— Ты только не робей. У тебя всё получается. Машину свою хорошо знаешь, чувствуешь её. Уверен, не подведешь...
Первый ковш Мирсаид закинул в БелАЗ на десять минут раньше начала смены. Он хоть и не надеялся, но где-то под сердцем лелеял такую дерзкую мысль: дать высокую норму.
БелАЗы, заслышав рокот экскаватора, ожили, задвигались — к Мирсаиду выстроилась очередь. Шоферы любят проворных машинистов, быстро расшивающих пробки, тянутся к ним. А Мирсаид с первых минут темп взял хороший: первый ковш набрался полным, второй, третий, с четвёртого ковша отвалился БелАЗ, помчался к плотине. Второй самосвал не удалось нагрузить с четвёртого ковша, зато ход стрелы к автомобилю и обратно к грунту был скорый, точный, над кузовом замирал в нужном месте, без качки, дерганья туда и обратно. Недалеко у отвесной стены карьера работал бригадир Алексей Иванович. Мирсаид нет-нет да взглянет в его сторону: ход стрелы у бригадира был плавный, ровный — грунт высыпал точно в кузов. Такой «снайперский» расчёт всегда отличал бригадира: никто не умел, как он, плавно и точно подать ковш и в нужный момент высыпать. Отсыпал он как в аптеке на весах, ни на кабину водителю, ни мимо бортов на землю не сыпанет — работал чисто, красиво. Любовались люди мастерством бригадира, по-хорошему завидовали машинисты. Мирсаид же влюблен был в бригадира: в его неторопливую мудрость, человечную доброту, ровное со всеми обращение.
Сегодня Мирсаид очень хотел работать красиво, нагружать машину с четырех, а то и с трёх ковшей, не дергать стрелу, не делать лишних проносов. И не только потому, чтобы, как сказал бы Степан, «показать капитанам», больше всего ему хотелось доказать Зине, что он не хуже других, опытных; хотелось угодить бригадиру, который за оплошку с ишаком даже не сделал ему замечания.
У стены карьера вздрогнула стрела третьего экскаватора, затем четвёртого — скоро заработали все девять машин. Ряды самосвалов с гулом и ревом летели по дороге на плотину: груженые — вниз, порожние — наверх, к карьеру. Работа принимала свой обычный дневной ритм. БелАЗы ускорили свой бег, и через несколько минут они уже летели вниз и вверх со скоростью курьерского поезда. Облако пыли вставало над дорогой, заволакивало карьер.
«Капитаны» работали дружно, стрелы ходили плавно и точно. И Мирсаид сник душой. Нет, чудес не бывает. Мастерство, которое они копили годами, не одолеть наскоком. Мысленно он уже готов был смириться с ролью середняка — не оказаться бы лишь последним! — но тут ему представилось веселое лицо Степана, его озорная улыбка: «Ну-ка покажи им, где раки зимуют!» И Мирсаид сжал в пальцах рычаги управления машиной, поддел зубьями выступавший из земли большой красноватый камень. Вместе с ним отвалился пласт грунта, ковш наполнился доверху. И Мирсаид весь отдался работе: слушал двигатель, зорко разглядывал карту грунта, рассчитывал полет стрелы.
Первые два часа работа шла в одном ритме; Мирсаид не торопился, не рвал мотор - ковш набизал доверху, быстро и по возможности точно кидал стрелу в сторону очередного БелАЗа. Один из шоферов сделав очередную ездку высунулся из кабиньы, показал Мирсаиду большой палец: дескать, хорошо работаешь, парень! Красный, распаренный от жары, проходил мимо бригадир: он оставил экскаватор и шёл по фронту работ, смотрел, нет ли задержек. Может, он не выдержал жары, решил передохнуть. Поравнявшись с Мирсаидом, кивнул парню — дескать, молодец, так держать! — но не остановился, сошёл к будке. Было уже очень жарко, духота усиливалась полным безветрием; пыльное оолако над карьером розовело от полуденных лучей солнца, дышало зноем. Один за другим останавливались экскаваторы, машинисты, проходя к Вахшу кричали: Двигатель греется. Попробовал рукой кожух двигателя, щечку подъемного барабана. Сказал вслух: «Греется, но ничего! Машина имеет запас прочности».
