Вася возвращался домой, когда около мостика к нему подбежала Енька.
— Вася, пойдем со мной. Я тебе что-то расскажу!
— Куда? — удивился Вася.
— Тут, в овраг, пойдем скореича!
Енька привела Васю к старой дуплистой ветле.
— Тут я Клавку спрятала.
Действительно, в дупле, сжавшись в комочек, сидела Клава. Из беспорядочного рассказа девочек Вася наконец понял, что случилось.
— Домой хочу! — заливалась слезами Клава. — Я боюсь тут жить...
— Да замолчи ты! — окрысилась Енька. — Вот беспонятная! Нельзя сейчас домой. Вася, ну скажи ты ей, чтобы не ревела!
— Вот что, девочки, я сейчас сбегаю, погляжу, чего у вас дома делается. Ведь тебя, Клава, длинноносый обязательно искать будет...
В Енькином дворе стоял крик. Длинноносый топал ногами и, брызгая слюной, орал на побледневшую тетку Настасью.
— Где пряталь девчонку? Сама отдаваль, а сама вороваль? Я много деньга на нее тратиль, девчонка мой, а она убежаль!
Тетка Настасья наконец поняла, что Клава исчезла.
— У меня ее нету, заходи ищи! — Она распахнула дверь и вдруг, ахнув, бросилась на барина и уцепилась за его воротник. — Куда девал мою дочку? Что ты с ней сделал? Душу из тебя выну!
Она трясла немца с такой силой, что у того слетел котелок. Соседки оттащили тетку Настасью.
— Ох, бабоньки, может, ее уж и в живых нету!
— Ви видаль, как она меня биль? Я буду подавать в суд. Ви все видаль, ви все свидетель! — кипятился фон Риблиц.
— Ничего мы не видели, а вот что ты девчонку к себе взял, это мы видели. Скажи лучше, господин хороший, куда ты девчонку дел?
— Своих детей не могут родить, а над нашими мудруют!
Немец оказался в кругу возмущенных женщин.
— А фам какой дело? Мольшать! — попробовал он повысить голос.
— Ах ты, нерусский черт! Мы все матеря — вот какое наше дело! Настасья, в полицию заявить надо, почему девчонка от них убегла? Чего они над ней делали?
Длинноносый, желая скрыть, что он струсил, нагнулся за котелком. Тут Вася не мог отказать себе в удовольствии и поддал котелок так, что он отлетел в другой конец двора. Немец встретился глазами с Васиным взглядом. Вася, не отрывая от него глаз, нагнулся и подобрал камень. Господин фон Риблиц сразу вспомнил, что когда-то он носил имя «человека-молнии», ловко повернулся и молниеносно исчез за калиткой.
Тетка Настасья сидела на пороге, обхватив руками голову.
— Тетя Настя, — тихо сказал Вася. — Клава вместе с Енькой, только боятся домой идти.
— Жива?! — вскрикнула тетка Настасья и, обняв Васю, заплакала.
Уже поздно вечером, когда стемнело, девочки прибежали домой. Клаву увела к себе соседка, на случай, если немец опять придет искать. Но он больше не пришел: на другой день господа фон Риблиц уехали из Балакова.
— Слушай, Настя! — сказала одна соседка тетке Настасье. — Отдай мне на лето Еньку мово Ванюшку нянчить. Мы за Волгой сад заарендовали, возьмем Еньку с собой. Будет сыта и не обижена. А даст бог урожай хороший, на платьишко ей куплю и обувку.
— Я поеду! — решительно объявила Енька. — Я лучше в няньки пойду, только чтобы ты никому Клавку не отдавала. Пусть дома будет.
Через неделю Енька уехала со своими хозяевами за Волгу.
СЧАСТЬЕ СТОИТ ДВЕ КОПЕЙКИ
Время шло к обеду, а Вася все бродил по Круглому базару, ожидая, не крикнет ли кто-нибудь: «Эй, малый, подсоби-ка!» Хоть бы пятачок заработать, не с пустыми руками домой прийти.
