Марчелло Арджилли
Марчелло Арджилли
— и ему так до сих пор и не надоело!
— в юности чуть было не сделался юристом
— но быть журналистом показалось ему гораздо интереснее
— а вот быть юристом наоборот — скучно и невесело
— вдохновился писать книжки примером одного большого друга, журналиста по имени Джанни Родари
— и насочинял около 20 книжек со стихами и сказками
— а книжки его переведены на 18 языков, включая русский
— подготовил около 200 телепередач для детей
— и еще он обожает кошек и не любит собак
Сказки про тик-так, про алфавит и про многое другое
Часы Джанни
— Судья, время! — орали болельщики, переживавшие за команду гостей.
Этот второй тайм казался нескончаемым. Но вот наконец истекает 45-я минута, и приезжие выигрывают со счетом 2:1.
— Черта с два — время! — заволновался Джанни, болевший за хозяев поля, и перевел стрелки своих часов на пятнадцать минут назад.
Тотчас стрелки на всех других часах тоже переместились ровно на пятнадцать минут вспять. Зрители решили, что ошиблись: до конца матча оставалась еще четверть часа — ведь сейчас 16.15.
В 16.18 команда, за которую болел Джанни, забила гол, а в 16.21 судья назначил пенальти в ее пользу, и счет стал 3:2!
Тут Джанни сразу же передвинул стрелки на 16.30. Все остальные часы немедленно повиновались его приказу, и судья дал финальный свисток.
Свои часы Джанни выиграл в лотерее, купив билет всего за несколько евро. Это оказались самые простые наручные часы устаревшей модели, с дешевым ремешком — словом, ничего особенного.
Но для Джанни они стали дороже любого сокровища. Он сразу же заметил, что часы обладали необычным свойством: они управляли временем! Стоило поставить их на 20 минут вперед, как сразу же все остальные часы на свете тоже перемещали свои стрелки на это время.
Переставлял он стрелки назад, и время тотчас возвращалось вспять — все остальные часы, словно управляемые по радио, делали то же самое.
Джанни никому не открывал секрета часов, даже родителям: это оказалось слишком увлекательно — управлять временем!
С тех пор он мог спать сколько ему хотелось и при этом никогда не опаздывал в школу — стоило только сдвинуть стрелки на своих часах.
Когда в классе бывала контрольная и он не успевал решить задачу, то ставил часы на пятнадцать минут назад, и у него хватало времени закончить работу.
Если урок становился скучными, он быстро передвигал стрелки, и сразу же раздавался звонок, оповещавший о конце занятий. Кроме того, он мог теперь возвращаться домой когда угодно и не выслушивать при этом упреков родителей.
А хотелось ему есть, стоило поставить стрелки на восемь часов вечера, и дома тотчас садились ужинать.
Эти часы стали его ближайшим другом. Он даже на ночь не снимал их с руки, каждое утро протирал циферблат, аккуратно заводил и даже ласково поглаживал.
— Мы с тобой властелины времени! — ликовал он. — Вот увидишь, как сегодня повеселимся!
Но его власть над временем длилась недолго. Однажды часы остановились и ни за что не захотели идти дальше. Для Джанни это стало большим горем, как если бы скончался самый дорогой друг.
Немного утешило его то обстоятельство, что все часы в городе приостановили ход на шестьдесят секунд, почтив память коллеги минутой молчания.
Восьмой день недели
В Италии наименования дней недели связаны, как известно, с какой-нибудь планетой, а те в большинстве своем носят имена античных богов и богинь.
Так, понедельник в итальянском календаре назван днем Луны — лунеди, вторник — днем Марса, мартеди, среда — день Меркурия, мерколеди, четверг — день Зевса, джоведи. Пятницу древние римляне посвятили Венере — венерди, а субботу Сатурну — сабато. Воскресенье стало для всех итальянских христиан днем Бога — доменика, а во многих других странах — это день Солнца, например, в Германии — зонтаг, что так и переводится — день Солнца, а в Англии — санди, и это означает то же самое.
Так было заведено испокон веков, и никогда не возникало никаких проблем. Но однажды Плутон, который тоже вертится вокруг Солнца, возмутился:
— Разве я виноват, что меня обнаружили так поздно — всего лишь в 1930 году? На самом деле я такой же древний, как и остальные планеты, и тоже ношу имя античного бога. А значит, как и все, имею полное право на то, чтобы один день в неделе назывался в мою честь.
По правде говоря, точно в таком же положении находились и две другие планеты — Уран и Нептун. Но никто из них не предъявлял никаких претензий к календарю: попробуй поспорь с днями недели — они не шли ни на какие уступки, твердые, словно гранит.
