— Может быть, Вова пробежал в столярную мастерскую? Он любит там сидеть у Ивана Ефимовича. Толя, сбегай, пожалуйста, посмотри, нет ли его в столярке?
То и дело Инка Сергеевна поглядывала в окно. Со второго этажа хорошо виден двор. Асфальтовая дорожка прямиком до ворот. Только дорожка сухая, кругом грязь. Липы стоят в лужах. Мокрая, ветреная, неуютная весна.
«Да где же он? Уже не в первый раз Вовка запаздывает. И каждый раз ребята уверяют, что вышел из школы он вместе со всеми. Где он задерживается? Стоит у витрин магазинов? Может быть, заходит куда-то? Не связался бы с какой-нибудь компанией. Волнуйся тут!»
Гонцы, разосланные в столярную мастерскую, в пионерскую комнату, в раздевалку, вернулись ни с чем.
Третьеклассник Вова Костюков появился, когда группа уже собиралась идти обедать. Белобрысый, тоненький, очень серьезный, он вошел спокойно, как ни в чем не бывало. Впрочем, не совсем: зорким глазом воспитательница приметила на лице мальчика оживление, какую-то тихую тайную радость. И вот всегда так: запоздав, он приходит с этаким загадочно праздничным видом. Почему? Но воспитанник был здесь, цел и невредим, и у нее сразу отлегло от сердца.
— Вова, где ты был? — строго упросила Инна Сергеевна. — Мы уж хотели в милицию заявлять.
— Я просто так… Гулял.
— По улице?
— Да.
— Один?
— Конечно, один. Еще прохожие по улице шли.
Она вздохнула: «Да, хочется побыть одному. Всегда они вместе, всегда толпой. А Вовка известный мечтатель. Сядет в уголок и задумается…»
— Ты ни с кем не познакомился на улице? Может быть, с каким-нибудь мальчиком… не из нашей школы?
— Нет, я ни с каким мальчиком не познакомился. — Взгляд серых глаз прям, чистосердечен. — Вы не беспокойтесь, Инна Сергеевна! Ведь я и дорогу не перехожу.
— Так долго задерживаться в другой раз не смей, слышишь? Ну, иди помедленнее, если тебе так хочется прогуляться. Но так долго нельзя! А почему ты не прогуляешься просто в саду, во дворе? Отойди подальше, в конец, и ходи там под оградой… один. — Он смотрел на нее с задумчивой хитрецой. — Хотя там сейчас очень грязно…
— Да, там очень грязно, — поддержал он обрадованно. — Под оградой в конце сада грязюка.
— Но болтаться по улицам одному я не разрешаю, так и знай! Не провожатого же к тебе приставлять?
Сильно ругать Вовку было трудно. Мальчик хороший, в меру шаловливый, учится средне из-за рассеянности, некоторой медлительности, но без двоек. А главное, простодушный, во лжи она его ни разу не уличила.
— Инна Сергеевна, женщины часто носят коралловые бусы?
— Что? — Она удивилась и засмеялась. — Почему тебя вдруг бусы заинтересовали?
— Вот из кораллов бусы. Знаете, такие маленькие красные штучки, вроде как обломки веточек. На нитку нанизаны. Многие их носят? — Ни тени улыбки, лицо строгое, даже суровое. С напряжением он ждет ответа.
— А что ты так… нахохлился? Кораллы? Гм! По-моему, теперь очень редко их носят. Наверно, кораллы не модны. Я что-то и не припомню, когда и на ком видела коралловые бусы.
— Значит, не часто? — счастливая улыбка расцвела на Вовкиных губах. Он убежал, подпрыгивая.
…Дня два-три проходили спокойно: Вова Костюков возвращался из школы вместе со всеми. А потом опять запаздывал на двадцать — тридцать минут. И всегда только после школы. В другое время не делал попыток отлучиться.
Как тут быть? Выследить Вовку, что он делает на улице, отставая от остальных третьеклассников? Прижимаясь к стенам домов, прячась в подворотнях, красться следом за девятилетним ребенком? Фу, как противно! Да и ребятам такое не поручишь.
Все-таки однажды, обнаружив, что Вовки нет, Инна Сергеевна попросила другую воспитательницу присмотреть за ее группой и, торопливо накинув пальто, пошла к школе. Через несколько минут ей пришлось перебежать на другую сторону улицы. «Если он меня заметит, скажу, что пошла в писчебумажный магазин, понадобился блокнот». Виновато смотрела она через дорогу на быстро шагавшего Вову. «Торопится. Чтобы я его не ругала. Идет действительно один. Какой сосредоточенный! Видно, правда просто гулял. Что уж так-то ребенку не доверять?»
