«В следующую среду, 18 июля, краснокрылые ржанки полетят с почтой в Данию, в район пролива Скагеррак. На всех письмах должна быть четырехпенсовая марка. Просьба приносить почту заблаговременно. Принимаются также небольшие попутные посылки в Марокко, Португалию и на острова Ла-Манша».
Еще во время встречи на Земле-без-людей с вожаками всех птичьих стай Доктор записал себе в книжечку сроки их ежегодных миграций и приблизительное время их пролета мимо острова, а также откуда и куда они будут направляться. Книжку с этими записями он берег пуще глаза. Таким образом, Доктор знал заранее, каких птиц и в какое время ему ждать на Земле-без-людей, и он всегда следил, чтобы к прилету тех или иных стай были приготовлены запасы их самой любимой еды.
Однажды, когда Доктор разбирал большую кипу писем, предназначенных к отправке, Быстрей-Ветра присел отдохнуть в чашку почтовых весов. И вдруг он с ужасом закричал:
— Боже мой. Доктор, я поправился на целую унцию! Теперь я уже никогда не смогу участвовать в соревнованиях по полетам на скорость. Посмотрите, они показывают четыре с половиной унции!
— Не волнуйся, Быстрей-Ветра, — ответил Доктор. — На чашке весов кроме тебя еще лежит гирька весом в унцию. Так что сам ты весишь только три с половиной унции.
— А, — успокоился Быстрей-Ветра, — вот в чем дело! Я никогда не был силен в арифметике. Прямо от сердца отлегло! Слава Богу, я не поправился!
— Послушай-ка, — сказал Доктор, — у нас скопилось много писем, адресованных в Панаму. Куда у нас завтра отправляется почта?
— Точно не помню, — ответил Быстрей-Ветра. — Надо пойти посмотреть на доске объявлений. Мне кажется, что завтра летят золотистые сойки. Точно, — подтвердил он, возвратившись от доски объявлений, — завтра, во вторник, пятнадцатого числа, летят золотистые сойки, если, конечно, погода будет хорошей.
— А куда они летят? — спросил Доктор. — А то моя записная книжка лежит в сейфе.
— Из Дагомеи в Венесуэлу, — проговорил Быстрей-Ветра, прикрывая правой лапкой зевок.
— Отлично, — сказал Джон Дулитл. — Значит, они смогут доставить все эти письма в Панаму. Им не придется делать большой крюк. А что едят золотистые сойки?
— Больше всего они любят желуди, — ответил Быстрей-Ветра.
— Хорошо, — произнес Доктор. — Передай, пожалуйста, чтобы Габ-Габ съездил на остров и попросил диких кабанов набрать парочку мешков желудей. Я хочу, чтобы все птицы, которые для нас работают, могли как следует подкрепиться, прежде чем они отправятся в далекий полет.
Проснувшись на следующее утро, Доктор услышал за окном громкий шум и щебетание и понял, что ночью прилетели золотистые сойки. Он оделся и вышел на веранду. Конечно же, это были они — мириады симпатичных черных с золотом птичек, которые беспрестанно перелетали с места на место, трещали, тарахтели и с огромной скоростью поедали желуди, которые кучами были рассыпаны для них на полу.
Их вожак, старый знакомый Доктора, подошел получить указания и посмотреть, сколько писем им надо будет взять с собой.
После того, как все было обговорено и вожак убедился, что в ближайшие двадцать четыре часа стае не грозят ни дождь, ни ураган, он дал команду, и все птицы разом поднялись в воздух, просвистев прощальные приветствия Главному Почтмейстеру Дулитлу и всем обитателям почтовой конторы.
— Кстати, Доктор, — сказал вожак стаи, на минутку вернувшись назад, — вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Христофор Колумб?
— Ну, конечно, — ответил Доктор. — Он открыл Америку в 1492 году.
— Так вот, я только хотел сказать вам, — заявил вожак, — что если бы не один мой предок, то он не смог бы открыть ее в 1492 году — может быть, немного попозже, но никак не в 1492-ом.
— Неужели! — воскликнул Джон Дулитл. — Расскажи-ка мне поподробней обо всем этом.
Доктор достал свою записную книжку и приготовился записывать.