Мирсаид продолжал «грызть» гору, нагружать БелАЗы. До обеда оставалось сорок минут, половина экскаваторов остановлена, иные поработают несколько минут, снова остановятся. Мирсаид грузил и грузил самосвалы. Девушка-учётчица, отмечая в блокнотике количество Мирсаидовых БелАЗов, качала головой, что-то показывала на пальцах. Но Мирсаид не понял. Знал что «сделал» много машин, и очень бы хотел без остановки доработать до обеда.
Солнце между тем поднялось высоко, и жара достигла апогея. Даже он, Мирсаид, родившийся под этим солнцем и знавший силу его лучей, едва выдерживал «парилку». К середине дня облако пыли, повисшее над карьером и берегом Вахша, сгустилось, частицы земли смешивались с испарениями реки, увлажнялись — воздух становился горячим, сырым, он точно ошпаривал тело. И Мирсаид, изнывая от жары, много раз порывался бросить рычаги, погрузиться в Вахш, освежиться, но брал себя в руки и продолжал работать.
Выключил мотор во время обеда. В столовой много говорили о жаре, о пыли, о том, что греются моторы, но ни слова о выработке.
Алексей Иванович, направляясь после обеда к машине, спросил у Мирсаида:
— У тебя двигатель сильно греется?
— Стараюсь не перегружать, — уклончиво ответил тот.
— Смотри не запори машину.
Поднимаясь в кабину, Мирсаид поднял руку, дал знак ожидавшим его шоферам: давай подъезжай! И включил двигатель.
Машина, отдохнув и охладив свои механизмы, работала ровно, без натуги. Мирсаид держался раз взятого темпа — не рвал шестерни, не дергал тросы, держал ритм в стиле своего бригадира. И видел, как неторопливость, расчёт, любовное отношение к машине дают плоды. БелАЗы идут к нему рядком, получают свою порцию — отваливают, двигаются без сутолоки и рывков. «Только бы не сбиться с ритма, не сбиться...» — думал Мирсаид, уверовавший в свои силы. Время от времени он щупал ладонью приборную доску, щечку подъемного барабана, вспоминал слова Степана: «Машина имеет запас прочности», — боялся, как бы не упустить ту самую точку нагрева, за которой кончается запас прочности. Но нет, до этой точки ещё далеко. Он знал, он чувствовал это всем своим существом.
Жара не спадала до самого вечера, она пришлась на всю первую смену, но Мирсаид выдержал испытание зноем, как и выдержала это испытание его машина. До конца смены он работал ровно, большинство БелАЗов наполнял за четыре приёма и только иные — за пять. И всё время выдерживал ритм, ровную, спокойную работу — красивую работу.
В будку экскаваторщиков Мирсаид пришёл последним. И как только открыл дверь, раздались слова: «Ну, молодец!.. Славно работал!..»
Бригадир сказал Мирсаиду:
— Ты знаешь, сколько ты дал сегодня?.. Шесть тысяч кубометров.
— Вы, Алексей Иванович, зимой давали и по девять тысяч.
— То зимой, а это летом, да ещё в такой жаркий день, когда экскаватор час работает и столько же отдыхает. А крайняя машина вон и совсем закипела. Теперь ей отдыхать от перегрева два дня придётся. Словом, хорошо, парень, молодец!..
Алексей Иванович ударил Мирсаида по плечу, обнял дружески. Любил старый бригадир хороших работников, знал он цену этим самым кубическим метрам.
А когда машинисты ушли на речку и в будке никого, не осталось, Мирсаид подошёл к простенку между окнами, где вывешивался график дневных выработок. Шесть тысяч! Это был последний результат, а высший — семь тысяч девятьсот, предпоследний — тот, что рядом с Мирсаидом, — шесть тысяч четыреста. Погрустнел Мирсаид, крепко обхватил ладонью затылок. Нет, не просто обойти «капитанов», даже вровень с последним из них он пока встать не может.
Но и радовало — всего лишь четыреста кубометров отделяют его от «капитана». Сколько же это будет машин?..
И в нём вдруг поднялась волна нетерпеливых желаний. «Завтра, завтра сработаю лучше!»
В тот же вечер Нурек облетела новость: бригада Алексея Ивановича Чусенко дала рекордную выработку.
