Дело №1 - Биргер Алексей Борисович 3 стр.


Но и это еще не все. Стали разбираться, что за дама, откуда взялась. И выяснились интересные вещи. С дамой Анатолия Дегтярева познакомил тоже наш человек — некий Гортензинский. Служил он, что называется, верой и правдой, но чуть ли не около тридцати лет назад, и вышла с ним одна неприятность. Разворовал он казенные деньги в той организации, которой его поставили руководить. Работа его заключалась в том, что он должен был постоянно общаться с писателями, художниками, киношниками и со спортсменами. Обязан был знать их настроения, и постоянно иметь всех под присмотром, и если что — вовремя докладывать куда следует. Тогда это был «очень ответственный участок работы». Стал он потихонечку государственными деньгами пользоваться.

И когда об этом узнали, никакие прошлые заслуги ему не помогли. Завели уголовное дело, но спустили на тормозах. Однако ж от ответственной работы его отстранили.

И вдруг дают Гортензинскому новое задание.

А история вот какая вышла. Этого Гортензинского отправили чиновником, заведующим авторскими правами в Чехословакию. Всем было ясно тогда, что президентом страны будет Вацлав Гавел, знаменитый писатель. Вот и должен был Гортензинский, под предлогом приобретения прав для издания его книг в Советском Союзе, постараться наладить контакты с Гавелом и понять, чего от него ждать и какие отношения будут между нашими странами в дальнейшем.

Только Гортензинский с этой задачей не справился. Вернее сказать, даже и не брался за нее. В то время уже начинался вывод наших войск из Чехословакии, и сложился подходящий момент для крупных афер с военным имуществом. Но без Дегтярева у Гортензинского не получалось кое-какие делишки прокрутить. Гортензинский и познакомил Дегтярева с этой красоткой. Дегтярев загулял с ней, в Вену ее вызвался свозить, совсем работу забросил, а Гортензинского, в свою очередь, нужным людям представил. Гортензинский, пользуясь нужным знакомством, провернул две операции и положил себе в карман кругленькую сумму. Ну а для Дегтярева загул закончился, я уже сказал чем…

Дегтярева отозвали из Чехословакии жена от него ушла, а сам гуляка попал под долгие-предолгие разбирательства. В итоге выяснилось, что он даже и не подозревал, что Гортензинский за его спиной какие-то дела проворачивает. Отправили его служить с понижением в звании в Воркуту, по-моему. В общем, куда-то далеко на северо-восток. С тех пор я о нем ничего не слышал, вплоть до того момента, как личное дело его сына ко мне на стол легло. Только из дела и прочел, что уволился Дегтярев пять лет назад, что сперва в Тюмени работал, в службе безопасности крупной компании, потом в Санкт-Петербург перебраться сумел. Судя по всему, высоко по службе никогда не поднимался. Видно, и там не было особого доверия к нему.

А на Гортензинского очередное уголовное дело завели, и даже, находясь под следствием, он успел посидеть в Бутырке. Ему крупно повезло, что СССР развалился и Гортензинскому удалась отвести от себя обвинение по уголовному делу. После девяносто первого года он на какое-то время исчез, а потом снова появился в качестве главы известного фонда. Не так давно мне попалось интервью с ним, где он рассказывал, как страдал за правду во времена Советской власти.

И вот теперь Анатолий Дегтярев, замешанный в этой грязной истории, ждет у главных ворот, а мне еще предстоит решать судьбу его сына.

Зачем он приехал — думал я, шагая. То есть зачем, догадаться просто, но… Но как с ним говорить? Ладно, — усмехнулся я, — как сложится.

— Где он? — спросил я у охранника.

— Вон там, — показал охранник. — Пошел покурить.

Анатолий Дегтярев сидел на поваленном бревне у обочины. Увидев меня, он встал. В его глазах была смертельная усталость человека, который устал от жизни, у которого внутри что-то сломалось так, что уже не поправить.

— Здравствуй… — выдавил он и сказал еще что-то не слишком определенное. Видно, ни как не мог решить, на «вы» или на «ты» ко мне обращаться.

— Здравствуй, Анатолий, — я протянул ему руку.

