Не сказав ни слова, светловолосый покинул палатку. Дай-Ши закрыл глаза. Он знал, что опасность не миновала, но не мог понять, что именно ему угрожает. Ночь была полна необъяснимых знамений. Воздух дрожал от непонятного напряжения, слышался треск невидимых молний. Животные тоже ощущали это и беспокоились.
Глава 6
Николай не понимал, что происходит.
Лидия вернулась домой около трех. Она почти беззвучно открыла входную дверь, но короткий щелчок замка достиг комнаты Николая.
Она поднялась наверх и прошла к себе, не заглянув к нему. Он был готов к этому, но все-таки надеялся, что она приоткроет его дверь и шепнет: «Николай, ты спишь?» Он сонно буркнет что-нибудь в ответ, тогда она войдет, сядет к нему на кровать и расскажет, где была, что делала и как беспокоилась за него, потому что задержалась так поздно.
Впрочем, с чего бы она зашла к нему сегодня, если никогда не делала этого раньше. Когда она бывала дома, она желала ему доброй ночи, лишь приоткрыв дверь, но, как правило, по вечерам она куда-то уходила. Где, интересно, она пропадает? С кем проводит время?
Иногда она говорила о каких-то комитетах и совещаниях, но Николай плохо понимал, о чем идет речь. Сама она ничего не объясняла, а он и не задавал лишних вопросов.
Сегодня она к тому же обманула его.
Лидия еще не вставала, когда Николай собрался уходить в школу. Он тихонько заглянул к ней в темную спальню. Она не спала.
— Доброе утро, Николай, — сказала она. — К сожалению, я вчера задержалась. Заглянула к тебе, но ты так сладко спал, что я не решилась будить тебя.
Он знал, что она к нему не заглядывала, иначе увидела бы, что он лежит на кровати одетый, а она этого не переносила. Она тут же безжалостно бы разбудила его и велела раздеться.
Николай ушел, ничего не сказав ей. Она что-то крикнула ему вслед, но он притворился, будто не слышит.
Надо было идти в школу. Николай остановился у калитки. Еще не совсем рассвело. Небо было озарено красным светом, что обещало ясную погоду. Лужайку покрывал иней. Ветки кустов и деревьев застыли.
Николай оглянулся на дом. Посыпанная гравием дорожка, ведущая от калитки к крыльцу, вдруг показалась ему очень длинной и белой от инея. На ней серели оставленные им следы.
«Мой дом, — подумал Николай. — Я живу в нем с рождения. Я младший в семье, но я провел в этом доме больше времени, чем мои родители вместе взятые. Я почти всегда был здесь один».
Его взгляд скользнул по окнам. Со второго этажа на улицу смотрело одиннадцать окон, с первого — десять и входная дверь. Дом был белый, он светился в утренних сумерках. Большой сад. Фруктовые деревья, голые кусты. Николай вдруг подумал, что не помнит, как дом выглядит с задней стороны. «Мой дом», — подумал он и вздрогнул.
На улице сердито гудели моторы, мимо пролетели несколько машин. На противоположной стороне улицы во многих окнах горел свет.
В кухне у фру Ли перед окном сновали тени. Господин Стенерсен торопливо вышел из своей калитки и осмотрел «вольво», стоявший у тротуара. Лобовое стекло было покрыто инеем.
К почтовому ящику расхлябанной походкой медленно шел Стефан.
Громкоголосая фру Карлсен выбежала с детьми из дому — ей предстояло отвезти их в детский сад, прежде чем она отправится к судовладельцу, у которого работает секретаршей.
Николай видел всех, но никто не заметил, что он стоит у калитки.
«Куда бы пойти?» — размышлял Николай. Он понимал, что не может идти в школу, но и остаться дома он тоже не мог.
Флоринда заснула на удивление быстро и проспала всю ночь без сновидений. Однако утром у нее в ушах почему-то звучала песня. Только на кухне, за чашкой чая, она вспомнила слова:
Не остановится река,
И ветер не устанет,
Лишь сердце свой отслужит срок
И биться перестанет.
Эту песню раньше пела мать, когда к дому подступало одиночество: отец уезжал навещать больных, а луна еще не показывалась.
