Голос ее делается мягче:
— Не бойся, Мето, я не сделаю тебе больно. И потом, признай, что жизнь на острове — в Доме или в пещерах — не стоит твоих слез. Настоящая жизнь там, за пределами острова, но она не доступна ни тебе, ни мне. Не плачь, маленький Мето. Мне придется тебя убить, хоть я этому и не рада.
Она снова исчезает. А я продолжаю расшифровку. Только не думать о том, что следующий укол будет для меня последним… что я умру, так и не отыскав своих родителей… Я снова читаю цепочку букв… А что, если?.. Если прочесть надпись наоборот? Тогда получится: JE----ELLE Е — Е. Две одинаковые буквы перед ELLE… Шаманка ошиблась, я смог разгадать надпись: JE MAPPELLE EVE: МЕНЯ ЗОВУТ ЕВА. Ее зовут Ева. Глаза мои закрываются.
Когда я просыпаюсь, Ева снова рядом со мной, она спит. Не знаю, на сколько она решила отсрочить свой приговор. Я вспоминаю друзей. Что они делают без меня? Как с ними обошлись? Надеюсь, Рваные Уши не воспользовались случаем избавиться от Марка и выменять его у Дома на кого-то из своих? Они бы нашли оправдание такой подлости.
Шаманка потягивается и касается губами моей щеки. Опять, как и в прошлый раз, когда она гладила меня по голове, в моей памяти всплывает смутное давнишнее воспоминание, и я невольно улыбаюсь.
— Какой симпатичный! — восклицает она. — Жаль, что ты мальчик, а то я оставила бы тебя при себе.
Я опять не вижу ее, зато слышу ее смех.
Ну вот, языком уже можно шевельнуть. Скоро и говорить смогу. Она больше не обращает на меня внимания, и я продолжаю расшифровку: «Меня зовут Ева».
«Я ищу моего брата».
«Никогда не доверять этим варварам».
«Тот, кто узнает мою тайну, должен умереть». Эта последняя фраза повторена не меньше десяти раз.
Шаманка снова склоняется надо мной. Не хочу, чтобы она вколола мне снотворное. Тараторю, пока еще не поздно:
— Ты на острове, чтобы отыскать брата.
Она с силой прижимает пальцы к моим губам, чтобы заставить меня молчать. Я продолжаю дрожащим голосом:
— Позволь мне немного поговорить с тобой. Я не буду кричать и никуда не убегу. Мне просто хочется кое в чем разобраться. А убьешь ты меня потом, я не буду мешать тебе.
Она меня не слушает и быстро всаживает иглу мне в ногу. Я еще слишком слаб, чтобы защищаться. Она пристально смотрит мне в глаза, но раствор не вводит.
— У тебя есть несколько минут, Мето.
— Почему я должен умереть? Я ребенок! Я ничего не…
— Молчи! — обрывает меня она. — Я не могу довериться никому. Варвары, даже самые юные, способны на неслыханную жестокость. Ты видел изуродованные тела…
Она замолкает, нацеливает на меня жесткий взгляд и сухо добавляет:
— Я поклялась себе ни за что не даться им живьем. Разговор закончен. Больше не желаю болтать.
Она медленно жмет на шприц, чтобы ввести раствор. Я успею сделать последнюю попытку, прежде чем вещество подействует, и скороговоркой выпаливаю:
— Я не такой, как они! Я никогда никого не предавал! Клянусь!.. Я хороший!.. Я не хочу умирать!..
Она вводит остаток жидкости и вынимает иглу.
— Перестань хныкать как младенец! Если хочешь, чтобы я тебя слушала, не будь таким занудой. Я вижу, что ты и вправду чуть-чуть от них отличаешься. Но не надейся, что я тебя выпущу отсюда живым: ты слишком много знаешь.
Я еле живой, но мне кажется, что первое испытание позади. Мне нужно во что бы то ни стало возобновить наш разговор. Я убежден, что чем ближе знаешь человека, тем труднее его уничтожить. У нее такие же рыжие волосы как у Октавия. Может, он и есть ее брат? Она его видела, потому что он был вместе со мной, когда мы притащили сюда Гаюдака. И она обратила тогда на него внимание: дернула за волосы. Может, чтобы получше разглядеть, какого они цвета?
Но раствор подействовал, и веки мои сомкнулись.