Он недоверчиво покосился на протянутую руку, мол, не шучу ли я, потом пожал.

— Зачем ты приехал? — спросил я. — Выкладывай.

— Дело в том… — он сглотнул. — Мой сын к тебе поступает.

— Да, знаю, — сказал я. — Да ты не волнуйся так. Давай пройдемся. На ходу и разговаривать легче… Так ты приехал за сына хлопотать?

— Не совсем, — ответил он. — Видишь ли, я о тебе всегда думал и вспоминал с уважением и признательностью. Ведь другой мог бы и постараться раздуть мое дело… Ну, приписать мне больше, чем было на самом деле. Что я был в сговоре с Гортензинским, что я деньги получал от него или от каких-то его сообщников. А я… я был идиотом, а не предателем! Казенные деньги растратил на ту злосчастную поездку, но от Гортензинского никогда в жизни ни копейки не взял, честное слово!

— Ну, Гортензинский и без того свое получил, — заметил я. — Жаль, не до конца.

— Вот именно, что не до конца! И он, кстати, до сих пор уверен, что я тебя ненавижу, считаю именно тем человеком, который меня потопил.

— Откуда ты знаешь, что он в этом уверен? — поинтересовался я.

— Земля слухом полнится. И еще… Ты столько лет был в стороне от дел. Мне и то известно больше, чем тебе.

Он задумался, подбирая подходящие слова:

— В общем, я не знаю, сумеешь ли ты разобраться, нужно брать моего сына или нет.

Тут настал мой черед задуматься.

— Объясни, — потребовал я наконец. — Говори прямо.

— Если бы я мог, я бы сказал, — ответил он. — И вот что, если я тебя приглашу навестить меня через недельку-другую, ты уж не отказывайся. Встречу назначу позже. И еще. У тебя могут появиться самые неожиданные люди из прошлого. Такие, к которым ты хорошо относился или считаешь себя им чем-то обязанным. Ты поосторожней с ними, только от ворот поворот им сразу не давай.

— Да что происходит? — не выдержал я. — Я же вижу, — что-то серьезное! Выкладывай толком!

Он вздохнул.

— Если бы я сам мог понять… Я не имею права зря выдвигать подозрения и обвинять людей. Потому что если я обвиню кого-то зря, ты можешь решить, что я это сделал специально. В общем, мне самому надо сначала разобраться… Ладно, пока.

И, повернувшись, он зашагал прочь.

— Погоди! — окликнул я его. — Погоди!

Но он не ответил, даже не обернулся. Я некоторое время глядел ему вслед, а потом побрел назад, к воротам, размышляя, что мог означать этот визит.

Глава четвертая

Через первые барьеры

(Рассказывает Андрей Карсавин)

…Я ответил на заключительный вопрос последнего предварительного экзамена и начал, проверять ответы. Я был на удивление спокоен, хотя, разумеется, мне трудно было судить, сколько у меня правильных ответов, а сколько неправильных.

Последний экзамен — это развернутый компьютерный тест, тридцать три вопроса, среди которых попадались и совсем простые, и довольно трудные, и прямо-таки неожиданные. Например, как ответить на вопрос: «Что скрыто в слове «хамелеон»?» Я прикинул на листочке несколько вариантов, прежде чем написать ответ. Можно было бы сказать, что «хамелеоном» называют подхалима, который под всех «перекрашивается». Но потом я подумал, что все, кому достанется этот вопрос, ответят так же, и написал в итоге иначе: «хам-еле-он — то есть, настолько трусливый, что и хамить еле-еле отваживается, хотя ему очень хочется». Еще с подковыркой был вопрос по арифметике: «Перепишите пример так, чтобы не было скобок, и проверьте, верно ли равенство 170: ((34+1) — (7x5)) = 200: ((54:6) — 9)». Если начать сразу избавляться от скобок в точности по правилам, то все сойдется, в итоге получится 0 = 0. Ты не замечаешь подвоха: ведь то, что в скобках, ноль в итоге дает, а на ноль делить нельзя! Поэтому верный ответ: «пример не имеет решения, так как на ноль делить нельзя».