Флоринда не могла усидеть на месте и обошла всю квартиру. Первым делом она осмотрела длинный коридор, куда выходили все комнаты, потом прошла через них, оставляя за собой открытые двери. Так она и ходила круг за кругом. Ей было грустно. В гостиной она остановилась у окна и схватилась рукой за раму, словно для того, чтобы удержать себя на месте.
— Почему мне так хочется вернуться домой, в Россию? — спросила она вслух, с удивлением отметив, что впервые за все годы, прожитые в Норвегии, произнесла слова: «Домой, в Россию».
— Ведь мой дом здесь, — прошептала она.
— Идун! — проговорила она, помолчав. — О, Идун!
Когда она ждала ребенка, они с Артуром провели вместе летний отпуск. Ранним утром они ехали на машине мимо большого болота. Солнце только что взошло, и все болото золотилось. По нему ходила девушка и собирала пушицу. У нее были длинные светлые косы. Неожиданно девушка выпрямилась и посмотрела на них. Флоринда встретилась с ней глазами. Девушка улыбнулась, хотя лицо у нее было грустное. Передник, который она придерживала рукой, был полон пушицы.
— Я думаю, ее зовут Идун, — сказал Артур, немного притормозив.
— Отчего мне так тревожно? — громко спросила Флоринда, и звук собственного голоса напугал ее. У нее не было привычки говорить вслух.
Она прошла в маленькую комнату, которую называла рабочей, села за письменный стол, раскрыла тетрадь и приготовилась писать. Каждое утро Флоринда три часа записывала свои детские воспоминания. Почему-то она придавала им большое значение.
Если воспоминания чересчур волновали ее, Флоринда все бросала и уходила из рабочей комнаты. Перед ней проплывали образы, не посещавшие ее много лет. Они вызывали в ней самые неожиданные чувства. Там, где, по ее воспоминаниям, должно было светить солнце, часто шел дождь. Там, где должен был звучать смех, нередко слышались сдержанные рыдания. Но она всегда возвращалась к письменному столу и записывала все, что помнила. Это причиняло боль, но было ей необходимо.
С годами смех матери все больше наполнялся грустью, а улыбка и добрые руки отца почему-то наводили на мысль об одиночестве и отчаянии.
Флоринда снова склонилась над тетрадью. Ей нравилось слабое шуршание ручки по бумаге. Вдруг она замерла и прислушалась.
В квартире что-то скрыто изменилось.
— Кто ты? Где ты? — прошептала Флоринда. Никто ей не ответил, но писать дальше она уже не могла.
«Что тут происходит?» — испуганно думала Флоринда.
Лидию разбудили тихие шаги Николая и неслышно приоткрывшаяся дверь. Когда-то, совсем крошкой, он также заходил посмотреть, проснулись ли они. Тогда они с Максимом спали в одной спальне.
Лидия вздохнула и перевернулась на спину. Голова болела, шею нельзя повернуть, и к тому же она обманула Николая. И заметила, что он это понял.
Она слышала, как он спустился по лестнице, помедлил в холле, и наконец дверь за ним закрылась.
Слезы жгли глаза. Лидия рывком села и вскинула голову.
— Сегодня у меня куча дел, — громко сказала она в пустоту комнаты. — И одно важнее другого.
Однако в ушах у нее еще звучали тихие шаги Николая. Она вдруг подумала, что он всегда ходит очень тихо. И снова вспомнила свою ложь: «Ты спал, когда я к тебе заглянула».
Ложь, ложь, она даже не вспомнила о нем, вернувшись домой после ночного открытия, сделанного ею с Харри Лимом в магазине Максима.
— Всегда приходится выбирать что-то одно, — сказала она. — Сейчас моя жизнь и мои планы гораздо важней для меня, чем Николай.
Тем не менее в горле у нее застрял комок. Имя Николая казалось чужим. Лидия закрыла лицо руками. Она со стоном встала и прошла в ванную за таблетками от головной боли.
Взглянув на себя в зеркало, она испуганно отшатнулась. «Ну и лицо, — подумала она. — Злое, холодное». На лестнице послышались шаги. Лидия выглянула из ванной, но никого не обнаружила.
— Я сделаю все, что у меня намечено на сегодня, — сказала она. — И меня не остановит никто, даже собственный муж!
