известен и они легче и быстрее других смогут сориентироваться по обстановке.
Далее, я выстраивал группы по принципу «противовесов». Скажем, к несколько склонному на авантюры и любящему порой пускать пыль в глаза Вельяминову я присоединил спокойного, уверенного в себе, не любящего красоваться и влезать в рискованные предприятия Абраменко. Я исходил из того, что Абраменко всегда удержит Вельяминова от излишне опрометчивых действий, но и Вельяминов может где-то подстегнуть порой чрезмерно осторожного Абраменко.
К этой паре, представлялось мне, лучше всего подходит Саврасов. Спокойный парень, не без чувства юмора, умеющий разрядить шуткой напряженную обстановку. Он вполне мог сыграть роль «центра».
Этой тройке достался Арбат. Я посчитал, что для Арбата вполне достаточно трех человек, потому что хотя на Арбате бывает очень много туристов, три человека вполне могут взять под наблюдение всю улицу, особенно места, где находятся антикварные и художественные салоны.
По четыре человека я отрядил на объекты, занимающие большую площадь: на ВДНХ и в парк Измайлово, где идет активная торговля произведениями искусства на свежем воздухе. «Старшим» на ВДНХ я назначил Юденича, присоединив к нему Астафьева. Во-первых, потому что Астафьев дружит с Юденичем. Астафьев — парень из бедной многодетной семьи с семью детьми (он — четвертый по счету). Видимо детьми там не очень занимались. У него имеются и хулиганские замашки, и некое благоговение перед деньгами. В этом смысле Юденич с его спокойным и рассудительным отношением к миру действует на Астафьева очень положительно и благотворно.
К этой группе я присоединил порывистого и бывающего несдержанным Сухарева и спокойного Гущина. Они дополняют друг друга и вместе составляют такой тандем, который всегда поддержит неоправданный риск, но и выступит против риска неоправданного…
…Четвертую группу, направленную на ВДНХ, я строил вокруг Дегтярева. Этот парень умеет быть лидером. К тому же у него есть нюх на опасность и он всегда сумеет проявить необходимую осторожность. Есть у него и чувство ответственности за тех, кто вверен его руководству. Его недостатком можно считать недостаточную терпимость к чужому мнению. Он привык к тому, что последнее слово должно оставаться за ним. Нежелание Дегтярева считаться с чужим мнением вполне могут компенсировать упрямый Егупкин, насмешливый Стасов и не очень позволяющий садиться себе на шею, но при этом очень дружелюбно ко всем расположенный Боков. Здесь тоже возникают очень удачные «противовесы», позволяющие добиться нормального психологического климата внутри группы, и главное, того, что группа сможет быстро и четко принимать правильные решения и действовать по обстановке…
…Пятую группу, которую я несколько условно называю «группой поддержки», составили Вартанян, Валиков и Ипатьев. Вартанян артистичен и может практически с любым завязать разговор, расположив к себе. Подвижный как ртуть Валиков всегда сумеет легко и просто разрядить напряженную обстановку. Дотошный и солидный Ипатьев почти идеально, по моему мнению, дополняет этот треугольник…»
Из записки генерала Волкова Бориса Андреевича полковнику Осетрову Валентину Макаровичу:
«Дорогой мой Валентин Макарович!
Ты с такой же тщательностью распределил ребят по группам, как раньше планировал серьезнейшие и важнейшие операции, с такой же страстью и вниманием к мелочам. Впрочем, так, наверно, и надо, и у кадетов с самого начала не должно быть «игрушечных» дел. По твоему отчету видно, насколько ты увлечен своими ребятами и как готов хлопотать над ними, будто наседка над цыплятами…»
Глава третья
Субботний дозор
В пятницу вечером мы разъехались по домам: Незадолго до этого Осетрову позвонил Виталий Яковлевич. Осетров сообщил нам, что у Виталия Яковлевича особых новостей нет. Он проверил кое-какие данные по иконам, вывозимым за границу в последнее время или в последнее время украденным, и кое-что нашел интересное, но ничего такого, что позволило хотя бы косвенно связать это со старушкой и с теми, кто предположительно за ней стоит. В общем, он считал, что за старушкой стоит группа поддельщиков икон, которые никому не приносят особого вреда, и мы, мол, в этом скоро убедимся.