* * *
На почту людей заходит много. Сидящие за стеклянными перегородками служащие видят тех, кто близко подходит к их окошечку. На толкущихся в зале обращают внимание редко.
Почтовый работник Надежда Ивановна, озабоченная женщина лет тридцати, с мелкими чертами лица и тугим перманентом, заметила стоявшего у стены мальчика случайно. Просто никто в этот момент не отправлял заказных писем и бандеролей. Задумавшись, она рассеянно скользила взглядом по залу. И заметила мальчика. Он стоял как раз напротив ее окна, прислонившись к стене. Худенький, в черном длинноватом пальто, в черной шапке-ушанке с висящими завязками. Лет девять — десять ему. Интересно, этот тоже, как ее дочка, все время требует у своих родителей мороженое и кино? Вроде она уже видела его когда-то. Небольшая фигурка, прислонившаяся к стене, ей знакома. В следующую секунду она уже забыла о мальчике: к окошку подошли.
Надежда Ивановна приняла заказную бандероль с книгами у девушки в кокетливой меховой шапочке. Крупный мужчина в роговых очках, астматически дыша, подал письмо в Чехословакию…
Минута затишья. Машинально Надежда Ивановна посмотрела в зал. Взгляд ее снова наткнулся на мальчика у стены. Он терпеливо стоял на том же месте. И вдруг Надежда Ивановна поняла, где она уже видела этого вытянувшегося, как часовой на посту, мальчишку в долгополом пальто. Да здесь же и видела! Не в первый раз мальчик торчит напротив ее окна. Видно, ждет кого-то. Не впервые ждет. Пускай! Какое ей дело? Надежда Ивановна подавила равнодушный зевок. Не забыл бы муж зайти после работы в рыбный магазин! На днях Верочка просила жареной рыбки.
Протягивается в окно рука с письмом. Еще письмо. А вот бандероль…
Когда, отпустив несколько человек, Надежда Ивановна посмотрела в окно, мальчика уже не было. Отсутствие его она отметила про себя с тем же безразличием, что и присутствие.
Но дня через два, снова увидев мальчика напротив своего окна, Надежда Ивановна взглянула на него с некоторым интересом. Кого он ждет? Она стала посматривать, не подойдет ли кто-нибудь к мальчику. Нет, к нему никто не подходил, он ни с кем не заговаривал. Просто выстоял у стены, неподвижно и терпеливо, минут пятнадцать — двадцать, потом исчез…
Теперь Надежда Ивановна хорошо разглядела лицо мальчика. Острокосенькое, брови светлые, еле заметные, глаза серые, небольшие. Ничего примечательного. Бот только выражение какое-то самозабвенное. Будто мальчишка чем-то любуется, глядит — не наглядится. На что это он всегда смотрит? Ведь с ее окна глаз не спускает. Надежда Ивановна оглянулась: нет ли за ее спиной чего-нибудь интересного? На стене, между окнами, как раз позади нее табличка:
БУДЬ ОСТОРОЖЕН
С РАЗОГРЕТЫМ СУРГУЧОМ
ПРИ ОПЕЧАТЫВАНИИ КОНВЕРТОВ.
Неужели на эту табличку мальчик так заглядывается? Забавно! Да вряд ли… На плакаты в зале он еще мог бы заглядеться. На них хоть картинки есть: самолет, поезд… А на старой пожелтевшей табличке про разогретый сургуч одни полинявшие буквы.
В свободные минуты она украдкой наблюдала за мальчиком. Он приходил не каждый день, но часто, всегда между часом и половиной второго. Однажды глаза их встретились. Лицо мальчика просияло, бледные щеки залил нежный румянец. Мальчик откачнулся от стены, подался вперед. Ей показалось, что он хотел куда-то броситься, но удержался. Движенье это было мимолетным: мальчик тотчас же выпрямился, но оно было, она не могла ошибиться.
Чья-то рука подвинула запечатанный конверт на край барьера. Надежда Ивановна взяла его, из-за спины клиента успев заметить, как дрожат опущенные ресницы мальчика. Выражение привычного терпеливого ожидания уже сменило на его лице недавнее оживление.