Давно не был Мирсаид дома, в родном кишлаке. Всё собирался завтра да завтра, но дни бежали, складывались в недели, а он всё в горы не поднимался. Кончит смену, примет душ, наденет модные джинсы, рубашку с яркими цветами, туго утянется широченным ремнем и отправится... на охоту. Да, на охоту. Иначе не назовешь его постоянные каждодневные маршруты по местам, где можно невзначай встретиться с Зиной, а там, глядишь, и проводить. Зина будто не замечает его преследований, не гонит Мирсаида, напротив, увидев, первой подходит. И рада бывает, если Мирсаид с ней танцует и потом провожает её домой.
«Кого же она любит?» — в тысячный раз вопрошал Мирсаид и боялся найти ответ.
Ночью долго он не мог заснуть. Во мраке, а затем в пепельной, рассветной пелене видел её глаза. Силился прогнать навязчивый образ, но глаза её то ласково, то печально смотрели ему в душу, лишали сна. «Это любовь, — думал Мирсаид. — Такая она... любовь — в душу смотрит, всегда смотрит, даже когда ты спишь».
Как-то утром, пришёл к нему один экскаваторщик.
— Прости, друг, никак раньше зайти к тебе не мог. Степан, уезжая, просил передать тебе письмо, а я угодил в автомобильную аварию, и, хотя отделался легко, пришлось немного поваляться в больнице. Вот возьми. — И протянул Мирсаиду конверт.
Мирсаид быстро вскрыл его. Там лежала записка всего в несколько строк: «Бери мою комнату, женись на Зине. Любит она тебя. И хорошо! А я поеду в Белгородскую область. Там, по слухам, затевается что-то необыкновенное. Сюда-то я приехал из-за нее. Думал, привыкнет, полюбит. Нет, не судьба. А ты хороший парень, Мирсаид. Счастья тебе. Степан!»
Мирсаид читал и перечитывал эти несколько наспех написанных строк. Не сразу дошёл до него их смысл, но когда всё понял, почувствовал в ногах слабость. И опустился на кровать.
За окном по синему небу летели горы, а в голове гулко на все голоса шумела радость... Мирсаид бросился к экскаваторщику.
— Спасибо, брат. Ты мне такую весть принес, такую! — Он крепко, до хруста обнял парня, тот охнул.
— Ну и силен ты... Я же ведь только из больницы, в аварии был...
Настоящий бич нашего времени — несчастные случаи на дорогах. Они случались и раньше, когда ездили по ним на лошадях и в каретах; разбивались всадники, получали повреждения пассажиры карет, если последние опрокидывались. Но жертв было немного. Истинные катастрофы на дорогах стали происходить позднее, в эпоху внедрения паровых машин, когда началось опьянение скоростью. В мае 1842 года сошёл с рельсов и загорелся поезд на линии Париж — Версаль. В результате 150 жертв. Среди заживо сгоревших был французский мореплаватель Дюмон Дюрвиль, только что вернувшийся из опасного путешествия по южным морям.
Одна из главных причин железнодорожных катастроф была устранена благодаря созданию автоматического, пневматического тормоза Вестингауза, после чего и по сей день железные дороги остаются самыми безопасными путями сообщения.
Большой восторг вызвало появление парового дилижанса, который мог развивать по тому времени большую скорость. Однако этот восторг очень скоро сменился бурным общественным гневом, после того как в 1834 году в Шотландии в результате взрыва одного такого дилижанса погибло пять человек, и эксплуатация такого вида транспорта была запрещена.
В наш век, когда пар был заменен бензином, многое изменилось, иной стала и картина катастроф. «Локомотивы никогда не убивали по 250 тысяч и не калечили по 10 миллионов человек в год, как это делают сейчас автомашины. Нынешний век ответствен за такие трагедии, перед которыми меркнут чумные эпидемии средних веков. Всемирная организация здравоохранения призывает все органы здравоохранения сыграть свою роль в защите людей от грозящей им опасности. Мы можем только сожалеть, что органы здравоохранения некоторых стран полностью устранились от этого народного бедствия.
А между тем какой нелепостью для человечества выглядит смерть Пьера Кюри, погибшего от дорожной катастрофы в 47 лет, и многих других больших и прекрасных людей земли.