Итак, в субботу мы должны были выйти на задание заранее оговоренными группами. Естественно, наша четверка — я, Жорик, Илюха и Лешка Конев — пошла дежурить на Тверскую.
Второй группе, состоящей из Вельяминова, Абраменко и Саврасова, достался Арбат. В Измайлово поехали Юденич, Астафьев, Сухарев и Гущин. На ВДНХ — Егупкин, Боков, Дегтярев и Стасов.
А Вартанян, Валиков и Ипатьев должны были повертеться вокруг храма Христа Спасителя, а если там ничего не засекут, переместиться к Крымскому Валу. И еще они должны были постоянно поддерживать связь с «центром», чтобы, если возникнет необходимость, прийти на подмогу другим группам.
Вот такая у нас была, что называется, диспозиция. И мы, счастливые и гордые, что проводим настоящую полномасштабную операцию, да еще под руководством нашего директора, двинулись в субботу утром на свои «боевые посты».
Единственное, что чуть-чуть опечалило, например, Жорика, что нельзя выйти в город в мундире, ведь надо «конспирацию соблюдать». Но даже Жорик с этим смирился. Ради захватывающего приключения, решил он, можно разок пожертвовать возможностью щегольнуть.
На Тверской наша четверка была около десяти утра, и мы стали не спеша прогуливаться.
— Смотри! Вон она, та самая старушка! — вдруг показал Илюха. — И на том же самом месте!
Из предосторожности, мы шли по другой стороне улицы, чтобы не привлечь ненароком внимания старушки и чтобы обзор был лучше.
— Все точно! — согласился Жорик. — Ну, что, подойдем к ней?
— А если она нас запомнила? — засомневался я.
— Вероятность этого ничтожно мала, — серьезно возразил Лешка. — Мы ж прошли мимо нее буквально за секунду, и ровно неделю назад. А если даже запомнила, что с того? Мало ли пацанов болтается по Тверской каждые выходные?
— Да, но тогда и я, и Илюха были в мундирах, — напомнил Жорик. — А ты знаешь, как наши мундиры привлекают внимание. Все на нас таращатся и старушка могла запомнить. И, представь себе, ребята, которые неделю назад были в кадетских мундирах нашего ведомства, теперь подходят к ней в штатском и хотят поглядеть икону… Она вполне может заподозрить неладное, да еще и по всей цепочке звонок пустить: мол, проверьте, не следят ли и за вами.
— Так в чем проблемы? — прогудел Илюха. — У нас ведь бинокль с собой, вот и давайте в бинокль вести наблюдение, с этой стороны.
Но Алешка покачал головой:
— Биноклем сейчас пользоваться нельзя. Здесь, на центральной улице, пацаны с биноклем сразу привлекут внимание. И потом, поглядите, какой сегодня яркий и солнечный день. Даже старушка может заметить блик солнца от бинокля с другой стороны улицы, и забить тревогу. Нет, надо подойти к ней. Вопрос, кому и как это делать.
— И потом, вряд ли старушка может «пустить звонок», — сказал я. — Скорей всего, старушек нанимают так, что одна старушка и не подозревает о существовании других. Запаниковать, конечно, она может, да и рассказать что-то тому, кто ей иконы поставляет, тоже. Думаю, надо идти нам с Алешкой. Мы ведь в прошлую субботу были в джинсах и футболках, а поскольку все таращились на ваши мундиры, то нас точно никто не запомнил. Закон психологии: вы с Илюхой настолько отвлекали внимание на себя своей формой — что мы с Алешкой сделались невидимками для окружающих.
— Совершенно верно, — кивнул Алешка. — Вспомни, это еще Шерлок Холмс отмечал: если у человека густая черная борода, то все запомнят только эту бороду, не запомнив ни цвета глаз, ни другие приметы. Да и на уроках нам о подобных методах маскировки рассказывали. Поэтому сделать надо так. К старушке подойдем мы с Андрюхой, а вы продолжайте наблюдать с этой стороны улицы. Если что, действуйте по обстоятельствам.
