— Нет, нет, — сказала мать, качая головой, — это плохо кончится, мой мальчик. Я боюсь за тебя.
— Ничего, всё обойдется, — Сэм подошел к матери и обнял ее. — Не бойся. Ведь я тоже умею постоять за себя. До свиданья, Джой. — Он похлопал мальчика по плечу. — Я скоро вернусь.
У порога Сэм обернулся. Мать сидела неподвижно, ее взгляд остановился на чем-то невидимом. Джой поднял голову и смотрел на брата ясными большими глазами. «Бедные вы мои», — подумал Сэм.
Он закрыл дверь и быстро зашагал по тропинке.
В воскресенье в этот ранний час кругом было безлюдно. Серая лента дороги извивалась между холмами, покрытыми желтеющим ковром кукурузы. Сэм знал, что осенью от кукурузы останутся одни короткие срезанные стебли и холмы порыжеют. В это время они с Джоем обычно ставят силки на кроликов. Тогда у них на столе появляется мясо. В ручье за фермой Доджа им удавалось иногда наловить рыбы. Ночью, конечно, потому что Додж не любил, когда негры без дела ходили возле его фермы.
Сэм вспомнил о хозяине — и брови его нахмурились. Додж тоже был в армии. Он служил в тыловых частях и никуда не уезжал из Америки. За всю войну Додж не сделал ни одного выстрела. Когда Сэм вернулся домой с медалями и нашивками за ранения, хозяин встретил его с усмешкой. «Ну что, пойдешь ко мне в свинарник работать?»
Сэм не пошел работать на ферму. Он остался на том же клочке земли, который они с матерью арендовали у Доджа.
Но в конце концов пришлось итти к хозяину просить работы. На этот раз Сэм появился на дворе фермы без медалей, в одной изорванной гимнастерке. Додж послал его работать на кукурузный комбайн. «Всё равно пришел ко мне, — сказал он. — Негр должен знать свое место».
Такие слова о неграх Сэм слышал с детства. Их повторял его отец — старый человек с руками узловатыми и морщинистыми, как корни столетнего дерева, и со спиной, такой согнутой, что он казался горбатым. Отец умер два года назад: его ударила лошадь на хозяйской конюшне. На ферме в это время был один Додж, и он не пошел за врачом.
«Негр должен знать свое место», — повторяли богатые фермеры, хозяева мастерских и магазинов в городе, полицейские и представители власти. Место негра было под палящим солнцем на поле, в городских трущобах и на самой тяжелой и грязной работе. Место в товарном вагоне на заплеванном полу и в придорожной канаве.
Только раз от белого человека, большого советского начальника, Сэм услышал другие слова, произнесенные без презрительной усмешки, без злобной гримасы и оскорбительной снисходительности. Это было в 1945 году в Германии на реке Эльбе.
Вечером, на второй день после того, как их отряд подошел к Эльбе, Сэм с товарищем решили побывать на той стороне, у русских.
Темнело, когда они подошли к большому саду, где сидели за столом человек тридцать русских солдат и офицеров.
Сэм и его товарищ остановились неподалеку, слушая чужую речь и песни. Вдруг один из офицеров подошел к ним, вгляделся в их лица, посмотрел на медали на груди у Сэма и крикнул что-то своим. Другой офицер за столом встал и сказал по-английски:
— Присоединяйтесь к нам! У нас всегда найдется место для друзей!
Сэм увидел, что солдаты побежали за стульями, а офицеры сдвинулись, приглашая их сесть за стол. Сэм помнил смеющиеся лица русских и высокого добродушного капитана, который настойчиво подвигал к нему тарелки с закусками.
Особенно запомнил он рукопожатия своих новых друзей. Никто из русских, подходивших к столу, не выражал ни малейшего удивления тому, что за столом вместе с белыми офицерами сидели черные солдаты. Еше тогда Сэм твердо решил, что на родине он будет бороться за человеческие права негров.
Теперь он шел в город, чтобы проголосовать в округе, в котором никогда не голосовали негры, хотя они имели право голоса и их здесь было больше, чем белых.
Проселочная дорога кончилась, Сэм вышел на шоссе, ведущее к самому городу. Теперь было уже недалеко — около трех миль. Он подумал о том, как встретят негров в мэрии[4], когда узнают, что они хотят зарегистрироваться для голосования. Потом пришла мысль о матери и о брате, которые остались дома, ожидая его возвращения. «Иначе нельзя, — сказал он себе, — никак нельзя. Кто-нибудь должен начать».
