Вдруг Феликса кто-то тронул за штаны. Он обернулся. Перед ним стоял Ваня и рассматривал фирменную марку, пришитую к заднему карману его джинсов — ковбой в широкополой шляпе объезжает упрямящегося мустанга.
— Где ты достал эти штаны? — спросил Ваня, щупая надежную, грубую ткань, и радостно крикнул: — Мам, посмотри, какие у него брюки!
— В Стамбуле, завуч отцовской школы привез из турпоездки… А где это ты купил такой картузик? Можно примерить?
— Пожалуйста. — Ваня наклонил к нему голову. — Дядя купил в Химках, на перроне речного вокзала… Он механик на теплоходе.
— Спасибо за информацию, — Феликс стянул с Вани картузик — голова его неожиданно оказалась стриженной под ноль, большеухой и абсолютно круглой, точно арбуз, — и натянул на себя, надвинув козырьком на глаза. И глянул на Аню, проходившую мимо в обнимку с небольшой коробкой.
— Ох и зеленющая! Подводная царевна! А где твой хвост?
Аня хохотнула и повела плечом.
Ему вдруг стало весело, так весело, что захотелось орать и дурачиться.
Только сейчас он хорошенько разглядел мальчишку. Толстогубый, мягкий. Подбородок тупой — значит с ленцой и несамостоятельный. То и дело к маме обращается, и при всех. Нос картошкой. А вот глаза красивые. Даже очень. Большущие, серые, в синих крапинках. Ясные. И они резко выделялись на его лице. Взять хотя бы Диму — весь красивый, с ног до головы: и нос, и губы, и глаза, и брови. И поэтому ничего по отдельности не бросается, не поражает. А у этого — глаза!
Даже тревожно стало Феликсу от этих глаз.
А почему? Смешно!
Между тем машину уже разгрузили. Тетя Маша охала и ахала, благодарила за помощь. Валерий Михайлович трогал ребят за плечи и обещал через недельку, как только окончательно устроятся и настанет день его рождения, закатить пир горой. Шофер, видя такое нашествие грузчиков, получил в углу от «хозяина» несколько бумажек и, довольный, поторопился уйти, закрыл на замки борта машины и укатил со двора.
«Пожалуй, и с нас хватит», — решил Феликс и, когда ребята высыпали из подъезда, сказал:
— Все. — И негромко добавил: — Чтоб завтра не опаздывать. Ждать не будем.
И персонально кивнул Захарке: дескать, отпускаю тебя, сегодня больше не понадобишься. И когда Захарка скрылся в дальнем из трех домов, составлявших их двор, Феликс подождал немножко, огляделся и только тогда тихо сказал Витьке:
— А ты подожди меня. Дело есть.
Почти все ребята разошлись, кроме Витьки и Ани, — она сидела на скамейке у столика и поправляла на ноге бинт. И Аркаши не было — застрял у новичка. И Димин голос раздавался через открытое Ванино окно. При разгрузке Дима сторонился Феликса и Ани, но зато, как ириска к зубам, все время липнул к Ване. «Наконец-то нашел себе дружка и не будет путаться у нас под ногами», — подумал Феликс и уже не чувствовал ни малейшего угрызения совести за все то, что у них недавно случилось.
Глава 5
ШИФРОГРАММА
— Пойдем? — спросил Феликс.
Аня поднялась со скамейки. Они сошли по низеньким ступенькам с территории двора — дома стояли на небольшой возвышенности — на тротуар Центральной улицы.
Близился вечер, жара немного спала, и в городке стало свежей, тише, и резче запахли цветы. Аня жила через три дома от них. В глубине старого, заросшего сада прятался их маленький, под замшелой черепицей домик из ракушечника. Они прошли в калитку. Аня, склонив голову, шла по дорожке меж кустиков роз и шиповника, Феликс — за ней. Ветерок развевал перед ним хвостик ее волос, трепал его из стороны в сторону, отбрасывая на белую кофточку мятущуюся тень, сдувал волосы с затылка, открывая тоненькую с узкой ложбинкой шею.
Ее ступни, охваченные позолоченными ремешками, ступали легко и упруго. Она шла и похлестывала себя сорванной веткой по обугленным от солнца ногам.
Феликс знал, что вот сейчас дорожка кончится, и ее босоножки и развевающийся у затылка хвостик исчезнут в доме, и надо ждать до утра, чтоб опять увидеть их… А может, она сегодня еще выйдет?
