Георгий Полонский
киноповесть-сказка
…Тиран, гнетущий треть планеты,
Однажды не прошел в поэты, -
С того и мучает людей.
Александр Аронов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Визит на высшем уровне с кукольниками
1.
В этом лесу было пленительно, иначе не скажешь. Малиновка завлекала своим пением. Каждый куст - буквально каждый! - угощал ягодой! Белки вели себя с непостижимой доверчивостью, словно ручные. И на всю эту идиллию сверху любовалось солнышко - такое ясное, будто сделали его для детского спектакля. Как, впрочем, и все остальное в этом райском уголке.
Принц Пенапью окликнул своего секретаря, задремавшего после завтрака от покойной езды на прекрасных рессорах:
- Фрикадель! Я вот думаю: отчего население не приводит сюда детей? Сколько прелести, сколько возвышающей душу пользы почерпнули бы дети среди этой природы…
От полусонного Фрикаделя поступил не столько словесный, сколько музыкальный ответ в том смысле, что он согласен: пусть приводят детей…
Стала сужаться тропа, по которой ехали их две кареты (во второй были телохранители и доктор); теперь Пенапью мог, не слишком высовываясь, погладить белку или сорвать орех. Нет, прелесть, прелесть что за путешествие - во всяком случае, вот этот его кусочек! Его Высочество даже изволил запеть - ариозо Рудольфа из "Богемы" ("А я любуюсь…" и т.д.)
Тут секретарь, которого что-то вдруг толкнуло, обрушился на принца - сперва придавил его, потом потащил назад, к себе, выкатив изумленно глаза и бормоча "тпрру!". Видимо, лошадей испугало что-то. Даже наверняка испугало. Что?
Полминуты спустя это устрашающее Что-то явилось в виде трех человекоподобных с чулками на физиономиях. Впрочем, нет - таких только двое: третий был по-своему аристократичен и имел под шляпой покрывающую лишь пол-лица черную опереточную маску. Он и объяснил деликатно:
- Спокойно, господа, это всего лишь ограбление. Ручонки - на затылок. И сюда, к нам… Будем благоразумны - будем живы-здоровы. А станем бузить от глупости и жадности - заработаем дырку между глаз.
Тут бедные путешественники и пистолеты увидели.
- Минуточку! - вскричал вытаскиваемый из кареты Фрикадель - впрочем, слабо вскричал и сипло. - Вы ведь не можете поднять руку на Его Высочество Принца Пенагонского…
- А что? Дипломатические осложнения будут? - спросила, издеваясь, маска N 1. А другая, чью веселость видно было даже сквозь чулок, сказала:
- Тогда пускай они свою ноту оставят во-он в том дупле…
- Да-да, в лесу иногда очень бывает нужна бумажка, - добавила маска N 3, давясь от смеха.
Жертвы налета жались друг к другу под толстым раскидистым вязом.
- Интересно, о чем мои телохранители думают? - полушепотом осведомился принц Пенапью у своего секретаря. А у того отшибло сейчас всякое понятие о должностных обязанностях: едва ли мог он ответить хоть на один вопрос своего шефа! Но тех, про кого было спрошено, принц тотчас увидел сам, поблизости от второй кареты: еще один бандит, самый низкорослый из них, привязывал этих двух верзил к дереву. Вздыхая и кряхтя, они старались не встретиться взглядами с принцем. Еще бы! - за его безопасность они ручались лично королю!
- Вот это, стало быть, и есть принц? - грабители оценивающе разглядывали Пенапью и даже крутанули его, как портновский манекен. - И сколько же папе не жалко будет отвалить за такого? - спросил маленький, когда освободился.
- Господа… с вас спросят за меня сразу два короля! Ибо еду я ко двору абидонского монарха… он ждет меня! Кстати, этот лес - он уже к Абидонии относится? - пытался затеять с ними диалог Пенапью, но никто не слушал его: - разбойнички были по горло заняты. Из багажных отделений обеих карет они вытаскивали на тропу сундуки, чемоданы… Лошади фыркали и шарахались при каждом приближении любого из этих темноликих негодяев.