Стало жарко, Сэм пожалел, что надел ботинки сразу. Надо было дойти до шоссе босиком. Он расстегнул ворот гимнастерки. В двух милях от города Сэм увидел двигающийся ему навстречу автомобиль. Это был «Паккард» Саймора Клифтона, одного из местных землевладельцев. Машина проехала мимо, потом послышался резкий скрип тормозов. «Паккард» стал.
— Эй, ниггер! — раздался голос.
Сэм обернулся. Саймор, свесившись над бортом автомобиля, смотрел на него.
— В чем дело? — отозвался Сэм.
— Подойди сюда, — крикнул Саймор.
Сэм нехотя подошел к автомобилю. Он знал Клифтона, потому что работал у него одно время. Саймор посмотрел Сэму в лицо. Затем взгляд его скользнул по медалям на груди негра. Саймор сплюнул коричневой от жеванного табака слюной и спросил:
— Куда это ты так вырядился, словно на свадьбу?
— Сегодня воскресенье, сэр. Надо зарегистрироваться для голосования, — ответил Сэм, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
— Зарегистрироваться! — Саймор присвистнул. — Ты собираешься голосовать?
Сэм промолчал. Саймор посмотрел на него внимательно. Потом, не говоря ни слова, откинулся на сиденье, зажал сцепление, переключил рычаг скорости — и автомобиль двинулся с места.
Сэм повернулся и пошел дальше. Сзади послышался шум мотора. «Никак он поворачивает обратно!» — удивился Сэм. Он сошел с дороги в канаву, — и через несколько мгновений «Паккард» снова пронесся мимо него, направляясь в город.
У первых домишек города Сэм снова увидел машину Саймора. Возле нее стоял автомобиль бакалейщика, грузного мешковатого мужчины с толстым, обрюзгшим лицом. Бакалейщик стоял на дороге, поставив ногу на подножку «Паккарда», и, когда Сэм поровнялся с ним, крикнул:
— Эй, ниггер!
Сэм остановился.
— Подойди поближе. Мы ведь не кусаемся. Не бойся, — сказал Саймор.
— А я и не боюсь, — ответил Сэм и подошел совсем близко.
— Ты смотри, — протянул бакалейщик. Он снял ногу с подножки машины и повернулся к Сэму. — Значит, не боишься? Какой храбрый ниггер! Может быть, ты ударишь меня? — Он вдруг протянул руку и схватил Сэма за лицо.
Рука была потная и скользкая. Задыхаясь от гнева и отвращения, Сэм отступил назад. Ему вдруг стало жарко. Бледное и морщинистое лицо бакалейщика с отечными мешками под глазами было на расстоянии двух шагов от Сэма, и он ощутил огромное желание ударить по нему.
Но Сэм знал, что это означало бы конец всему. Он только покачал головой и, сдерживая гнев, сказал:
— Нет, сэр. Вы меня на это не вызовете. Я просто иду голосовать. Я не хулиган.
— Нет, ты в самом деле решил голосовать? — спросил Саймор. Его маленькие лисьи глаза внимательно смотрели на Сэма.
— В самом деле, — ответил Сэм.
— Послушай, Сэм, — сказал Саймор, вдруг меняя тон. — Я против тебя ничего не имею. Я знаю, что ты славный парень и хороший работник. Но лучше ты выкинь эту дурь из головы. В нашем округе негры не голосуют.
— Я имею право голоса, — возразил Сэм.
— Ну, тогда имей в виду, что если с тобой что-нибудь случится, то я не смогу тебе помочь. — Он снова откинулся на спинку сиденья, давая понять, что разговор окончен.
Сэм пошел дальше. Он шел теперь по главной улице города. Редкие в этот час прохожие оглядывались на него.
На углу Мейнстрит с улицы Вашингтона сидел чистильщик сапог Пирсон. Увидев Сэма, он помахал ему щеткой.
— Как дела, мальчик? — спросил Пирсон. Он сидел здесь, на углу, еще в те времена, когда Сэма не было на свете.
— Ничего, — ответил Сэм, — вот иду голосовать.
Глаза старика широко раскрылись. Он огляделся и, понизив голос, сказал:
— Не шути, мальчик! Негры здесь не голосуют.
— Вот мы и начнем, — сказал Сэм. Его раздражало то, что старый негр говорил теми же словами, что и белые фермеры.
Старик покачал головой.