Были совсем простенькие вопросы. Например: «Буратино» — это переделка… а) «Волшебник из страны Оз»; б) «Пиноккио»; в) «Питер Пэн». Тут и думать не надо, чтобы написать в ответе: «Пиноккио».

Были вопросы на самые разные темы. На ответы давалось три часа, выходило приблизительно по пять минут на вопрос. Я сначала отвечал на совсем простые вопросы, чтобы время поднакопить, а потом уж стал думать над теми, что посложнее.

В итоге я управился менее, чем за три часа. Я решил проверить ответы. Между делом поглядывал в окно и вспоминал…

Встречу с поступающими и их родителями проводили три человека, в том числе один генерал. Хоть он был в штатском, мы сразу решили, что он генерал, по тому, как он держался и как к нему обращались другие.

Звали генерала Борис Андреевич.

— Спрашивайте, не стесняйтесь, — сказал он, когда слово передали ему. — Дело серьезное, и вы должны представлять себе цели, задачи и программу училища во всем объеме.

И вопросы посыпались.

Прежде всего, конечно, родители интересовались обучением и условиями проживания в училище. Генерал отвечал четко и по существу.

— Круг дисциплин самый широкий: от биохимии до этикета. Уверяю вас, такое образование в России сейчас не дает ни одно учебное заведение. Проживание и питание — все на высоком уровне. Порядок у нас будет жесткий. Это тоже имейте в виду.

Чей-то папа поднялся со своего места, чтобы задать вопрос:

— Вы говорили, что спорту будет уделено много внимания. Предусмотрен ли теннис в числе спортивных дисциплин?

Генерал кивнул.

— При училище имеется теннисный корт. Но занятия теннисом так же, как волейболом, баскетболом или спортивной греблей, не входят в основную программу. В ней — бег, гимнастика, плавание, зимой — лыжи, основы единоборств… И, разумеется, основы обращения со стрелковым оружием. А дальше каждый курсант сам сможет выбрать себе дополнительные спортивные дисциплины. Наша задача — подготовить крепких, здоровых и ловких ребят, настоящих мужчин…

И тут моя бабушка вклинилась. Она, разумеется, не могла пропустить такое собрание и пошла вместе с родителями. А уж когда бабушка открывает рот — только держись.

— Простите, — сказала она. — Мне в вашей последней фразе хотелось бы услышать некоторые уточнения. Когда говорят, что надо воспитывать настоящих мужчин, то иногда подразумевают под этим, что, мол, давайте-ка воспитаем бесчувственных чудовищ, этаких здоровых быков, без жалости к людям, готовых выполнить любой приказ начальства. Нацисты тоже ведь воспитывали настоящих мужчин. Что натворили эти настоящие мужчины, мы знаем. Да и в нашей недавней истории есть печальные примеры… В том числе, связанные с вашим ведомством. Где гарантии, что из ребят в итоге не сделают винтики и колесики бесчеловечной системы, как это уже бывало?

Генерал кивнул ей.

— Очень серьезный вопрос, и я ожидал его. Гарантии в том, что с вами сейчас разговаривают люди, которые в девяносто первом году отказались исполнять приказы путчистов и поддержали законно избранную власть. И которые очень много сделали, чтобы спецслужбы стали по-новому работать в новых условиях. Если б нам нужны были бездушные исполнители, мы не стали бы создавать училище, а запросто набрали таких исполнителей со стороны. Как вы понимаете, людей, готовых взяться за грязную работу, в нашей стране всегда можно найти. Но мы отказались от этого и делаем ставку на людей независимо и творчески мыслящих — значит, мы сами заинтересованы, чтобы печальные уроки прошлого ни для кого не пропали даром.

Родители продолжали задавать вопросы.

— Скажите, — спросила чья-то мама, — а как наши дети будут устроены в дальнейшем, в смысле безопасности их службы?

— Вот тут я вам ничего обещать не могу, — честно ответил генерал. — Вы поймите, мы будем готовить будущую элиту нашего ведомства. У элиты только одна привилегия — быть впереди там, где тяжелее всего. Вот и получается, что ребят ждут и горячие точки, если к тому времени горячие точки еще будут существовать, и другие опаснейшие испытания. Испытания, при которых смерть может подстерегать на каждом шагу. Вот тут вы должны знать, на что идете, соглашаясь на поступление ваших детей в училище. Кому кажется, что в будущем ребят ждет только непыльная высокооплачиваемая работа и размашистые шаги по служебной лестнице, тот пусть теперь трижды подумает. Пусть и ребята подумают…

Прозвучали еще какие-то вопросы, но не очень много. И все стали расходиться.