- Господа, - пытался объяснить принц, - я охотно поделюсь своим имуществом, но тут не все мое… Вот это, например, и еще те коробки приготовлены в дар семье абидонского короля… Не могу же я к ним с пустыми руками…
Маленький вплотную приблизил к нему свое чудовищное лицо (принц ощутил запах изо рта, какую-то винную кислятину) и сказал:
- Не канючь. Пасть порву.
Фрикадель, которого, как и принца, не привязали почему-то, уселся под вязом и просто-напросто плакал, как дошкольник.
- Не надо, не надо было открывать им, кто я такой… - шептал принц, морща лоб. - Теперь возьмут в эти… как их? В заложники!
- Это все я! - от отчаянья секретарь дважды боднул головой ствол вяза. - Это я брякнул, Ваше Высочество… простите… я идиот!
Главарь банды подвел к ним вороного возбужденного красавца-коня, безупречного и гордого. Людская забота довершала и подчеркивала его совершенство дорогой попоной, наколенниками и подмышниками из белой кожи. Но вся эта упаковка не могла ручаться за кроткий, легко послушный человеку нрав. "Смотря какому человеку," - говорил дерзкий скошенный глаз.
- Имя коня? - спросил главарь.
- Милорд…
Рот под опереточной маской улыбнулся: главарь так и думал, что это - знаменитый Милорд.
- Последняя его цена?
- Ой… и не вспомню, знаете… Что-то фантастически дорого. Милорд считается одной из жемчужин нашей короны… папа вообще не собирался его продавать. Ни при каких обстоятельствах… ни за какие десятки тысяч…
- Папаша прав: таких красавцев только дарят! - захохотал негодяй. - Ну спасибо ему, я оценил! - он снял шляпу, чтобы проделать ею ритуальные взмахи ниже колена, означавшие, конечно же, издевку.
- Эй, Грыжа! - позвал он соратника, тотчас подошедшего. - Прими жеребца… Стреножишь ему ноги, да гляди - башку от копыта береги. Глаз да глаз за ним, понял? Ничего лучшего мы не взяли сегодня… Нет, не так: мы за последние два года нигде не взяли лучшего. Будешь ублажать его, Грыжа. И помни: он намного дороже тебя и любого из вас!
Грыжа принял повод и увел Милорда так, будто даму высшего света звал на тур вальса. А главарь опустился перед сидящим Пенапью на корточки:
- Хотели его на что-нибудь выменять у абидонского короля? На что?
- Выменять? Нет, сударь, как можно… Вы же сами сказали: таких только дарят! Но дарить папа велел только в том случае, если сладится моя помолвка с абидонской принцессой Альбиной. А нет - так нет…
Бандит посмотрел в детские глаза своей жертвы, гася в себе смех:
- Значит, все-таки выменять! На дочку королевскую. Глупейшая сделка! Дважды убыточная. Еще спасибо скажете, что я вам ее поломал.
Зачем-то он пощекотал травинкой Фрикаделя - тот серыми гипсовыми губами льстиво улыбался в ответ, полумертвый со страху.
Вдруг - выстрел. И еще два! Одни разбойнички в испуге наставили оружие на своих неопасных, полностью деморализованных пленников. Другие, уже осведомленные, бежали сюда, к своему главарю, срывая с лиц чулочные маски.
- В чем дело?
- Кабаны, атаман… Дикие… Злобные, как не знаю кто… У ручья затоптали Косоротого Базиля!
- Не кабаны, а хуже: вепри, атаман! Мы видели двух, но вообще их там, кажется, стадо ! Косоротый расстрелял обойму и - все, готов… Чего делать-то? Как их это… контратаковать?
- Нечем, шеф! Этим вот? Тут ружья надо… И пули, как на медведя!
- Ну-ну-ну, - после такой информации главарь счел нужным охладить паникера, причем буквально: погладив холодным пистолетом его рябую от пота физиономию. - Вепрь ли, кабан ли - все это свинина, мальчики! Ты ведь ешь ее? И ни разу наоборот не было - чтоб она тебя… Не сметь паниковать, парни! Вы что, сдурели?!
Похоже, так оно и было. Поддались нерассуждающей панике… может, и вздорной, напрасной… Хотя опасность и впрямь была все-таки: опять грянул выстрел, а затем послышался визг, показавшийся боевым львиным рыком - и разбойнички куда-то рассыпались. Никого из них на опушке - одни жертвы их!