— А что может быть? — поинтересовался Илюха.
Алешка пожал плечами.
— Да мало ли что… Кто-то купит у нее икону, и вы решите, что стоит проследить за покупателем. Или если возле старушки появится человек, который покажется вам подозрительным. Здесь-то как раз можно и биноклем воспользоваться. Тем более, что бинокль позволит держаться от подозреваемого на порядочном расстоянии. А мы будем за старушкой присматривать.
— Заметано! — сказал Жорик. — Нормальный план.
И мы с Лешкой пошли к подземному переходу, чтобы перейти на другую сторону. Оглянувшись, мы увидели, что Жорик и Илюха покупают себе по порции мороженого. Ну да, день был жаркий, середина мая. Пацаны, поедающие мороженое и, болтающиеся по Тверской, совсем не в диковинку.
Мы прошли по подземному переходу, миновали «Националь», потом мексиканское кафе и театр Ермоловой, и оказались возле старушки с иконой.
Когда мы проходили мимо, Алешка словно случайно оглянулся и сказал:
— Ух ты, икона!.. Бабушка, неужели вы ее продаете?
— Продаю, милый, продаю, — прошамкала старушка.
— И не жалко вам? — спросил Алешка, бросая на меня быстрый взгляд.
Я понял, что он хотел мне сказать этим взглядом: сегодня икона у старушки была другая. Если в прошлую субботу она продавала Богоматерь с младенцем, то теперь в ее руках был Святитель Николай.
— Конечно, жалко, — ответила старушка. — Да куда денешься?
— А икона, вроде, дорогая, хорошая, — вступил в разговор я.
— Вроде, да, дорогая, — ответила старушка. — А уж что старая — это точно. Она ко мне еще от моей бабки перешла. Почитай, больше ста лет провела она с нами! Сердце кровью обливается, что приходится вот так стоять с ней…
— Да, вроде, очень хорошая икона, — сказал я, наклоняясь, чтобы рассмотреть ее поближе и изображая на лице восхищение, смешанное с сочувствием.
Не надо было особенно приглядываться, чтобы различить пузырьки и чуть подгорелый, а не благородно-темный оттенок красок по краям. Да, перед нами была подделка, выполненная одним из тех примитивных способов, которые описал нам Виталий Яковлевич!
— А я вот не продам ее кому попало, — сказала старушка. — Я еще на человека погляжу, достоин он иконой владеть или нет. Если человек хороший, то в хорошие руки можно и уступить. Можно и цену сбросить.
Старушка заговорила чуть погромче: видно, решила, что беседа с нами — это удобный повод привлечь внимание прохожих и, так сказать, устроить рекламу своему товару.
— А за сколько вы хотите ее продать? — поинтересовался Лешка. — Вы простите, что я спрашиваю, просто моя бабушка несколько раз заводила разговор о том, чтобы одну из своих икон продать. Мол, пенсии и пособия на меня не хватает, и даже то, что она сторожихой подрабатывает, не очень выручает…
— А ты с бабушкой живешь? — поинтересовалась старушка.
— Угу, с бабушкой, — кивнул Алешка. — Мы в Подмосковье живем, в Подольске. У нас там огородик при доме имеется, он тоже выручает. Я-то на огородике немало тружусь, и картошку окучиваю, и все такое, все время стараюсь бабушке помогать.
— Но одет ты, надо сказать, неплохо, — заметила старушка.
Лешка кивнул.
— Бабушка старается. Вот денег и не хватает. Хотя, если честно, все это в «Сэконд Хенде» куплено. У нас в Подольске очень дешевый «Сэконд Хэнд», можно приодеться так, чтобы не было стыдно поехать по Москве погулять… Да я думаю, не станет моя бабушка продавать ни одну из своих икон, все-таки очень они ей дороги. Но, на всякий случай, неплохо бы цены знать, чтобы не обдурили нас.