Вот и веранда с узкой треснувшей дверью. Феликс закинул назад руку, открыл на квадратном кармане джинсов желтую «молнию» и вытащил сложенный вчетверо исписанный листок в клеточку. И спросил:
— Пошатаемся сегодня?
— Завтра.
— Идет… Ты все еще сердишься?
— На что?
— Да на этот глупый турнир.
— Вот еще! — Аня фыркнула и внимательно посмотрела на него. — За кого ты меня считаешь?
— Тогда до завтра, — он протянул ей листок.
— Всего. — Она с хитрой улыбкой подала ему руку, потому что знала, что и в этот раз получит шифрограмму — их она получала от него на прощанье чуть не каждый вечер вот уже три недели, и, конечно же, Димка ни о чем не догадывался. Тонкие быстрые пальцы ее взяли, можно сказать, вырвали у него шифрограмму. Аня вдруг сорвалась, побежала вперед, прыгнула на крылечко, обернулась к нему, улыбнулась и пропала в дверях.
Феликс постоял с минуту у крыльца, увидел ее лицо уже в окне за откинувшейся на миг занавеской и пошел к калитке. Он учился с ней с первого класса. Девчонка как девчонка была — невредная, худющая. И вдруг куда-то исчезла, пропала ее худоба, и все стало совсем другое — и походка, и плечи, и взгляд. И даже голос. Глянул Феликс однажды на нее — и с ним что-то сделалось, что-то заныло. И больше он старался не смотреть на Аню. Но все, как по команде, стали обращать на нее внимание: вздыхать, бросать записки; подкатывались и более хитрым способом — дежурили у ее калитки, набивались в провожатые после уроков и торчали рядом во время экскурсий в районный город Кипарисы. Но Аня уклонялась. Лишь Димку терпела. Он повсюду таскался за ней, и дома бывал, и на днях рождения, и в саду ее, как передавали девчонки, в поте лица трудился. И что нашла в нем? Все это продолжалось до тех пор, пока однажды Феликс не вытерпел и не послал ей шифрограмму — и текст, и шифр одновременно, и она мгновенно ответила…
Витька ждал его у калитки.
— Пошли, — Феликс положил ему руку на плечо. Он любил так ходить с ребятами, опираясь на их плечо, и им это нравилось, потому что ценили его доверие, дружбу и силу, а может, и кое-что другое.
Феликс с Витькой вернулись во двор. Аркаша уже снял со стола и свертывал сетку. Играл он скверно, а вот спортивный инвентарь у него был отменнейший: мячи — футбольный и волейбольный, гантели, эспандер… Мама с папой купили, чтобы развивался их мальчик физически, обрастал мускулатурой, укреплял нервы и дыхание. Но мало помогало это Аркаше. Всегда он был бледненький, тощенький — все ребрышки как напоказ, хоть в школе по Аркаше строение костей изучай. И болел то и дело, простудиться ухитрялся даже на солнце. Зато умен был дьявольски и чего только не знал! На школьных олимпиадах и викторинах — и лит., и мат., и физ. — все призы сгребал. Ну и понимал, в чем его силенка. Заносило его иногда… Гадами сегодня обозвал. А за что? Из-за Димки?..
— Феля, — позвал его Аркаша и перевел глаза на Витьку, видно, хотел что-то сказать наедине.
— Подожди, — бросил Феликс Витьке и, полуобняв, отвел Аркашу в сторонку.
— Сейчас я тебе задам идиотский вопрос, — тихо сказал Аркаша. — Только не смейся.
— Валяй, — рука Феликса дружески погладила косточки его плеча.
— Идти мне с вами? Только честно скажи.
На Феликса чуть грустно и виновато смотрели умные карие глаза.
Ах вот он о чем! Все ясно: где нужна сила и выносливость, там ему трудно. Бедняга… Но Феликс старался никогда не напоминать ему о его немощи.
— Почему ж нет? Иди… Мы ведь не гонки устраиваем…
Аркаша вздохнул, словно догадывался, — а он догадливый! — что не очень-то хочется Феликсу тащиться на Гору Ветров, а если он и согласился, то обязательно что-нибудь выкинет там, что-нибудь такое, что может выйти боком ему, Аркаше…
— Очень хочется оседлать Гору Ветров, — сказал Аркаша, — Я ведь в душе альпинист.
— В чем же дело? Иди! — почти рассердился Феликс.
И, уже поднимаясь с Витькой на второй этаж своего дома, стоявшего против того, в который приехал Ваня, Феликс вдруг подумал: а ведь это великолепная идея — устроить гонки! Ох и задаст он им завтра темп! Немногие выдержат.