— Ну, — начал рассказывать вожак соек, — вся история дошла до меня от моей матери, которая слышала ее от своей бабушки, а та узнала о ней от своей прабабушки, и так далее вплоть до того самого нашего предка, который жил в Америке в пятнадцатом веке. В те времена сойки не летали из Америки через Атлантический океан ни летом, ни зимой. С марта по сентябрь они жили на Бермудских островах, а остальное время — в Венесуэле. И когда они перелетали осенью на юг, то останавливались по пути отдохнуть на Багамах. Осенью 1492 года стояла ужасная погода. Без конца бушевали бури и ураганы, и сойки никак не могли отправиться в путь до самой середины октября. Мой предок много лет был вожаком стаи. Но к этому времени он уже состарился, и для перелета в Венесуэлу на его место выбрали более молодого. Новый вожак оказался очень самонадеянным юнцом. Он решил, что раз его выбрали вожаком, то он уже все знает о погоде, навигации и морских перелетах. Вскоре после того, как птицы наконец отправились в полет, к своему великому изумлению, они увидели несколько кораблей, которые направлялись на запад. Это случилось примерно на полпути между Бермудскими и Багамскими островами. Сойки в первый раз видели такие большие корабли — они привыкли только к маленьким каноэ, на которых плавали индейцы. Новый вожак очень испугался и дал приказ свернуть поближе к материку, чтобы их не заметили с больших кораблей. Он был довольно ограниченной птицей и старался держаться подальше от всего, чего не мог понять. Но мой предок не полетел вместе со всеми, а направился прямо к кораблям. Он отсутствовал около двадцати минут, но вскоре догнал стаю и сказал вожаку: «Там, на большом корабле, один храбрый человек попал в беду. Они долго плыли из Европы в поисках материка, и матросы, не зная, что земля совсем близко, взбунтовались против своего капитана. Я много пожил на этом свете и знаю этого храброго мореплавателя. Однажды, когда я летел через море — самый первый раз в моей жизни, — началась буря и я отбился от стаи. Целых три дня шторм мотал меня над океаном и отнес далеко к востоку, к Старому Свету. И когда я от слабости уже едва не падал в воду, я увидел корабль. Мне был необходим отдых. Я был измучен борьбой со штормом и умирал от голода. И я из последних сил подлетел к кораблю и полумертвым свалился на палубу. Матросы хотели поймать меня и посадить в клетку. Но капитан корабля — тот самый мореплаватель, чьей жизни сейчас угрожают взбунтовавшиеся матросы, — накормил меня крошками и, можно сказать, вернул к жизни. А потом, когда погода стала получше, он отпустил меня и я полетел в Венесуэлу. Надо спасти жизнь этому капитану. Мы — сухопутные птицы, и если мы подлетим поближе к кораблям, матросы увидят нас и поймут, что земля уже где-то близко, и тогда они снова будут повиноваться своему капитану».
— Да-да, — проговорил Доктор. — Продолжай, пожалуйста. Я припоминаю, что Колумб упоминал о сухопутных птицах в своем дневнике. Продолжай.
— И вот, — продолжал вожак соек, — вся стая повернула к кораблям, которыми командовал Колумб. Они поспели как раз вовремя. Матросы уже совершенно вышли из повиновения. Они твердили в один голос, что никакой земли здесь нет и быть не может, и грозили убить своего капитана, если он немедленно не повернет обратно в Испанию. Но когда они увидели, как огромная стая сухопутных птиц пролетела над кораблями, причем в юго-западном, а не в западном направлении, то они воспряли духом и поняли, что земля должна находиться где-то поблизости. Так птицы указали им путь на Багамы, и на седьмой день рано утром с криками «Земля! Земля!» команда пала на колени и вознесла благодарственные молитвы небесам. Впереди по курсу у них лежал омываемый лучезарным морем остров Уотлинг, один из самых маленьких Багамских островов. Тут матросы собрались вокруг капитана Христофора Колумба, которого еще совсем недавно они собирались убить, и прокричали «ура!» в его честь, провозгласив его величайшим мореплавателем мира, что, между прочим, вполне соответствовало действительности. Но сам Колумб так никогда и не узнал, что та беспомощная птичка, которая упала когда-то на палубу его корабля, указала ему самый короткий путь к материку Нового Света. Вот видите, Доктор, — закончил свою историю вожак соек, торопясь лететь за своей стаей, — если бы не мой предок, то Колумбу пришлось поворачивать назад, иначе бы его убили, и Америка была бы открыта много позже. До свидания! Мне уже пора. Спасибо за желуди!
Однажды вечером, вскоре после того, как золотистые сойки улетели на запад, Доктор сидел у окна в своей конторе и писал письма при свете свечи. Было уже поздно, и все звери давно спали крепким сном. Вдруг Доктор услышал вдалеке какой-то странный звук, который донесся через открытое окно. Он отложил перо и прислушался.
Это был крик какой-то морской птицы, летевшей далеко в открытом море. Доктор знал, что морские птицы обычно не кричат в полете, если только они не летят большой стаей. А здесь, похоже, кричала одинокая птица.
Доктор высунул голову в окно и огляделся. Ночь была черной, как сапожная вакса, и он ничего не смог увидеть, тем более что его глаза не сразу привыкли к темноте после света свечи. Загадочный крик повторялся снова и снова и звучал, как призыв о помощи. Доктор не знал, что ему делать, но тут ему стало казаться, что крики приближаются. Тогда, схватив свою шляпу, он выбежал на веранду и закричал в темноту: «Кто там? Что случилось?» Никто ему не ответил, но почти сразу же большая чайка опустилась на перила рядом с ним, чуть не погасив его свечу мощным взмахом крыльев.