— Ну, проснулся, малыш Мето? Позволяю тебе помыться, потому что мне нравятся чистые мальчики.
Она помогает мне подняться. Обвивает мою руку вокруг своей шеи, и мы куда-то ковыляем. По пути снова вижу коробки и склянки с лекарствами, толстую книгу и множество тетрадей, похожих на те, что были в Доме. Она раздевает меня, отводя взгляд, и подталкивает к большой лохани с теплой мыльной водой. Она трет мне спину, и я не сопротивляюсь; затем моет мне волосы, споласкивает. И снова слезы наворачиваются мне на глаза. Она протягивает мне полотенце.
— Не разводи сырость, — строго говорит она и отходит в сторону.
Руки и ноги еще плохо меня слушаются, и я долго вожусь с чистым бельем, которое она мне приготовила. Наконец я оделся. Она возвращается и с довольным видом меня оглядывает. Снова ведет меня к лежанке, где я осторожно продолжаю прерванный разговор:
— Мой друг Октавий; случайно, не твой брат?
Кажется, она удивлена моим вопросом. А я-то думал, что заставлю ее в это поверить. Но нет, разве ей что-нибудь внушишь!
— Нет, — отвечает она. — Возраст и цвет волос похожи, но глаза другие.
— Ты очень его напугала, — говорю я.
— Знаю. Скажи, почему ты только что плакал? Тебе мыло в глаза попало?
— Не знаю. Нет, не мыло. Я подумал о маме. Она меня купала, еще маленького… Не помню ее совсем. Если бы я увидел ее, то наверняка бы не узнал. У меня украли воспоминания, и иногда… это очень обидно.
— Расскажи мне про жизнь в Доме.
Больше часа я рассказываю ей про Дом: про дурацкие правила, про несправедливые наказания, про доносчиков. И про вечный удушающий страх. Она слушает затаив дыхание, уточняет мелкие подробности. Я вспоминаю наш бунт, время надежд и тяжкое чувство, с которым нам пришлось покинуть младших. Я пользуюсь случаем показать ей (хотя и не слишком напираю на это), что я верный товарищ и никогда не нарушаю клятв. Я рассказываю о моих близких друзьях, об Октавии, Марке и Клавдии. Не забываю упомянуть про жестокое обращение с нами Рваных Ушей. Пусть знает, что я не на их стороне. А вот и моя очередь задать вопрос:
— Ты не знаешь, что Рваные Уши сделали с моими друзьями после того, как я попал сюда?
— Их помиловали. Один из Хамелеонов взял святотатца на поруки, и теперь за ним наблюдает весь клан. Я приготовлю нам поесть, малыш Мето.
Конечно, она говорит о Неохамеле. Значит, Марк в руках этого изверга, готового на любую подлость. Мне обязательно надо попасть в главную пещеру. Я должен его защитить. Но как отсюда выбраться? Я чувствую, что мое положение здесь, в Промежутке, укрепляется. Шаманка больше не угрожает мне новым уколом. Это добрый знак. Мне кажется, что она стала относиться ко мне как к младшему брату. Она не считает, что я представляю для нее опасность, пока остаюсь в Промежутке. Но что бы такое придумать, чтобы она меня отпустила? Что я могу дать ей в залог молчания?
Она возвращается, и мы молча жуем. Мне хотелось бы услышать от нее рассказ о себе. Вот бы узнать, сколько времени она провела на острове и что происходит там, во внешнем мире? Но я не решаюсь и с тоской смотрю на нее.
— Не смотри на меня так, — не выдерживает она. — Я вовсе не добренькая и выжила здесь только потому, что научилась внушать страх. Ты должен меня бояться, малыш Мето. Если я и вылечила многих вонючек, так только для того, чтобы не привлекать внимания. Но я поклялась убить любого, кто проникнет в мою тайну.
Она встает, возвращается со шприцем и делает мне укол. Напоследок я решаюсь спросить:
— Ты еще надеешься отыскать своего брата?
— Если бы я совсем на это не надеялась, то ввела бы себе слоновью дозу этой отравы, чтобы отправиться в мир иной. Ты понимаешь, малыш, что это за мир?
Я пялюсь на нее открыв рот. Но вот она надевает свое шаманское снаряжение и выходит. Я понятия не имею о времени суток и снова проваливаюсь в сон.