А что будет с Аркашей? Надо было отговорить.
Ничего… Как-нибудь. В крайнем случае на веревке дотащат.
Глава 6
МАЛЕНЬКИЙ РАЗДОР
Феликс открыл дверь и подтолкнул оробевшего было Витьку. Парень он тихий, мягкий, и не скажешь, что рыбацкий сын — таков ли Захарка? — и в доску свой. Ребята ходили к Феликсу неохотно: побаивалась отца. Однажды Витька признался: «Когда идешь к тебе — ну как в директорский кабинет, душа в пятки прячется…» Лишь Аркаша заходил к ним, не стесняясь.
И никто-никто из мальчишек и не догадывался, что отца-то, этого высокого и грозного на вид человека, нечего бояться, до того он прост, мягок и даже податлив. Феликс скрывал это от всех как величайшую тайну, стыдился, но если бы и проговорился, никто бы не поверил, что у него такой отец…
Мать жарила на кухне яичницу, отец еще пропадал в школе: не успели там окончиться занятия, как уже начался ремонт, — видно, ребята за год постарались.
Оставив Витьку в комнате, Феликс пошел к матери.
— Я пришел с Витей, — сказал он вполголоса, — может, еще что-нибудь найдешь для него.
— Хорошо, Феликс, — сказала мать. — Покормить Витю? Я разобью еще яиц.
— Прекрасно.
— Мне очень нравится, Феликс, что ты так заботишься о Вите, но оценит ли он твою доброту?
— До сих пор ценил, — хмуро сказал Феликс.
— Понимаю… Я все понимаю.
«Ты много понимаешь, да не все, — подумал Феликс, возвращаясь из кухни и слыша, как мать бьет над сковородкой яички. — Ты, например, совсем не понимаешь, как нужны мне эти мальчишки, может, больше нужны, чем я им…»
Витька ел, смачно причмокивая, заталкивая в рот громадные куски хлеба, — видно, сильно проголодался. Робость его прошла через минуту, он совсем не стеснялся матери Феликса и даже не пригладил рукой торчащие во все стороны, сильно выгоревшие русые волосы, не прятал ноги с просвечивающими коленками. Поев, Витька сказал, что не знает, полезет ли завтра со всеми на Гору Ветров.
— Ракушка у деда на исходе, — объяснял он, — и за рапанами надо понырять — все стоящее ушло, и вообще помочь надо. Сегодня обещал поработать, но удрал на турнир. И потом, завтра отец с моря приходит…
— И много приносит ваша фабрика?
— Ничего… Крутимся.
Витька ушел от них часа через два, сытый, сияющий и с узлом: мать Феликса дала ему неплохие еще, но надоевшие Феликсу брюки, выгоревшую ковбойку, старую тюбетейку и сильно помятую, давно вышедшую из моды летнюю синтетическую шляпу отца — кто-нибудь теперь в их семействе будет щеголять по Скалистому в директорской шляпе. Да и вообще, что ни дай и сколько ни дай — все пригодится в большом Витькином семействе: ведь, кроме него и старшего брата, у них пятеро ребят.
— И подстригись ты наконец, — сказал Феликс, спускаясь с Витькой по лестнице. — Смотреть противно, и майку надень чистую… Приятно ходить так? Не других, так себя хоть уважай…
— Да некогда все. Одно, другое…
— А обедать тебе есть когда? А спать?
— Сравнил!
— Ходить по-человечески еще важнее… Или нет?
— Подумаю. — Витька наподобие Семки принялся дурашливо морщить и разглаживать лоб и потом тихо спросил: — А что это твой Адъютант стал еще нахальней? И важничает все. Раньше был тише воды, ниже травы…
— А ты у него спроси.
— Как же я спрошу? Ты ведь знаешь… Слушай, — вдруг быстро заговорил Витька, — я давно хотел поговорить с тобой… Может… Может, это глупо, что мы так долго с ним в ссоре… Даже во двор иногда приходить не хочется… Он тогда неправильно меня стукнул… Ну за что? Я и сейчас скажу: лучше продавать на рынке и пляже шкатулки, чем уворованную в колхозе камбалу! Но я ведь не зловредный…
— Ну и что? — спросил Феликс.
— А то, что, может, мне первому к нему подойти? Я ведь не злопамятный, камень на него за пазухой не держу. И поймать его на рынке могут, неприятности будут… А? Как ты считаешь?