— Сколько я здесь сижу, а еще ни разу не слышал о негре, который голосовал бы в нашем округе. — Пирсон задумался. Черты его старческого лица обмякли, глаза потускнели — он вспоминал. Потом старик сказал: — Тут был один. Кажется, его звали Веселый Певец. Он очень любил петь. — И совсем тихо добавил: — Они его сожгли в лесу.
Снова жаркая волна прокатилась по спине Сэма, и стало сухо во рту; он сказал хрипло:
— Ну, что же. Надо продолжать. Только теперь это будет не один человек. Мы пойдем все сразу. — Он протянул старику руку. — Больше нельзя терпеть.
— Разве тебе не всё равно, кто будет избран в сенаторы? Разве негру не всё равно, кто кричит на него, — республиканец Хорней или демократ Уильс?
— Всё равно, — ответил Сэм. — Но нам важно показать, что негры не рабы. Придет время — и мы выдвинем своих кандидатов.
Он повернулся и двинулся дальше. Но не прошел и десяти метров, как услышал за собой легкие шаги босых ног. Кто-то коснулся его руки. Это был Джой.
— Ты идешь, Сэм? — спросил мальчик. В его глазах была тревога и гордость. Темная грудь под изорванной рубашкой часто поднималась и опускалась. Слой дорожной пыли покрывал его ноги до щиколоток. Видно, Джой бежал всю дорогу, чтобы догнать брата и узнать, не грозит ли ему какая-нибудь опасность. На сердце у Сэма стало тепло. Он взял брата за руку.
— Ничего плохого не случилось, Джой. Тебя послала мать?
Мальчик кивнул головой.
— Сейчас я встречусь с ребятами, — продолжал Сэм. — Мы договорились подойти к мэрии все вместе к десяти часам.
— Эй, Сэм! — послышался голос.
Они оглянулись. Стуча костылями, к ним подходил одноногий Блекмур. Это был тоже негр, ветеран войны. Он остановился и, вытащив платок, вытер пот со лба.
— Ну и жара! Ты еще кого-нибудь видел?
— Вон идет Дол, — сказал Джой. По противоположной стороне улицы к ним приближался Дол — шорник из седельной мастерской.
— Ну, ты иди, Джой, — Сэм похлопал мальчика по плечу. — Видишь, наши уже собираются. Подожди меня возле заправочной станции, вместе пойдем домой.
Джой незаметно пожал брату руку и, кивнув остальным, повернул обратно.
— Хороший у тебя братишка, — сказал Блекмур. — Работает у Доджа?
— Работает, — ответил Сэм. — Справляется, как большой. — И они пошли навстречу Долу.
* * *
Через полчаса Сэм и Джой уже выходили из города.
— Понимаешь, они были так ошеломлены, эта комиссия в мэрии, что даже ничего не сказали, когда мы пришли регистрироваться. Ни одного слова, — говорил Сэм.
Он шел крупными шагами. Сегодня надо убрать свою кукурузу вокруг дома. Воскресенье было единственным днем, когда можно сделать это. Джой почти бежал, поспевая за братом. Он, не прерывая, выслушал рассказ Сэма о том, как они регистрировались для голосования.
Потом Джой спросил:
— Выборы завтра?
— Завтра. Ты хочешь сказать, что неизвестно, как всё это кончится?
Мальчик кивнул головой. Он усиленно размахивал руками, стараясь не отстать от брата. Сзади послышался шум мотора. Сэм обернулся.
— Постой, — сказал он. — Это «Форд» Генри Джексона. Он нас подвезет.
Они остановились, и, когда Сэм поднял руку, старый потрепанный грузовик остановился возле них. За рулем сидел Генри — шофер Доджа. Он был из тех белых, которые не считали себя выше негров.
— Садитесь, — сказал Генри.
Джой проворно перелез через высокий борт в кузов, а Сэм сел в кабину.
— Какие новости? — спросил Генри, переключая скорость.
— Я сегодня зарегистрировался для голосования, — ответил Сэм.
Генри посмотрел на него внимательно и отвернулся. Они долго ехали молча. Через некоторое время шофер спросил:
— Ты пошел один?
— Нет. Нас было десять человек.
— Выборы завтра?
— Завтра.
— Может быть, тебе лучше переночевать у меня. Кто знает, что может случиться ночью! Ты живешь в глухом месте.
— Я подумаю, — ответил Сэм. — Может быть, я приду к тебе на ночь.
Возле того места, где начиналась проселочная дорога, Генри остановил машину. Джой спрыгнул с кузова. Сэм вышел из кабины и протянул Генри руку.