Сколько даровала судьба принцу Пенапью и Фрикаделю - минуту? две? Меньше?
Пленники, лошади, багаж - все, что здесь было сейчас, выглядело так, словно их увидел прыгающий взгляд затравленного животного. Над лужайкой вздрагивал лихорадочный шепот:
- Ваше Высочество… кабаны, может, и помилуют… а эти - навряд ли… Давай бог ноги, а?
- Да-да… вы правы… Но кто отвяжет доктора нашего? И телохранителей?
- Сами пусть! Зубками! За такую службу ваш папа казнил бы их… Охраннички! Скорее, ну! Нет, надо в разные стороны, в разные!… Ну почему за мной-то, Ваше Высочество? Вам кустов мало?
Поняв, что он отвергнут собственным секретарем, принц отстал, потоптался на месте… Он наткнулся блуждающими пальцами на перочинный ножик в жилетном карманчике (нет, он был маникюрный все-таки - лезвие + пилочка для ногтей). Теперь было чем разрезать веревки, освободить трех своих спутников! Взмокший Пенапью выполнял это повеление своей совести и одновременно спрашивал у телохранителей светским тоном:
- Ну как вам нравится вся эта история? Ответом ему была лишь выбиваемая их зубами дробь.
2.
Черные сырые комья земли пополам с дерном фонтанчиками вырывались из ямы, иногда достигая лошадиных копыт, - тогда лошадь пятилась. Она являла собой грустный контраст великолепному Милорду: эта трудяга преклонных лет по имени Клементина была хронически печальна. Ей даже не было любопытно - зачем это ее хозяину вздумалось копать землю в лесу? В ее усталых глазах читалась безнадежная уверенность: счастья он не выкопает, сколько бы ни старался…
Молодая обаятельная женщина со славянским лицом, жена хозяина Марта говорила этой кобыле:
- Только бы он не напутал, Клементиночка… только бы не напутал! У него уже волдыри, небось, на ладонях… а лопата одна. Понимаешь, этот план, - Марта держала в руках прямоугольный кусок парусины с чертежом, - он ветхий совсем… Какой-то важный значок мог стереться, - а в нем, может, все дело! Прямой угол вроде правильно мы отмерили… но что означает вот это "О"? Ольха? Осина? Олива? Орешник? Тебе, конечно, желательно, чтоб это был "Овес" - да? Но он тут ни при чем… Если не угадали мы, тогда все зря… тогда "О" будет означать: "Опростоволосились!"
- Это кто там каркает? - раздался мужской голос снизу. - Да я уже нащупал брезент, если хочешь знать!
- Нет, в самом деле? Желтоплюш, ты - гений!!! Убери лопату, я к тебе прыгаю! - и Марта без раздумий сиганула к своему потному и перепачканному землей Желтоплюшу, чтобы обнять его, а потом вместе извлечь наружу объект их поисков и усилий. То был обтянутый брезентом короб в половину среднего человеческого роста.
Счастливые, они смеялись, откидываясь на края ямы и не спешили вскрыть короб - будто им достаточно было самого факта находки. Старая Клементина отворачивалась, не разделяя их энтузиазма: находку предстояло тащить не им, а ей, как и весь прочий скарб бродячих артистов. Хорошо еще, что на время раскопок ее выпрягли из повозки, которая стояла поодаль, уронив оглобли.
В этот момент все трое услыхали выстрел.
И замерли.
- Охотники? - произнесла Марта, вслушиваясь в раскаты эха.
- Хорошо бы… да вряд ли, - негромко отвечал Желтоплюш. - Сторонятся охотники этого леса. Не доверяют ему. Спасибо, конечно, что он сберег нам отцово наследство… но чем скорей мы уберемся отсюда, тем лучше будет.
- Тогда я запрягаю старуху? - Марта уже выбиралась на поверхность и замерла опять: вдали бабахнуло еще дважды. - Вот черт… Желтоплюш, там на плане отмечен ручей, это близко. Клементина долго не протянет, если ее не напоить…
- А раньше ты о чем думала? - попрекнул ее муж, подавая короб наверх. - А если накроют нас?
- Ну прости… Даже если это разбойники, нам нечего трусить: мы же не золото выкопали!
3.