Лидию била дрожь, и она ухватилась за раковину. Голова кружилась, съежившись, она присела на крышку унитаза.
«Со мной что-то творится, я сама не своя», — подумала она.
В ушах у нее раздался неприятный шепот:
— Напротив, сегодня ты в кои веки именно такая, какая есть…
А Максим в самолете вообще не спал всю ночь. Даже виски не помогло ему заснуть.
Он верил Лидии. Верил своей семье. Николай? Между ними не было близости, но Максим часто думал, что со временем их отношения улучшатся. Когда он смотрел на сына, перед ним неизменно вставал образ матери. Ее фотография висела дома у Флоринды. Открытое лицо, темные глаза, крупный рот…
Максим сторонился сына, потому что тот был слишком похож на Идун, его мать.
«Почему я не замечал этого раньше? — думал Максим. — Почему это только сегодня пришло мне в голову?»
Во всем была виновата Флоринда. Она разрешила матери уехать и не захотела оставить его у себя. Она отказалась от меня, я для нее ничего не значу. Она даже пальцем не шевельнула, чтобы отыскать свою дочь.
Максим покачал головой и выпил еще виски. «Мне сорок два года, — думал он, — а меня все еще волнуют эти мысли. Неужели я никогда не избавлюсь от них?»
Он представил себе мать. Она сидела на веранде в черно-белом платье. Вдруг она улыбнулась, прищурила глаза и спустилась с крыльца. Раскинув руки, она присела перед ним на корточки, он не понимал, что она говорит, но знал, что она зовет его. Неожиданно на ее месте оказался Николай, он протягивал к Максиму руки и плакал: «Папа, где ты?»
Максим снова заказал двойную порцию виски. Он поймал на себе внимательный взгляд стюардессы, но это его не смутило.
В Йоханнесбурге стояла жара. Он еще не успел выйти из самолета, а ему уже трудно стало дышать.
Благополучно пройдя паспортный контроль, Максим вышел из здания аэровокзала и огляделся. Обычно Гус ван Даан встречал его в своей открытой машине. Теперь Максим увидел черный закрытый автомобиль. Он понял, что его ждут. Из автомобиля вышел незнакомый человек сильного телосложения в форме шофера.
Максима охватило предчувствие беды.
Глава 7
В ту ночь Элиам так и не заснула. Ей разрешили покинуть свой пост у озера. Алия сама собиралась занять ее место. Олим попросил Элиам не говорить никому о том, что случилось. Остаток ночи она лежала на спине и смотрела в потолок.
Стоило ей закрыть глаза, как темное озеро начинало смотреть на нее грозным оком, и Элиам, вздрогнув, просыпалась.
Она заснула только на рассвете и все проспала. Ей следовало явиться к Алии через три часа после возвращения с озера, потом позавтракать и снова лечь на три часа.
Элиам выглянула в окно и поняла по солнцу, что прошло больше трех часов. На столике у кровати стоял поднос с хлебом, молоком и вареньем. И записка от Алии:
Выспись и успокойся. Я приду к тебе позже. Дождись моего прихода.
Есть Элиам не могла. Она села перед маленьким зеркалом и стала расчесывать волосы. Усталое, измученное лицо. Румянец ее поблек. Она выглядела старше своих семнадцати лет.
Вдруг ее рука замерла. Элиам не сводила глаз с незнакомого лица в зеркале. «Такой я буду через десять или пятнадцать лет, — подумала она. Буду также сидеть и расчесывать волосы и думать, как я буду выглядеть через десять или пятнадцать лет. Год за годом я буду служить этой равнине, окруженной горами, где луна, поднявшись из-за одной вершины, через семь часов скрывается за противоположной».
Элиам дрожала, словно от холода, хотя в нагретой солнцем комнате было тепло, почти жарко.
«Но ведь я сама выбрала себе эту жизнь, — думала она. — Или все-таки не сама?»
Она не могла оторвать взгляд от зеркала, в котором вдруг что-то изменилось. Светлая стена позади ее отражения неожиданно потемнела и исчезла. В глубине зеркала возникли светящиеся точки. Они горели, словно далекие костры, а ее лицо заслонилось другим, незнакомым ей лицом. Она никогда не видела эту женщину.