— С тех пор, как существует этот мир, — непреклонно заявляли они, — в неделе всегда числилось семь дней — и ни одним больше. Хорошенькое получилось бы дельце, если бы всякая планета вздумала иметь свой день, да и пословица говорит: кто опоздает, тот воду хлебает…
— Но мне хотя бы совсем малюсенький, крохотный денек, — просил Плутон. — Я хочу совсем немного. Вот если бы каждый из дней недели уступил мне хотя бы один только час, то получился бы небольшой денечек — всего семь часов. Вам ведь не так уж и важно, сколько у вас будет часов в сутках — 23 или 24? А как красиво звучало бы — плутонди — день Плутона! Потеснились бы немного Марс и Меркурий, и я встал бы между ними.
Сказано — сделано. Даже не дожидаясь разрешения, Плутон влез в неделю. И никакие протесты других дней теперь уже не помогли. Неделя стала восьмидневной.
А люди что? Люди смирились, полагая, что новый день со столь звучным названием принесет удачу. Но день Плутона на этом не успокоился. Он мечтал сделать большую карьеру и сразу же начал расширять свои права под предлогом, что всюду должны торжествовать равенство и справедливость.
— В восьмидневной неделе 168 часов, и надо честно поделить их поровну! — заявил он. — Все дни недели должны быть равны! Каждому — по 21 часу!
И повторяя, что равноправие — один из самых священных принципов демократии, он добился наконец своего. А потом устремился и дальше.
— Что же это получается, — взывал он, — единственный выходной день в неделе — воскресенье, день Солнца, — сократился на целых три часа! Предлагаю исправить это упущение и ввести еще один праздничный день в неделе — день Плутона! Пусть он тоже будет выходным!
Идея оказалась отличной, потому что сразу же расположила к нему очень многих людей. Ну, а при поддержке народа, как известно, многое можно сделать.
Теперь Плутону уже совсем легко стало отнимать часы у других дней недели — сегодня у одного, завтра — у другого… И вскоре неделя выглядела уже совсем иначе — теперь она состояла только из одного выходного дня — дня Плутона, длившегося 161 час, и еще семи дней по одному часу каждый.
И люди не обратили никакого внимания на то, что воскресенье в отместку за такую обиду объявило себя рабочим днем — ведь благодаря Плутону все могли теперь отдыхать и развлекаться без малого семь суток подряд!
Когда же день Плутона стал любимым в народе, он начал подумывать и о новой революции в календаре — решил стать единственным днем в неделе. Он не сомневался, что получит поддержку всего человечества.
И он не ошибся.
Скончалося время!
«Экстренный выпуск![1]
Внимание, люди!
Вчера в катастрофе
скончалося время!
Ужасно представить,
что ж это будет,
Что станется
с нами со всеми?»
А было ли время,
Да или нет?
Кто сможет на это
Дать верный ответ?
— Выходит, теперь не смогу я расти,
Останусь мальчишкою лет десяти.
В воротах стоять не смогу я в футболе,
Не сделаться мне и звездой в баскетболе.
Придется мне вечно ходить в третий класс,
Твердить одни правила тысячу раз,
Оставить мечты о хорошей профессии,
Не видеть мне сроду хоть крошечной пенсии.
Всю жизнь суждено только слушаться взрослых,
А денег карманных не видывать вовсе.
Никто не позволит ни разу жениться,
Придется весь век лишь учиться, учиться…
О чем мечтали часы
После многих лет примерной работы часы все-таки заболели. Их колесики стерлись, маятник стал двигаться лениво — качался теперь еле-еле, глухо, словно хромой астматик, нашептывая: «тик-так, тик-так».
Часы перестали показывать точное время, и хозяин, сняв их с руки, упрятал в комод, а себе купил новые.
Для заслуженных часов все это крайне унизительно. Коллеги по-прежнему служили исправно, а те, что помоложе, даже посмеивались. И только весьма пожилые часы советовали как-то держаться и ни в коем случае не отставать.
Но именно это нашим часам как раз и не удавалось — уж слишком они были старыми. И чувствовали себя все хуже и хуже. Что поделаешь, они окончательно выбились из ритма здоровых часов, какой необходим людям. Теперь они существовали в другом ритме — в своем собственном — и жили в своем особом измерении.
Поскольку наши часы не считались теперь ни с секундами, ни с минутами, и не существовало для них ни суток, ни месяцев, ни даже лет, то и земля перестала за сутки оборачиваться вокруг своей оси, а за год — вокруг Солнца. Оказавшись на солнечном луче, наша планета перемещалась по нему теперь только прямо, свободно паря в космических просторах Вселенной.
Неудивительно, что единицы отсчета времени и скорости на Земле тоже изменились. Все дни теперь стали праздничными и длились без конца! Улитки летали, как реактивные самолеты, а тигры перемещались словно в кинокадрах с замедленной съемкой, к великой радости антилоп, которые легко могли убежать от них и спастись от страшных клыков.