Итак, принц Пенапью освободил своих спутников (героически освободил или дрожа от страха - история об этом умалчивает). Но затем, улепетывая от двойной угрозы - от бандитов и от кабанов, принц недолго видел перед собой спины товарищей по несчастью: те все больше отрывались, все реже оглядывались на задыхающегося Пенапью. А у него, как назло, - то спадала туфля с ноги, то отчаянно принималась болеть селезенка. Он отстал, одним словом. И в довершение всех несчастий - уронил туфлю в ручей.
Начал ее преследовать. Течение уносило туфлю в лоно все более глубокого оврага: сверху прутиком уже не достанешь. Кончилось тем, что бедный принц повис на коряге, буквально между небом и землей: коряга соблаговолила помочь ему спуститься к воде, но зато потом стала издевательски отвергать все его потуги в противоположном направлении.
По части ловкости принцу Пенапью было далеко до Тарзана, до Фонфана-Тюльпана, и он повис, как панталоны, предназначенные для просушки. С той, понятно, разницей, что панталоны не страдают, не задыхаются, не возносят к небу молитв… Спасительный сук мог обломиться, тогда принц шлепнулся бы на другую корягу, мокнущую в воде. С нее лениво, но пристально следила за исходом дела змея ржавой окраски… О ужас, ужас!
Несчастного увидел Желтоплюш, когда спустился к ручью с ведерком.
- Эй… что это вы там делаете, сударь?
- Я жду вас, сударь! - вскричал Пенапью, и голос его звенел лучезарной надеждой. - Кого-нибудь жду! Ради гуманности… на помощь!
Желтоплюш уже подбирался к нему, а он все повторял, как заклинание: "ради гуманности…" Так одержимо повторял, что Желтоплюшу пришлось перебить его:
- Кончайте, сударь, с этой "гуманностью". А то я могу уронить вас… просто от смеха!
В самый критический момент расставания с корягой принц Пенапью, кряхтя и стеная, объявил:
- Вы не от падения меня спасаете, нет… И не от змеи… От гораздо худшего: от разочарования в людях! Дело в том, сударь, что все меня бросили…
- Потом расскажете, потом. Сейчас держитесь за меня крепче!
- О-о-о-ой… Лучше вы за меня: мои пальцы совсем онемели… Вы хватайте меня смелей, сударь… можно за шиворот…
4.
Клементина досадовала: неужели нельзя было сначала напоить ее, а уж потом запрягать? Спешили, суетились, ну и сделали наоборот. К тому же Марта, изумленно разглядывающая их нового знакомого, плохо держала ведро, норовила вовсе его отнять: хватит, мол. Но самой Клементине виднее, хватит или нет.
А новый знакомый поглаживал ее тощий круп: всю свою великую благодарность, всю внезапно вспыхнувшую любовь к Желтоплюшу и Марте он не мог поместить в слова - отсюда эти нежности, обращенные к их кобыле. Однако и слов тоже было достаточно, Пенапью прямо-таки захлебывался ими; жалкий, но сияющий, он старался прикрыть свежую прореху на боку своих бархатных штанов и поджимал, как цапля, левую ногу в чулке, поскольку туфлю, увы и ах, унесло все-таки течением. И говорил, говорил…
- Почтеннейшая Марта! Дорогой Желтоплюш! Вот если вы меня спросите: "Принц! Чего вам сейчас хочется больше всего на свете?", - я отвечу как на духу: забиться в этот ваш фургон и ехать, ехать, всецело доверяясь вам относительно направления и цели… Потому что я гляжу на вас, восхищенный втройне: вы мои спасители - это раз, вы необъяснимо располагаете к себе - это два, и вы, оказывается, актеры!
- Но из погорелого театра, - вставила Марта.
- Неважно, совершенно неважно! Актеры - это моя слабость. Актеры и музыканты. А если вы намекаете на какие-то неудачи свои, то я знаю причину! Знаю, хотя и не видел еще ни одной вашей сценки. Притупилась чувствительность зрителей - вот причина! Причем это везде и всюду…
- Извините, принц, - вмешался Желтоплюш, уже несколько уставший от него. - Нам пора. Или сюда такие зрители явятся, у которых уж точно все притупилось: стадо кабанов или эти ваши разбойнички… Ну, залезайте.
И он помог пылкому недотепе забраться в фургон, оклеенный рукотворными афишами.