От жары и душной пыли в ушах как будто гудел шмель. Неподалеку заиграла шарманка. Праздношатающаяся по базару публика, жадная до всякого дармового развлечения, окружила шарманщика. Сухой высокий старик, с бельмом на глазу, вертел ручку шарманки и подпевал:
Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке,
А на стене, стене кремле-о-овской...
Пересохшее горло, испустив трескучий звук, захрипело. Старик раскашлялся трудно и сухо. Отдышавшись, он обратился к Васе:
— Паренек, не в службу, а в дружбу, принеси водицы. Все нутро пересохло... На-ка вот и кружку.
Обрадованный поручением, Вася бегом бросился к колодцу.
Старик пил и дышал одновременно. Казалось, что вместе с водой он глотает и воздух. Напившись, он постучал по ящичку, стоявшему наверху шарманки. Из ящика вылезла пестрая морская свинка. Шарманщик вылил на ладонь остаток воды, и зверек принялся жадно пить.
— Ой, батюшки! Крыса! — ахнула какая-то женщина. — Сдурел, старый, такую погань из рук поить!
— Сама ты крыса! — рассердился молодой мастеровой. — Эта животная называется морская свинка, и она у пего ученая. Ведь ученая, а, старик?
Вместо ответа шарманщик попросил зверька:
— Лиза, ну-ка достань счастье молодому человеку за то, что он нам с тобой водички принес.
Свинка забегала по ящику, разделенному на несколько отделений. Опустив в одно из них мордочку, она схватила зубами сложенную вдвое бумажку.
— Возьми у нее, — сказал шарманщик. — Там твоя судьба предсказана.
Вася развернул записку и сконфузился. Он умел читать только по печатному, а записка была написана от руки, мелким неразборчивым почерком. Мастеровой заглянул ему через плечо и прочитал:
«Красная планета Марс имеет влияние на вашу судьбу. Счастье ваше на военной дороге. Вы будете большим генералом».
— Вот это так предсказала! — загоготали в толпе.
Перед Васей завихлялся оборванец с сизым носом, заорал:
— Был у нас генерал Кутузов, а этот, видать, будет енерал кутузок!
— Слепому все копейка, — заступился за Васю шарманщик. — Сам ты, наверно, из кутузки не вылазишь, вот она тебе и мерещится.
— Правильно, чего мальчонку на смех подымать! — сочувственно отозвались в толпе.
— Судьба — индейка! Откеда мы можем знать, какая у мальца планида?
— А вам-то какая сласть, ежели он генералом будет? — обозлился оборванец.
— Какая сласть, интересуешься? — спросил пожилой солдат в старой шинели и на деревянной культе вместо ноги. — Глянь-кось, как мне один офицер зубы почистил. — Он открыл рот и провел пальцем по голым розовым деснам.
— Это да... бывает, — заговорили в толпе
— Ему чего, офицеру-то!
— Для них солдаты — не люди!
— Требуют простым народом. Он, офицер тоись, голой рукой и зуботычины тебе не даст — в перчаточках!
— Офицеры тоже разные бывают... — в раздумье произнес солдат. — Иной хоть и офицер, а для солдата родней, чем брат кровный. Вот таким будь, — серьезно сказал он Васе. — Ежели в генералы выйдешь, не обижай солдат. Сироты они, даром что усы от цигарок запсивели...
Васе было чудно, что пожилые мужики всерьез поверили какой-то бумажке, и он уже был готов созоровать, представив им пузатого, усатого генерала, которого ему довелось увидеть на балаковской пристани. Но последние слова солдата заставили его отказаться от шутки, и неожиданно для себя Вася серьезно сказал:
— Не буду солдат обижать!
— Вот и лады! — добродушно засмеялись кругом. — Он парень свойский, видать, знает, почем фунт лиха!
— Бумажку не потеряй, смотри! — слышал Вася чей-то заботливый совет. Он снял картуз и бережно засунул билет за рваную подкладку.
— Ну-ка, мне вытащи! — разохотился мастеровой.
Шарманщик подставил ладонь:
— Пожалуйте, две копейки. Счастье две копейки стоит.
Мастеровой положил деньги и взял у свинки бумажку.
— Ты читай! Для всех читай!