Элиам медленно отодвинулась в сторону, она почти не видела себя в зеркале из-за этой незнакомки.
Женщина была старая. Даже при тусклом свете были заметны ее морщины, они темнели вокруг глаз, мягкими бороздками покрывали щеки, спускаясь к губам и на подбородок. Но глаза, встретившись с глазами Элиам, были молодые и блестящие. Они вдруг широко раскрылись, то ли от удивления, то ли от страха. Элиам вздрогнула. Услыхав собственный крик, она вскочила, табуретка опрокинулась, щетка для волос упала на пол.
Рванув дверь, Элиам выбежала в коридор и, не сознавая, что делает, бросилась бежать в глубину храма. Кто-то окликнул ее, но она не остановилась. Когда страж хотел преградить ей путь перед покоями Алии, она скользнула у него под рукой, распахнула дверь и ворвалась в комнату.
— Алия! — кричала она. — Алия!
— Что с тобой, дитя? — Алия вышла к ней из темноты.
— Я… Зеркало… Там лицо…
— Дитя мое, что случилось? Садись и расскажи все спокойно.
Элиам позволила Алии подвести себя к стулу и безвольно опустилась на него. Алия долго не снимала руку с ее плеча. Наконец Элиам отдышалась и смогла спокойно говорить.
Она рассказала все, что увидела в зеркале. Нет, усталость была здесь ни при чем. Она действительно заглянула в чужую комнату, где-то далеко отсюда, и женщину эту она никогда прежде не видела.
Элиам ждала, что Алия не поверит ей, она сама понимала, насколько странно звучит ее рассказ. Он был похож на сон. Однако Алия присела перед ней на корточки и схватила ее руки своими горячими, крепкими руками.
Элиам подняла на нее глаза.
— Элиам, — тихо проговорила Алия. — Как удивительно все, что ты мне рассказала. Я уже много лет верховная жрица в этом храме, но за это время еще никому не удавалось пройти сквозь зеркало. Я-то знаю, что это возможно, но ты этого не знала. Это особый дар, и мало кто наделен им.
— Так ты мне веришь?
— Конечно. Конечно, верю. Раскрыть тайну зеркала может только тот, кто обладает этим даром. О, Элиам, сегодня у нас в храме большая радость! Жалко, что Олим еще не знает этой новости!
Элиам в немом изумлении смотрела на Алию. Она ждала, что ее начнут убеждать, будто все это пригрезилось ей от усталости. Что ее смутило озеро, в котором не было отражения луны… Правда, сама она знала, что видела все наяву. Она заглянула в незнакомую комнату. Они со старой женщиной смотрели друг на друга с разных концов света.
— Не случайно, именно ты обнаружила сегодня, что Луна не отражается в озере, — продолжала Алия. — Это означает, что ты избранная и что тебе дано найти силу, которая восстановит собственный свет Луны.
— Найти силу? — В себе самой Элиам не чувствовала никакой силы.
— Да… О, Элиам, в тебе все наше спасение. Я сейчас же пошлю за Олимом, надо действовать немедленно.
— Как действовать? — У Элиам все плыло перед глазами.
Терпение, дитя, скоро ты все узнаешь. Тебе есть чем гордиться. Мне надо посмотреть, когда у нас в последний раз проходили сквозь зеркало.
— Значит ли это, что сила, о которой ты говоришь, была в комнате, в которую я заглянула? — едва слышно прошептала Элиам, но Алия ее поняла.
— Вполне возможно. Во всяком случае та комната имеет прямое отношение к Луне и ко всему, что с ней связано. Воистину, Элиам, ты достойнейшая служительница Луны. Будь благословенна, дитя мое!
Но Элиам уже ничего не слышала, она потеряла сознание и сползла со стула.
Очнулась она на скамье в комнате Алии. На лбу у нее лежало влажное полотенце. Возле стола разговаривали Олим и Алия.
— Наконец-то ты очнулась, Элиам, — сказал Олим, и они с Алией подошли к ней.
Алия взяла ее руки в свои, Олим погладил ей лоб. Их забота смутила Элиам.
— Для тебя это явилось слишком сильным потрясением, — сказала Алия. — Сначала озеро, не отразившее Луну, потом то, что открыло тебе зеркало.