— Фу, как здесь жарко! — пробормотала Надежда Ивановна, штемпелюя письмо. В замешательстве она провела пальцем по лбу, поправила нитку кораллов на шее. Внезапная догадка поразила ее. Разогретый сургуч здесь ни при чем. Ведь это на нее мальчик смотрит! Да, на нее. Но почему? Будь на месте мальчишки, чем-то напоминавшего ей насторожившегося воробья, молодой человек лет, ну, хоть восемнадцати-двадцати, она не сомневалась бы, что стала предметом нежной влюбленности. Что за чепуха приходит в голову! Может быть, мальчик ненормальный? Ей стало немного страшно. Вот смотрит-смотрит, а потом притащит камень да швырнет ей в голову. Вид у него кроткий. И вполне нормальный. Но никогда нельзя знать наверное…
Еще через несколько дней она решилась и, выйдя из-за барьера, прошлась по зальцу. Поравнявшись с мальчиком у стены, обронила мимоходом:
— Ты ждешь кого-то?
— Нет, я так… — Он еще больше побледнел.
— А я думала, ждешь…
Ей надо было возвращаться на свое рабочее место: у окна скопилась очередь. На нее недовольно поглядывали. Еще выговор схватишь! Отходя от мальчика, она услышала, как он с трудом перевел дух.
Отпустив клиентов, Надежда Ивановна с небрежной полуулыбкой сказала кассирше:
— Тут мальчишка какой-то часто стоит в зале. Не замечали? Пялится на меня, да и только!
Начальник отдела доставки, мрачный, желтолицый человек, поинтересовался:
— Что за мальчик? О чем вы?
— Да там, у стены. Вон и сейчас стоит.
Подняв на лоб очки, начальник с минуту присматривался.
— Не видите, совсем близко от него сбоку стол услуг? Где бандероли-то у нас запечатывают. Там и конверты, открытки по всему столу разложены. То-то у нас марок иной раз не досчитываются. Этак незаметно стибрить — долго ли?
— Ну, уж у вас сразу о плохом мысли… — недовольно протянула Надежда Ивановна.
— А вдруг подслеживает мальчишка? Наведет еще кого-нибудь на наших инкассаторов, — высказала предположение кассирша. — Бывают такие случаи. Вот, например…
Рассказать случай ей не удалось: клиенты не стали бы ждать безропотно. Но Надежда Ивановна и сама знала предостаточно страшных историй о том, как выслеживают и затем грабят кассиров и инкассаторов. Очень может быть, что торчит здесь мальчишка неспроста. Как грустно — такой маленький!
Вышло так, что больше этого непонятного мальчика она не видела. Несколько дней он не появлялся. («Может быть, уже забрала его милиция за какие-нибудь проделки?»)
А потом осуществилось давнее желание Надежды Ивановны: ей удалось перейти на работу в другое почтовое отделение, поближе к дому.
* * *
Летом в воскресный день Надежда Ивановна гуляла с дочкой в сквере. Верочка с увлечением скакала через веревочку. Надежда Ивановна сидела на скамейке в тенистой аллее, издали любуясь цветочной клумбой и своей хорошенькой дочкой в нарядном платьице и белых носочках.
На той же скамейке сидели молодая женщина, читавшая книгу, и грузная старуха.
— Что делается на свете! — протяжно проговорила старуха. — Третьего дни на верхнем этаже, аккурат над нами, квартиру ограбили. Приходят жильцы с работы, а у них гардероб пустехонек. И будильника хорошего нет. Главное дело, подследили, мошенники, когда никого дома не бывает.
— Ай, какая беда! — посочувствовала Надежда Ивановна.
— Вот так подслеживают, а потом — хлоп! Приходишь домой, а у тебя гардероб пустой! — возмущалась старуха. — Другой и приличный на вид, а на поверку оказывается наводчик. В шляпу нарядится, костюм хороший, — и не подумаешь… Испорченная попадается публика! — Старуха тяжело поднялась и уплыла на другую скамейку.
— В самом деле, это ужасно! — взволнованно сказала Надежда Ивановна. — Я очень, очень боюсь всяких таких… краж, ограблений! И права эта старушка, что никогда мы не знаем, кто именно связан с преступным миром. Вот месяца два назад был у нас на почте случай. Мальчик приходил и стоял, смотрел. Наверно, тоже выслеживал…
— На почту? Мальчик? — Молодая женщина опустила книгу на колени. — Какой мальчик?
— Небольшой. Лет десять, самое большее. Он приходил часто и стоял у стенки… напротив моего окна. Я тогда там работала, на той почте. Сейчас-то я тоже в этом районе работаю, но в другом отделении, совсем близко от дома, так удобно; знаете, ведь у меня дочка! Ну вот, мальчик приходил… Мы думали: почему он тут стоит? А начальник там у нас один догадался. «Он, — говорит, — конверты, марки со стола стащить хочет». А очень может быть, что и похуже намерения у мальчишки были… Подослал его кто-нибудь. На почте, знаете, много ценностей. Да и сберкасса тут же…
— Это не на Кировском проспекте почта? — спросила женщина.