— Подожди, — сказал шофер. Он тоже выскочил из кабины, приподнял сиденье и достал из-под него немецкий «Вальтер» и обойму, завернутую в тряпку.
— Возьми, — сказал он. — Всё может случиться. Вдруг кто-нибудь встретится на дороге, когда будешь итти вечером в город ко мне.
Сэм подумал минуту, потом взял револьвер, обойму и положил всё это в карман. Он пожал шоферу руку, и они с Джоем пошли по дороге к дому.
Еще издали братья увидели мать, стоявшую возле хижины.
— Ты ей не говори про револьвер, — предупредил Сэм, — она будет бояться.
Джой кивнул головой. Когда они подошли, мать пытливо посмотрела на них.
— Всё хорошо, мама, — успокоил ее Сэм.
Он уже снимал гимнастерку. Надо было приниматься за работу.
Весь день Джой с матерью ломали початки кукурузы, а Сэм сносил их в корзинах под навес в деревянную клеть возле дома. Они не разговаривали; каждый думал о том, что? принесет сегодняшняя ночь. Пройдет ли она благополучно? К вечеру все так устали, что мать не смогла разжечь огня в плите. Она просто размешала кукурузную муку с патокой, и они поели немного.
Днем Сэм еще думал, что пойдет к Генри, но теперь, когда он шатался от усталости, десятикилометровый путь казался ему бесконечным, и он решил, что переночует дома. Вряд ли что случится ночью. Джой смотрел на него; и, отвечая на его молчаливый вопрос, Сэм покачал головой:
— Ничего не будет, Джой, — сказал он. — Ничего не будет. Давай спать.
Сэм присел на свою подстилку, вынул из-под подушки «Вальтер», вставил обойму и, оттянув ствол, вложил туда один патрон. Потом положил револьвер снова под подушку. Больше он ничего не мог сделать. Тело у него ломило от усталости. «Мне не дойти будет до города», — подумал он.
— Я боюсь, Сэм, — сказала мать. — Я очень боюсь.
— Ничего, мама, — ответил Сэм. — Он хотел набить себе трубку, но тут усталость окончательно овладела им. Сэм откинулся назад на свою постель и сразу заснул.
Проснулся он неожиданно среди ночи и несколько мгновений лежал прислушиваясь.
Ни одного звука не было слышно в хижине, но в ней чувствовалась какая-то настороженность, которая и прервала его сон. Сэм поднял голову и увидел у приоткрытой двери темную фигуру. Свет луны падал на нее. Это был Джой. Мальчик стоял у двери, напряженно вслушиваясь.
Сэм поднялся и тихо, чтобы не разбудить мать, подошел к Джою. Мальчик повернул к брату освещенное лунным светом лицо.
— Они пришли, Сэм, — сказал он одними губами, едва слышно. — Они пришли…
Сэм обнял брата за плечи и за его спиной приник к щели. Поляна перед хижиной, освещенная бледным светом луны, была пустынна. Ветер шелестел сухими листьями кукурузы. Как Сэм ни всматривался и ни прислушивался, он не увидел ничего, что выдало бы присутствие людей поблизости, и не услышал никаких других звуков, кроме шелеста кукурузы. Так они простояли с минуту.
— Никого нет, — шопотом сказал Сэм.
Джой повернул к нему свое лицо, и Сэм увидел, что губы мальчика дрожат. Джой поднял руку и показал брату на дерево, растущее возле дороги в кукурузе. Сэм посмотрел туда и вдруг на однообразном сером фоне стеблей кукурузы различил белую тень. «Ку-клукс-клан»[5], — подумал он, чувствуя, как кожа его покрывается холодным потом. Мускулы Сэма вдруг ослабели, тело сделалось тяжелым и неподвижным.
Джой потянул брата за руку. Он снова показывал куда-то направо; и, глядя туда, как сквозь сон, Сэм увидел среди кукурузных стеблей другую фигуру в белом.
— Окружают нас, — сказал Джой тихо. — Где твой револьвер?
Эти слова как будто разбудили Сэма. Он разом стряхнул с себя сонную слабость. Нежность к храброму маленькому брату прогнала противный холодок, поднимавшийся по позвоночнику.
— Молодец, Джой, — сказал он внезапно охрипшим голосом и сжал худенькую руку мальчика. Потом громко, чтобы окончательно стряхнуть чувство страха, сказал: — Надо разбудить мать. Сейчас они начнут подходить.