Сегодня утром я уже могу поесть самостоятельно, и Шаманка этому не препятствует. Кушанья, приготовленные Черпаком, она не ест: готовит себе сама. Я долго верчу в голове первую фразу, взвешиваю каждое слово. Стараюсь унять дрожь.
— Очень вкусно, Ева.
— Ты не должен так называть меня. Я запрещаю.
Я вижу, что она взволнована. Выжидаю несколько минут:
— Ты не любишь стряпню, которую едят Рваные Уши?
— Я люблю сама решать, что положить в рот. К тому же готовка помогает скоротать время. У меня много забот только после баталий, матчей по инчу и их идиотских ритуалов. В остальное время я предоставлена сама себе.
— Каких ритуалов?
— Завтра они собираются рассечь мочку уха твоему бывшему приятелю Титу без особых на то причин. Кажется, только потому, что он не носил в ухе кольца. Они будут кромсать его плохо стерилизованным ножом. Несколько дней он промучается, но жаловаться не станет, потому что он такая же скотина, как и все остальные. Его приведут ко мне, когда воспалительный процесс зайдет уже далеко. У него теперь смешное прозвище: Банка. Надеюсь, он будет менее жесток, чем тот, кто носил его прежде.
— Тит — жесткий боец. Мы всегда об этом знали. И все же он мой друг. Скажи, где ты была вчера?
— В Доме.
— Как ты проникаешь туда?
— У меня есть связка ключей, в том числе и от шкафчиков с медикаментами.
— A y тебя не бывает там неприятных встреч?
— Я хожу туда по ночам, когда все спят.
— Мне хотелось бы передать весточку Дециму, сказать ему, что я не забыл о своем обещании. Помнишь, я рассказывал тебе про того малыша.
Она улыбается. Прежде чем задать следующий вопрос, я пристально смотрю ей в глаза:
— Ты не убьешь меня? Ты же знаешь, что можешь мне доверять, я тебя никогда не выдам.
Она встает, не удостоив меня ответом. Через минуту возвращается со шприцем и делает укол, даже не взглянув мне в глаза. Я не сопротивляюсь. Я поторопился.
Просыпаюсь. Шаманка рядом и пристально на меня смотрит.
— Малыш Мето, я обнаружила записку тебе у входа в Промежуток.
Мето,
ты нам нужен. Сегодня ночью пропал Марк. Мы с Октавием надеемся, что ты в порядке.
Клавдий.
Надо действовать. Но как ей это втолковать?
— Ева, я должен быть с ними. Я не могу бросить Марка на произвол судьбы. Он мне почти как брат, и я всегда заботился о нем. Клянусь его головой, что никогда тебя не выдам. Умоляю, отпусти меня.
Внезапная боль скручивает мне живот, я едва сдерживаю стон. Стараюсь совладать с болью и заглянуть в глаза Шаманке. Ее глаза холодны и пусты.
— Обещаю приложить все силы, чтобы отыскать твоего брата! Я знаком тут кое с кем, кто хорошо информирован. Наведу справки… Я вернусь, чтобы тебе помочь, обещаю… Как его зовут?
— Как ты собираешься взяться за это дело? Я уже все перепробовала.
— Я захватил из кабинета Цезарей папку под кодовым замком. Кода я пока не знаю. Но мне кажется, что в ней находятся сведения обо всех детях, которые побывали на острове.
Несколько минут мы молча смотрим друг на друга. Наконец она произносит, чеканя слова:
— Если ты предашь меня, я тебя убью. Сразу же. Понял?
Я киваю, но не решаюсь подняться, хотя и получил разрешение.
— Ты вернешься?
— Да, обещаю. Я уверен, что смогу тебе помочь.
Странно, но я даже хочу сюда вернуться. Уверен, что могу узнать от нее много полезного. И она совсем не похожа на других.
— Дождись ночи, чтобы выйти отсюда, — советует она, хотя я сам это знаю. — И не забудь надеть вонючую одежду.