Я получил характеристику из школы, сдал физкультурные нормы — которые довольно простыми оказались — потом благополучно миновал первый экзамен, сочинение. На экзамене было три темы на выбор, и все довольно неожиданные. И если, скажем, тема «Лучший день в моей жизни» еще из тех, которую можно было бы ожидать, то темы «Животные — герои литературных произведений» и «Пейзажи у русских поэтов» сперва совсем меня озадачили. Я-то, признаться, ждал чего-то патриотического, что ли, и соответственно готовился. Даже «Бородино» еще раз перечитал, хотя и без того его наизусть знаю и вообще с таким прицелом все книги и учебники и проглядывал, а тут — на тебе!..

И выбрал я тему «Пейзажи у русских поэтов». А поскольку я, перечитывая «Бородино», и другие стихотворения Лермонтова пролистал, то и стал я писать в основном о Лермонтове.

Признаться, я волновался, когда сдавал сочинение, потому что не очень представлял, написал ли я его по теме. Но этот барьер я одолел. Вообще, на сочинении довольно мало народу отсеялось, человека три-четыре. Гораздо больший отсев был после устного экзамена по естествознанию и после математики. Там большинство погорело на задачах по геометрии.

И вот — последний предварительный экзамен. И уж если я его выдержу, то поеду на сборы. Осталось пятнадцать минут. Я был уверен в своих ответах, сдал их и черновики, и вышел из класса ждать свою судьбу…

Глава пятая

И опять — люди из прошлого

(Рассказывает полковник Осетров)

Итак, послезавтра приедут педагоги и члены приемной комиссии, а еще через неделю — мальчишки. Генерал сообщил мне, что мальчишек будет не пятьдесят два, а ровно пятьдесят. Двое в последний момент передумали — испугались, видимо, — и забрали документы. Я еще раз изучил их дела, пытаясь представить, кого с кем поселить, чтобы они были психологически совместимы, и чтобы были разные, дополняли друг друга. Нужно разместить их по семь человек в шести спальнях и по шесть — еще в двух. Понятно, что ребят заводных и вспыльчивых, нельзя селить друг с другом, точно так же, как и «спокойных». Надо, чтобы в каждой комнате был и хороший спортсмен, способный тянуть свою группу, и кто-то из головастых, сообразительных. «Богатых» и «бедных» также надо перемешивать, чтобы, не дай Бог, не возникли кланы. Каждая группа — каждый взвод, так они будут называться на сборах — должна усвоить, что взаимовыручка очень важна, что приемная комиссия будет судить не только по личным результатам, но и по тому, как ребята ладят между собой, умеют ли действовать единой командой.

Я сидел и перекладывал папки с делами так и сяк, будто решал головоломку. Задачка вроде не из трудных, ведь многое в делах мальчишек написано. Но множество неизвестных еще остается, и приходится доверять только своему чутью… Иногда трудно понять, кто способен быть настоящим лидером, а кто — нет. Кому нужна будет поддержка товарищей, а кого придется осаживать, чтобы лишнего не натворил.

Пока я сидел и составлял списки, из моей головы не выходил разговор с Анатолием Дегтяревым. Что он имел в виду? Что ему было надо? И почему он не мог говорить откровенно?.. Очень уж искренне он меня предостерегал от каких-то неприятностей, которые вот-вот могут на меня обрушиться… Какие такие неприятности?

Я уже стал подумывать, не позвонить ли Борису Андреевичу, потому что получалось, угрожают не только мне, но и училищу. А за него я несу полную ответственность.

Но Борис Андреевич мог обвинить Дегтярева во всех смертных грехах, и получится, что я его подставил. А ведь он приехал ко мне, явно преодолев свой страх… Я решил, что тоже не имею права подставлять его и сам разберусь в ситуации.

Назад Дальше