Такого оборота дела Феликс не ожидал. Он как-то привык уже к тому, что внутри их компании живет этот маленький раздор, который не только не мешает их дружбе, но даже вроде бы еще сильней сплачивает их… Смешно, но это было так. Почему? Да потому, что их нелепая вражда вносила живость, а подчас и веселье в их жизнь, разнообразила ее, заставляла мальчишек оттачивать свой ум и все время что-то изобретать. А что касается рыбы — от трех-четырех килограммов колхоз не обеднеет, и наказывать за это не будут…
— Как я считаю? — медленно спросил Феликс, лихорадочно думая, что ему ответить. — Ну, если тебе плевать, что Захар при всех ни за что съездил тебя по физиономии и обозвал собачьим дерьмом — можешь подойти и помириться с ним… Твое дело.
— А как бы ты? — не отставал Витька, и по тому, как сразу собралось, посерьезнело его худое, но добродушное, с ямочками на щеках лицо, Феликс понял, что для него это очень важный вопрос.
— Не знаю. Я-то лично уважаю в людях гордость и принципиальность, но если ты…
— Так, может, мне подраться с ним? — глухо спросил Витька. — Могу. Думаешь, не могу?
— Раньше надо было… Да и не справишься ты с ним… Он орешек — будь здоров!
— Это я-то? — закипятился Витька. — Я знаю несколько приемов самбо — Андрюха научил, я схвачу его за руку вот так, — он взялся за руку Феликса, — потом подставлю ногу вот так и молниеносно перекину его через себя вот так… — тут Феликс вывернулся из Витькиных рук, завел за него ногу, толкнул локтем в грудь, и Витька мгновенно очутился на земле, а узел с завернутыми в ковбойку вещами отскочил в сторону.
— Так ты будешь расправляться с Захаром? — Феликс тут же поднял его за руку.
Витька перевел дух:
— Сравнил себя с ним!..
Смеркалось. Во дворе под уютным светом фонаря за столиком галдели доминошники. Аркашиного отца здесь не увидишь, но Захаркиного — всегда. И Артемова. Что им еще делать? У ножек столика стояли две пустые бутылки. От стука костей, от смеха и споров звенело в ушах… Феликс сплюнул, быстро прошел с Витькой мимо столика и заметил привалившуюся к столбу с фонарем фигуру Артема: игроки, видно, еще не принимали его в свой круг, но и не гнали.
Феликс с Витькой вышли на Центральную улицу. Мимо них со стороны моря пробежали Дима с Ваней — волосы у Димы были влажные, а Ванин кочан уже успел просохнуть.
— Ну, топай, — Феликс протянул Витьке руку. — Пока.
— Всего! Постараюсь завтра прийти — очень хочется… А за это — спасибо! — Витька крепко пожал ему руку и скрылся в сумерках.
Феликс пошел по тротуару, подальше от стука и смеха доминошников. Вот и Анина калитка. Он открыл задвижку и сделал несколько шагов в темноту черешен и яблонь, в аромат цветов, постоял, посмотрел на светлые окна и вышел на улицу.
Вечер был хорош — свежо, небо все в звездах, вдали, в летнем театре, играет музыка — гастролируют артисты из Ленинграда, промчалась открытая экскурсионная машина и, пересчитывая фарами платаны и кипарисы, унесла во тьму песню, и вдруг Феликсу стало тоскливо…
Он медленно шел и ни о чем не думал. И чувствовал свое твердое загорелое тело, натренированное греблей, плаваньем, турником.
Впереди, ближе к своему дому, Феликс вдруг услышал в полной темноте веселые крики, возню и смех. Смех был нехороший, и веселье — злое.
Феликс побежал вперед и увидел, как несколько мальчишек насели на кого-то почти невидимого, пригнутого к самой земле. Один верхом сидел на нем, другой пинал ногой в зад. Остальные стояли рядом и похохатывали.
— Чего вам надо? Уйдите!.. — услышал Феликс придушенный голос Аркаши и бросился к мальчишкам. Ударом кулака сбросил сидевшего верхом и узнал Ильку, известного в городе шалопая и драчуна, отшвырнул того, что пинал ногой в зад Аркашу, расшвырял остальных; и пока те, застигнутые врасплох, собирались с силами, схватил Аркашу за руку и побежал по ступенькам вверх, в свой двор.
Феликс знал, что с мальчишками, где есть Илька, лучше не связываться, особенно в темноте, — могут и ножом пырнуть. Сзади послышались ругань и угрозы, но преследовать их мальчишки побоялись.