Я прислушиваюсь в темноте к малейшему подозрительному шороху. Затем бросаюсь вперед. В коридорах темно, но я привык ориентироваться на ощупь. Так было когда-то в спальне: дежуришь, идешь выключить свет, а потом возвращаешься зигзагами к себе во тьме кромешной, боясь налететь на чью-то хрупкую кровать и сломать ее. А вот и мои друзья. Спят. Я забираюсь по приставной лесенке в свою нишу. Закрываю глаза и вижу Еву. При первой же возможности загляну к ней. Она-то, во всяком случае, знает, где меня найти, и если ей понадобится, придет за мной.
Клавдий трясет меня за плечо. Он рад, что я вернулся цел и невредим.
— Мы уже и не надеялись тебя увидеть! Октавий, смотри! Мето вернулся.
Слышу приглушенный шепот Октавия:
— Знаю, знаю, сейчас приду.
По его голосу понимаю, что он едва не плачет от наплыва чувств. Я забираюсь в его нишу, и мы несколько минут сидим, сцепив руки. Выплакавшись, он успокаивается. Пора поговорить о деле.
— Что с Марком?
— Неохамел освободил его, но сначала заставил при всех извиниться. Первый Круг постановил оградить его от нас, для перевоспитания.
— И что означает такое перевоспитание?
— Это довольно длительный период, за который ребенок должен осознать свои ошибки, «ему вдалбливают в голову всеми возможными способами истинные ценности общины». Именно так выразился Неохамел.
Затем Клавдий подробно рассказывает мне обо всех шагах, предпринятых для поиска Марка. Сначала они тщательно обследовали пещеру и окрестности. Потом опросили Неохамела и остальных из его клана, пытаясь выяснить, куда они спрятали Марка. Эти предатели отвечали, что им поручено следить за тем, чтобы Марк больше не порочил общину. Они якобы позволили Марку принять ночью душ и вернуться назад берегом. Тут уже стало яснее ясного, что наш друг угодил в ловушку. Когда наконец Клавдий с Октавием добились встречи с Каабном и Первым Кругом и высказали свои подозрения в отношении клана Хамелеонов, а также выразили тревогу о судьбе своего друга, то получили ответ, что никто не собирается рисковать людьми и снаряжать экспедицию для розысков ребенка, не соблюдающего правил жизни общины. Из этого Клавдий сделал вывод, что рассчитывать мы можем только на себя.
— Что ж, — сказал я, стараясь придать голосу больше твердости, — придется нам самим установить связь с Домом.
Глава VIII
Все утро до обеда мы наблюдаем за главным занятием Рваных Ушей: охотой. Нас сопровождает Куница по имени Унциак. Он объясняет, что охотой занимаются три клана: Куницы, Кабаны и Беркуты. Последние устраивают засаду, забравшись на дерево, и застигают неприятеля врасплох, кидаясь на него сверху. Кабаны перемещаются в основном на четвереньках, пробираются под нижними ветвями елей и часто вступают с противником в открытую схватку. Куницы особенно преуспели в хитрости, и, кроме того, они искусно охотятся ночью.
— Ну а Хамелеоны? — спрашивает Клавдий.
— Что? — смущенно переспрашивает наш вожатый. — Иногда они тоже принимают участие в охоте, но в основном занимаются безопасностью.
— А чем именно? — не отстает мой друг.
— Вообще-то они следят за нами, — бормочет Унциак, переходя на шепот, — за остальными членами общины; еще они добывают сведения, вступая в переговоры с другими обитателями острова, например со слугами. У них большая власть. Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать их дела.
Унциак ведет нас по едва заметной тропке. Как обычно, мы должны падать ничком на землю по команде или по примеру нашего проводника. Мы продвигаемся очень медленно, Унциак то и дело пикирует вниз, чтобы потренировать нас. Наконец мы останавливаемся на пригорке и можем посмотреть, как происходит охота. Несколько Куниц преследуют слуг, которые тащат повозку с картошкой. На повороте двое слуг скидывают мешок картошки и откатывают его в заросли папоротника. Затем продолжают путь как ни в чем не бывало. Через несколько минут Куницы забирают мешок. Я шепотом спрашиваю у Унциака:
— Почему они так поступают?
— Это обмен. В мешке с картошкой мы найдем записку с просьбой об услуге. Например, припугнуть кого-нибудь, а может, устроить взбучку кому-то из охраны или доносчику. Слуг подвергнут тяжкому наказанию, если выяснится, что они сводят с кем-то счеты. Поэтому они прибегают к нашей помощи. Сейчас выяснится, что им нужно сегодня.