— Вот-вот! — обрадовалась Надежда Ивановна. — Как вы догадались? Наверно, живете там поблизости?
— Да, мне случалось заходить на эту почту. Скажите, мальчик приходил раза два-три в неделю?
— Наверно, так. Вы, может быть, тоже его заметили? Такой светлобровенький, в черном пальто… Что вы на меня так смотрите? — Надежда Ивановна перестала улыбаться.
— Так это вы? — тихо промолвила женщина, откровенно рассматривая Надежду Ивановну. Внезапно она вся залилась пунцовой краской. — Вы… вы, кажется, сказали, что мальчика заподозрили в намерении кого-то ограбить?.. Господи, какая чушь! Да как вам только не стыдно?!
— Это Семен Прокофьич, начальник доставки, говорил… — смутилась Надежда Ивановна. Но тут же оскорбленно повысила голос: — И вообще я не понимаю…
— Да будет вам! — устало сказала женщина. И вдруг быстро взглянула на вырез блузки Надежды Ивановны: — А где же ваши кораллы?
Невольно Надежда Ивановна тронула пальцами шею:
— Они рассыпались. На той неделе Верочка разорвала нитку. — Лицо ее выразило испуг, голос прозвучал жалобно: — Откуда вы знаете, что у меня есть кораллы?
— Уж не подозреваете ли вы и меня в том, что я вас выслеживала со злонамеренными целями? — с горькой иронией спросила женщина. — Так значит, это действительно вы! — Она вздохнула, задумчиво глядя перед собой. — Бедный Вовка! Бедный дурачок! Его же еще и подозревали черт знает в чем… Как вас зовут?
— Надежда Ивановна, — последовал сердитый ответ. Голубые, слегка подведенные глаза посматривали на соседку с опаской. — А вас?
— Инна Сергеевна.
— Верочка! — крикнула Надежда Ивановна. — Не уходи далеко! Чтобы я тебя видела все время!
— Это ваша дочка там со скакалкой? Она похожа на вас. Так вот, Надежда Ивановна… — Инна Сергеевна помолчала. — Вова Костюков, воспитанник нашего детского дома, приходил на почту и смотрел на вас не потому, что хотел что-то украсть. Он думал, что вы… его мать!
— Что такое? — Надежда Ивановна растерянно заморгала, ей показалось, что она ослышалась. — Я мать этого странного мальчишки? Как так? Он ненормальный у вас, наверное? Значит, сперва я правильно подумала…
Инна Сергеевна покачала головой. В глазах у нее стояли слезы.
— Вовка вполне нормальный. И даже умный мальчик. А подумал так потому, что не помнит своей матери. Мать поместила его в детский дом, когда ему и четырех лет не было. Теперь давно у нее семья. Есть девочка, немного помладше вашей. Сына она не навещает. Насколько мне известно, муж Вовкиной матери даже не знает о Вовкином существовании.
— Но ведь это… это чудовищно! — воскликнула Надежда Ивановна. — Бросить родного сына!
Инна Сергеевна пожала плечами.
— Лицо матери Вова Костюков не помнит, но он запомнил, что у матери его были коралловые бусы. Когда-то, маленьким, он этими бусами играл. Однажды один из наших старших воспитанников пошел на почту и прихватил с собой Вову. Вова увидел вас. Видно, вы ему понравились, ему показалось, что вы похожи на его мать. А тут еще кораллы на вас… Не удивляйтесь! Вовке всего девять лет. А наши дети вообще очень удалены от жизни. Вова был твердо уверен, что вы его мать. Он ходил ка почту смотреть ка свою маму. И, вероятно, надеялся, что вы его узнаете…
Надежда Ивановна всхлипнула и прижала к губам носовой платок.
— Нам стало известно обо всем, — ровным голосом продолжала Инна Сергеевна, — только после того, как вас не стало на почте. Он прибежал зареванный: «Ее там больше нет! Она уехала!» Видно, он решился спросить у кого-то, где вы. Часа полтора мы с ним бились. Постепенно дознались обо всем. И про несчастные кораллы тоже…
Подбежала дочка Надежды Ивановны.
— Мама, купи мне мороженое!
Надежда Ивановна, расстроенная, заплаканная, пробормотала с упреком:
— О боже! Ведь у тебя есть мама! А ты еще требуешь мороженое!
Юлька