«Счастье ваше вы получите от дамы, с которой скоро познакомитесь. Успеху будет содействовать лунный свет».
— Вот так загвоздила! — смущенно пробормотал мастеровой и, сдвинув картуз на глаза, заскреб затылок.
— А что? Вполне возможная вещь! Парень ты всех статей, гляди и облапошишь какую вдовую купчиху! — скороговоркой выпалил толсторожий мужчина, по обличию торговец. И сам первый загоготал своей шутке.
Мастеровой зло прищурился.
— Облапошишь! — передразнил он. — Облапошить, конечно, можно, только какое ж это счастье? Облапошить — это дело торгашеское, а счастье, оно должно быть честным!
— Отбрил! Молодец! — сочувственно отозвались люди.
Балаковская дурочка вертела в руках четыре грошика и рассуждала:
— Чего мне две копейки? Хлебушка фунтик. Наплевать, голодная прохожу! Давай мне на две копейки счастья! Прочитай, молодец, чего тут прописано?
Мастеровой взял бумажку:
Ах ты, сукин сын, камаринский мужик!
Ты не хочешь моей барыне служить!
Кругом заулыбались. Ноги слушателей сами собой стали притопывать.
Ты не хочешь моей барыне служить!
— И-е-ех! — вполголоса выкрикнул кто-то, и уже несколько голосов подхватило озорную песню, с издевкой выговаривая:
Моя барыня богатая,
Кривоногая, горбатая!
Кончив играть, шарманщик сдернул с головы широкополую, похожую на пыльный лопух шляпу и стал обходить слушателей. На дне шляпы зазвякали копейки и гроши.
Васе хотелось хоть чем-нибудь отблагодарить шарманщика за подаренное «счастье». Ведь это первый раз в жизни с ним случилось такое.
— Дедушка, давай я тебе шарманку донесу. Куда идти?
— А тащи куда-нибудь в холодок.
Выходя с базара, они увидели дурочку. Она откусывала от черной краюшки маленькие кусочки, бросала голубям и бормотала:
— Чем ловить, лучше накормить! Пусть Фенька-дурочка голодная, а счастье у Феньки — сытое!
Спугнутые появлением Васи с шарманщиком, голуби с шумом взлетели и тут же снова окружили дурочку. Один из них опустился ей на плечо, и Фенька замерла. В лохмотьях, с растопыренными руками, она стояла на базарной площади, нелепая, как огородное пугало. А на запрокинутом лице застыло выражение бездумного, блаженного счастья...
За пожарной каланчой, в прохладной темно-зеленой траве густо росли одуванчики.
Тут и сделаем привал, — сказал шарманщик и пустился на траву.
— Вишь, как мягко!
Он снял с плеча торбу, достал оттуда хлеб, селедку, пару луковиц и коротко приказал Васе;
— Садись!
Вася с наслаждением грыз селедочный хвост, хрустел луковицей и набивал рот заварным черным хлебом.
— Теперь до вечера можно и вздремнуть, — сказал старик, вытирая о траву руки и позевывая. — А потом бы чайку горяченького...
Вася побежал домой. Ему хотелось напоить старика чаем, только разрешит ли мать? На взволнованный рассказ Васи Катерина Семеновна ответила вопросом:
— Может, он мазурик какой, шарманщик-то... А ты его в избу хочешь пустить.
— Ой, мама, ну какой он мазурик? Старый такой... У него, он сказал, все кости болят.
— Ну зови, коли так! — разрешила мать.
Дед Егор, так звали шарманщика, уже спал, положив под голову свою тощую торбу. Рядом стоял ящичек со «счастьями». В нем лежал пучок травы, и морская свинка тихо перебирала травинки — которую съест, которую надкусит и отложит в сторонку.
«Тому лише, у кого нет крыши», — вспомнил Вася отцову поговорку, и его охватила жалость к бесприютному старику.
— Дедушка, а дедушка, — тихо тронул он шарманщика за плечо.
— А? Чего?! Сейчас! Сейчас! Я не знал, что нельзя тут... — вскочил старик, испуганно заморгав воспаленными глазами. — Я уйду! — бормотал он. Увидев Васю, рассердился: — Тьфу на тебя! Я думал, дворник либо городовой... Ну зачем разбудил?