— Да какие там цены… — вздохнула старушка. — Я, вот, за полторы тысячи икону хочу продать, не знаю, получится или нет, — называя цену, она опять чуть повысила голос.
— Так полторы тысячи… — я изобразил глубокое удивление. — Это ж всего-то пятьдесят долларов! Такая икона должна по меньшей мере несколько сотен долларов стоить!
— Да кто ее купит-то за несколько сотен, — опять вздохнула старушка. — Я уж и с полутора тысяч скину, если человек будет хороший, да дорого ему покажется… А что за иконы-то у твоей бабушки? — поинтересовалась она. — Аль не знаешь толком, не приглядывался?
— Да нет, почему, приглядывался, — ответил Алешка. — Одна, вот, на вашу похожа, тоже Николай Угодник. Только лицо у него… Ну, такое… Ну, более суровое, что ли… И красный цвет, где он есть, поярче, хоть, вроде, бабушка говорит, что очень старая икона… — детали рождались у него сами собой. — И этот Христос благословляет двумя пальцами, а не тремя. Бабушка говорит, что эта икона очень старая, что она еще от прадеда досталась, который был старообрядцем, и навеки запретил всем потомкам отдавать ее иконописцу, чтобы тот руку Христа переписал и сделал благословение тремя пальцами, как по-новому в церкви положено. И что таких икон, неповрежденными и непереправленными сохранилось раз-два и обчелся, и поэтому ее можно очень дорого продать. Но тут я не знаю, права моя бабушка или нет.
Взгляд у старушки вдруг стал на удивление живым.
— Кто знает, может, и права, — сказала она. — Ты вот что, милый, черкни на всякий случай телефончик мой для твоей бабушки. Я-то уже вторую свою икону продаю, да и приятельницам моим продавать доводилось, ради куска хлеба, так я приблизительно знаю, как в Москве такие дела делаются, подсоблю уж, чтобы ее не надули и заплатили как надо, а то в таких делах только держись, обдерут как липку! Как бабушку-то звать?
— Пелагея Степановна, — глазом не моргнув, ответил Лешка.
— А меня, значится, Анна Ивановна. Так ты телефончик-то записывай, и я, значит, буду в виду иметь, что если позвонит Пелагея Степановна из Подольска, то это — твоя бабушка, и помочь ей надо.
— Записываю, — Лешка вытащил ручку и билет на пригородную электричку. Это был вчерашний билет до Москвы от станции, возле которой находится наша школа. Алешка намеренно вытащил билет, а не какой-нибудь другой кусок бумаги: билет был косвенным доказательством, что он действительно живет в Подольске и приехал поглазеть на Москву. И старушка, зыркнувшая на билет, окончательно убедилась в правдивости Лешкиных рассказов.
Она продиктовала свой телефон, который начинался на «175». Судя по номеру жила эта Анна Ивановна довольно далеко от центра, и, выходит, специально приезжала в центр, туда, где туристов побольше, чтобы продавать свои подделки.
— Я обязательно передам, — сказал Алешка. — А мы… Мы не будем вам больше мешать. Всего вам доброго.
— Всего доброго, ребятки, — откликнулась старушка.
И мы пошли дальше, и, дойдя до угла здания, где старушка уже не могла нас видеть, помахали Жорику и Илюхе на другой стороне: мол, у нас все в порядке, есть успехи.
— Что теперь будем делать? — спросил я.
— Наблюдать за ней надо! — сказал Алешка. — Ты видел — старушка не так проста! Как она запала на ценнейшие иконы, которые можно по дешевке приобрести! Она понимает, что бабулька из Подмосковья будет счастлива и по сто долларов за икону получить! И то, что Христос, поднимающий два перста, что Николай Угодник, у которого красная краска почти не поблекла и не потемнела — это почти наверняка семнадцатый век, а то и шестнадцатый, в крайнем случае — начало восемнадцатого, но и это тоже неплохо, на несколько тысяч долларов тянет, — это старушка, я думаю, тоже поняла. Я специально ввернул такие приметы, значение которых понятно только специалистам, только людям, очень хорошо разбирающимся в древнерусской живописи…