Автомобиль стал основным средством передвижения в Америке и других странах, без него подчас невозможно обойтись, он же, этот автомобиль, стал проклятьем американцев, их национальным бедствием. Он не только дает им самый высокий в мире процент несчастных случаев, но и отнимает у них воздух, превращая небо над головами в сплошное месиво дыма и гари.
Помимо людского горя, автомобильные катастрофы приносят и большой материальный ущерб. Сотни тысяч изуродованных машин. Почти 10 процентов коек в крупных больницах ряда стран занято пострадавшими на дорогах. Миллионы нерабочих дней в году у лиц самых продуктивных возрастных групп, так как на каждого убитого в уличной катастрофе приходится 10—15 тяжелораненых и 30—40 легкораненых. Очень часто жертвами дорожных катастроф являются дети. В Великобритании лет 10 назад было подсчитано, что более половины детей рано или поздно оказываются жертвами несчастных случаев на улице и что один ребенок из 50 погибает.
Обследования показывают, что кривая несчастных случаев дает пик в возрасте 15—25 лет. В 18 обследованных странах Европы люди этого возраста среди пострадавших составляют от 20 до 50 процентов.
Исключение смертности от несчастных случаев оказало бы влияние на среднюю продолжительность жизни в 5—10 раз большую, чем исключение смертности от инфекционных болезней. Необходимо также учитывать значение, которое представляют люди данной возрастной группы для общества с экономической точки зрения.
Другой важный аспект проблемы — рост тяжких повреждений, полученных при дорожных катастрофах, что увеличивает число инвалидов среди населения.
Если несколько лет назад в развитых странах пешеходов погибало на дорогах в 2—3 раза больше, чем водителей и пассажиров, то в настоящее время ситуация изменилась и в некоторых странах погибает больше водителей и пассажиров, чем пешеходов. При авариях на дорогах наиболее частыми для водителя являются ранения головы, и, поскольку эти аварии случаются при высоких скоростях, процент несчастных случаев с ранениями головы, при которых трудоспособность может быть восстановлена, снижается.
В результате дорожных катастроф имеется немало людей с постоянной нетрудоспособностью.
Сама напряженная езда в условиях города или на автострадах на больших скоростях приводит нередко к стрессовым ситуациям и болезненным состояниям.
Длительное сидение за рулем, особенно ночью, служит важным фактором стресса и усталости, а следовательно, и риска несчастного случая. После трёхчасового вождения внимание водителя притупляется и число совершаемых ошибок возрастает.
У водителя пожилого возраста притупление внимания и ошибки вождения начинаются раньше. Было установлено, что после пятичасовой езды такие водители попадают в аварии чаще, чем молодые, хотя абсолютный показатель несчастных случаев среди молодых водителей оказывается выше.
Что же надо сделать, чтобы снизить дорожный травматизм и уменьшить человеческие жертвы?
Основными являются два момента: снижение скорости и исключение вождения машины в нетрезвом состоянии. Все опытные шоферы, начальники гаражей, все работники ГАИ заявляют: эти две причины являются виновниками большинства аварий.
Возникает вопрос: целесообразно ли снижать скорость? Многие опытные водители говорят: при скорости 50 километров шофер управляет машиной, после 50 — она им. Это значит, что при скорости до 50 километров в час шофер может затормозить и остановить машину практически при всех самых неожиданных случаях. При скорости свыше пятидесяти километров труднее среагировать на неожиданно возникшее препятствие.
Известно, что во Франции после того, как законом была резко ограничена скорость автомобильной езды, количество катастроф на дорогах также резко снизилось. Но может быть, это слишком увеличит время пути, может быть, люди будут терять очень много времени? Наши наблюдения показывают, что это не так, что старинная русская поговорка «Тише едешь — дальше будешь» остается в силе и в век автомобиля. Много раз при поездках на автомобиле на далекое расстояние мы отмечали, что те, кто, обгоняя других, лихо мчался вперед, оказывались или в кювете, или с помятым крылом на обочине, или их задерживали работники ГАИ.
Нельзя допусткать к управлению машиной шофера даже с легкой степенью опьянения.
Исследования, проведённые в Чехословакии, показали, что приём шофером перед выездом кружки пива увеличивает количество аварий в семь раз. Приём 50 граммов водки увеличивает количество аварий в 30 раз, а приём 200 граммов водки — в 130 раз по сравнению с трезвыми водителями.