Но при новом течении времени самые невероятные события происходили и с людьми: старики молодели, а юноши и девушки не старели.
Дети теперь сами решали, в каком возрасте им лучше всего пребывать в каждый конкретный момент времени — в зависимости от обстоятельств. Они становились малышами, когда хотелось, чтобы мама обняла и приласкала их, или мгновенно превращались в юношей, когда хотелось поухаживать за девушками, не вызывая насмешек у окружающих.
Словом, старые часы отмеряли теперь время не как покорные рабы, обязанные чеканить каждую секунду своим равномерным «тик-так», и не как властители, которые распоряжаются судьбами людей, отпуская им месяцы и годы жизни.
Наконец-то исполнилось их самое заветное желание: за долгий век они так настрадались, отсчитывая людям время тяжелого, изнурительного труда, тюремного заключения, мучительных болезней или жутких страхов, что теперь, наконец, почувствовали себя безмерно счастливыми, даря всем только свободное и золотое время.
Средство от скуки
Самые тягостные в жизни часы, это когда вам бывает скучно. Ведь скучать — это все равно что бессмысленно растрачивать свою жизнь.
Джина не сомневалась, что так поступать нельзя, и потому придумала свой собственный способ не тратить время впустую.
Способ очень простой — она откладывала часы про запас, чтобы использовать их потом, когда вдруг станет скучно. Разумеется, она припрятывала только те часы, которые наверняка бывали радостными и веселыми.
Это оказывались, как правило, часы, использованные самым наилучшим образом, проведенные, например, за чтением хорошей книги или за каким-нибудь полезным делом, скажем, когда она мастерила модель самолета или собирала барометр или же делала еще что-нибудь более занимательное, вроде самоката или маскарадного костюма.
А случалось, ей хотелось поиграть с кем-нибудь, тогда она обзванивала друзей и находила товарищей для веселой игры. Именно эти часы, потраченные на разные увлекательные дела, Джина и откладывала в конверт, на котором записывала для памяти:
Специалисты изучали находку, как могли, однако ни физики, ни химики, ни даже крупнейшие археологи так и не поняли, что же это такое.
Разгадать загадку сумели часовщик и историк.
— Да это же Время! К тому же — целый век! — дружно воскликнули они, и вполне понятно почему: ведь оба посвятили Времени свою жизнь.
И в самом деле, это оказалось целое столетие, спрессованное в облачко, причем несостоявшееся столетие, которое Время в своем вечном движении бог знает как потеряло когда-то. Оно как бы перешагнуло через целый век, он остался неиспользованным, и люди теперь могли истратить его по своему усмотрению.
Невероятное известие потрясло город. Срочно созвали совещание — что с ним делать, с этим столетием? Высказывались самые разные, самые противоречивые предложения — и благородные, и корыстные. И чего же тут удивляться — Время, которое можно прожить дополнительно, конечно же, привлекало очень многих.
— Давайте не будем ссориться, — предложила наконец одна девочка. — Давайте разрежем столетие на множество одинаковых кусочков и честно поделим их между всеми горожанами. Это будет действительно справедливо.
— Что это вы еще придумали, синьорина! — возмутился какой-то господин. — Вместо того чтобы разглагольствовать о справедливости, займитесь лучше математикой и подсчитайте. Нас в городе десять тысяч человек. На каждого жителя придется по трое суток плюс 15 часов и 36 минут. Это ничтожно мало и, конечно, никого не устроит! Я предлагаю совсем другое. Давайте разделим эти сто лет между четырьмя самыми старыми горожанами, а это мои дедушка с бабушкой и родственники мэра. Тогда каждый из них сможет прожить еще по четверть века.
— А что они такого сделали, эти люди? Чем заслужили такую щедрую награду? — поинтересовалась какая-то синьора. — Лучше разделим это столетие между великим ученым и знаменитым художником, чье творчество обогатит человечество.
— Нет, лучше всего отдать эти годы ведущей телевидения Рафаэле! — предложил поклонник телезвезды. — Тогда она еще целый век будет радовать нас своими прекрасными телепередачами!
— Этой противной кривляке? Ни за что! — возразил пожилой синьор. — Давайте лучше устроим лотерею. Первый выигрыш — 50 лет, второй — 30 лет, третий — 10, и останутся еще десять утешительных премий — по году каждая.
Спорщики никак не могли прийти к соглашению, и бурная дискуссия продолжалась еще долго, пока слово не взял наконец самый богатый человек в городе синьор Аньелли, поднявшийся на трибуну в сопровождении шести адвокатов.
— Век этот по праву принадлежит мне и только мне! — заявил он, и шестеро адвокатов с гербовыми бумагами в руках подтвердили, что поле, где найден предмет, принадлежит вовсе не городу, а их клиенту, и потому находка является его собственностью.