— Доктор, — задыхаясь проговорила чайка, — погас огонь на маяке мыса Стивена. Не знаю, как это могло случиться. Раньше он все время горел. Мы всегда ориентировались по нему, когда возвращались ночью с моря. Ночь сегодня черней чернил. Как бы какой-нибудь корабль не налетел на скалы возле мыса. Я подумала, что надо бы предупредить вас.
— Боже мой! — воскликнул Доктор. — Что же могло случиться на маяке? Ведь там живет смотритель, который должен следить за огнем. А вечером сегодня свет горел?
— Не знаю, что было вечером, — ответила чайка. — Я целый день ловила селедку там, к северу, — сейчас ведь самый сезон — и вернулась только ночью. Из-за того, что маяк не горел, я заблудилась и залетела гораздо южней, чем мне нужно. Сообразив это, я повернула назад, но старалась держаться как можно ближе к берегу. На маяке мыса Стивена было совершенно темно, и я сама могла бы врезаться в скалы, если бы не летела очень осторожно.
— Как это далеко отсюда? — спросил Джон Дулитл.
— По суше будет миль двадцать пять, — ответила чайка, — но по морю примерно вдвое меньше.
— Хорошо, — сказал Доктор, поспешно надевая пальто. — Подожди минутку, я только разбужу Даб-Даб.
Доктор поспешил на кухню и разбудил несчастную домоправительницу, которая крепко спала возле кухонной плиты.
— Даб-Даб, проснись! — проговорил доктор, тряся ее за плечо. — Огонь на маяке мыса Стивена погас!
— Что такое? — спросила Даб-Даб, приоткрыв заспанные глаза. — В плите огонь погас?
— Да нет, на маяке мыса Стивена, — нетерпеливо ответил Доктор. — Только что прилетела чайка и рассказала мне об этом. Все корабли в страшной опасности! Да проснись же ты, ради всего святого!
Наконец бедная Даб-Даб совсем проснулась и поняла, в чем дело. Через секунду она уже была на ногах и готова к действию.
— Я знаю, где это, Доктор. Я полечу прямо туда. Нет, чайка может меня не провожать. Лучше пусть она показывает дорогу вам. Сейчас же следуйте за мной на каноэ. Если мне удастся что-нибудь узнать, то я встречу вас на полдороге. А если нет — буду ждать вас у башни маяка. Слава Богу, хоть ночь сегодня спокойная — жаль только, что очень темная!
Взмахнув крыльями, Даб-Даб вылетела через открытое окно и исчезла в темноте, в то время, как Доктор схватил свой маленький саквояж и, крикнув чайке, чтобы она летела за ним, побежал на другой конец плавучего домика, отвязал каноэ и прыгнул в него. Он оттолкнулся веслом от своей конторы, обогнул Землю-без-людей и стал грести изо всех своих сил в открытое море в направлении мыса Стивена. Где-то на полпути Даб-Даб уже встретила каноэ Доктора — хотя как она смогла найти его в этом кромешном мраке, руководствуясь только звуками шлепающих весел, знает один Господь всемогущий.
— Доктор, — сказала она, — если смотритель маяка и на месте, то он или болен, или с ним что-то случилось. Я стучала во все окна, но никто мне не ответил.
— Ах ты, Боже мой! — пробормотал доктор, продолжая энергично грести. — Что же там могло произойти?
— Это еще не самая плохая новость, Доктор, — добавила Даб-Даб. — С другой стороны мыса — отсюда это нельзя увидеть — я разглядела ходовые огни большого корабля, который движется на юго-запад и идет прямо на скалы. Они не видят маяка знают, в какой они опасности.
— Силы небесные? — простонал Доктор и едва не сломал весло, с силой оттолкнув воду за кормой.
— Как далеко от скал находится корабль сейчас? — спросила чайка.
— Около мили, я думаю, — ответила Даб-Даб. — Но судя по высоте мачтовых огней, это большой корабль и он очень скоро окажется у самых скал.
— Гребите прямо, Доктор, — сказала чайка. — Я слетаю за парочкой моих друзей.
Чайка расправила крылья и полетела к берегу, издавая те же самые крики, которые Доктор слышал из окна плавучей почты.
Джон Дулитл понятия не имел, что она собиралась сделать. Да и сама чайка совсем не была уверена, что ей удастся поспеть вовремя и выполнить свой план. Но тут она с радостью услышала, как на ее призывы кто-то откликнулся у черных береговых скал. И вскоре уже сотни чаек кружили вокруг нее в темноте.
Спустя мгновение они уже все летели к большому кораблю, который, ничего не подозревая, спокойно шел прямо на скалы навстречу верной гибели. Подлетев к мостику, где рулевой стоял у штурвала и поглядывал на компас, качавшийся перед ним в тусклом свете маленького фонаря, чайки стали бросаться прямо в лицо рулевого, закрывая от него стекло компаса и всячески мешая управлять кораблем. Рулевой начал громко звать на помощь, и прибежавшие на его крики офицеры и матросы принялись отгонять назойливых птиц прочь. Но это было не так-то просто.