— Дедушка, мама велела идти к нам, чай пить...
— В гости зовешь? Ах ты, милый! — растрогался дед Егор. — Да я с превеликим удовольствием! Ах ты, внучек мой нечаянный!
Вася ужасно боялся, что, войдя в дом, старик заговорит гнусавым жалобным голосом и станет похож на нищих, которых отец терпеть не мог. Но шарманщик вошел, как входят гости. Еще на пороге он снял шляпу и поклонился Катерине Семеновне:
— Здравствуй, хозяюшка! Мальчонка сказывал, звала меня? А ежели напутали мы с ним, прощенья просим: незваный гость хуже татарина... Такому гостю две указки — вот бог, а вот порог.
Мать тоже поклонилась старику:
— Проходите, проходите, дедушка! Звала я вас, садитесь. Васенька, неси шарманку в дом. Вещь дорогая, в сенях ей не место.
Старик посмотрел на выскобленный пол и, взяв веник, вышел на улицу обмахнуть пыльные сапоги.
— Мама, он чаю хочет, — зашептал Вася.
— Сначала пусть поест с нами, — возразила мать. — Я сегодня похлебку варила.
— Пообчистился маленько, — доложил шарманщик, усаживаясь на лавке около двери. — Чисто дом ведете, хозяюшка. Воздух легкий, и мух нету.
Вася взял стоявшую на полу у печки кошачью черепушку.
— Дедушка, свинке попить дать?
— Дай. Ишь ты, вспомнил про Лизку!
Катерина Семеновна заинтересовалась зверюшкой.
— Чудная какая! Ты, Васенька, моркови бы ей принес. Будет она моркву есть?
— Самая ее пища, — подтвердил старик.
— Она ученая, мам. Она счастье вытаскивает. Знаешь, какое счастье она мне достала? — Вася протянул матери записочку с предсказанием.
Катерина Семеновна поглядела на бумажку и улыбнулась.
— Чего же тут написано? Неграмотная я...
Делая вид, что он читает, Вася повторил:
— Счастье ваше на военной дороге. Вы будете генералом.
— Большим генералом, — поправил старик.
— Это ты будешь генералом? — рассмеялась мать, а глаза ее счастливо засияли.
— Ну, раз тут написано, значит, буду, — настаивал Вася. — Тут все правда. Дурочке Фене тоже правда досталась, да, дедушка?
— Будешь генералом, — убежденно ответил шарманщик.
— Кто это генералом будет? — загудел отец.
— Ой, Иван Степанович, — вздрогнула мать. — Не слышно было, как ты пришел!
— Где ж услыхать? Я еще к дому подходил, слышу громкий разговор про генералов. Здравствуй, дед, не знаю, как величать.
— Егором Васильевичем, — степенно ответил дед и подал руку.
— Обедать давайте, — пригласила мать. — Все в сборе, ждать некого. Андрюша не придет, а Гришанька поел и с ребятишками побег дровец пособирать.
Катерина Семеновна разрезала краюшку хлеба по числу едоков. Вышло четыре небольших куска. Егор Васильевич достал из торбы свой хлеб и, положив его на стол, деликатно сказал:
— Надо его съесть, а то зачерствеет.
После обеда Катерина Семеновна велела Васе поставить самовар. Самовар ставили только в самых торжественных случаях: в праздники или для дорогих гостей. Обычно он стоял в углу, начищенный до блеска и важный, как пожарный в каске.
За чаем засиделись допоздна. Мать вытащила из-за стола заснувшего Гришаньку. Васю тоже прогнали спать. Но он исхитрился и лег на самом краю палатей, чтобы все было видно и слышно.
— Размяк я у вас, как сухарь в чаю, — усмехался старик. — Давно уж так, по-семейному, не сиживал... Возрастал я сиротой, без тятьки. Бедно мы с матерью жили. А как вернулся из солдатчины, матери в живых не застал. Соседи сказывали, что пришлось ей на старости лет с сумой под чужими окошками Христа ради петь. Пошла куда-то и не воротилась. Померла где-нибудь на дороге...