Советский Союз, со своей стороны, также повел двойную игру. В середине апреля 1939 г. он начал открытые переговоры с Англией и Францией о заключении военного союза, а с другой стороны — энергичный зондаж в Берлине о возможности заключения широкого политического соглашения между СССР и Германией против интересов Англии и Франции.
15 апреля правительство Великобритании обратилось к СССР с призывом сделать публичное заявление, что в случае нападения на какого-либо европейского соседа СССР, который бы сам оказал сопротивление агрессору, можно было бы рассчитывать на помощь СССР, если она будет желательна. 17 апреля 1939 г. СССР предложил Англии и Франции заключить соглашение на 5-10 лет о взаимной помощи и о помощи восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств. Предложения СССР предусматривали заключение военной конвенции.
Но еще за 10 дней до этого Петер Клейст, сотрудник германского Министерства иностранных дел, услышал от советского поверенного в делах в Берлине Георгия Астахова, что нет никакого смысла для Германии и СССР продолжать идеологическую борьбу, в то время как они могли бы проводить согласованную политику. В день, когда советские предложения были переданы Англии, советский посол в Берлине А. Мерекалов заявил статс-секретарю германского МИД'а фон Вейцзекеру, что Советский Союз желал бы установить с Германией нормальные отношения, которые бы «могли стать лучше и лучше», идеологические разногласия не должны служить препятствием.
3 мая 1939 года был отставлен со своего поста народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов, символизировавший в 30-е годы политику коллективной безопасности. Отставка еврея Литвинова, который был часто мишенью нацистской пропаганды и занятие поста наркома иностранных дел Председателем Совнаркома СССР В. М. Молотовым произвели в Берлине весьма благоприятное впечатление. Назначение Молотова, подчеркивалось в немецком дипломатическом донесении из Москвы, «по-видимому, гарантирует, что внешняя политика СССР будет проводиться в строгом соответствии с идеями Сталина».
5 мая Астахову было сообщено, что заказанное Советским Союзом вооружение на чехословацких заводах Шкода будет доставлено в СССР.
В течение мая между СССР, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, продолжался обмен предложениями и обсуждение их по дипломатическим каналам. С точки зрения СССР важнейшим вопросом была гарантия, что Прибалтийские государства (Латвия, Эстония и Литва) не попали бы тем или иным путем в руки Германии и, чтобы в случае войны против Германии советские войска могли бы пройти беспрепятственно через территории Польши и Румынии, поскольку между СССР и Германией не было общей границы. Советский Союз фактически добивался согласия Англии и Франции на аннексию Прибалтики. Правительства Польши и Румынии не соглашались дать разрешение на проход советских войск в случае войны против Германии, так как не без основания опасались, что присутствие советских войск на их территории приведет к необратимым социально-политическим изменениям.
В разгар англо-франко-советских переговоров 20 мая Молотов принял германского посла в Москве ф. Шуленбурга. Одно замечание Молотова поразило Шуленбурга: оба правительства должны поразмыслить над тем, как создать лучшую политическую основу для их отношений. В Берлине восприняли заявление Молотова как многообещающее начало, но решили ждать, пока Молотов не заговорит более откровенно. Нацисты опасались, не использует ли Советское правительство готовность Германии к улучшению отношений. чтобы выторговать уступки для себя в переговорах с Англией и Францией. В одном из меморандумов, адресованных Гитлеру, германский министр иностранных дел отмечал, что СССР больше не придерживается политики агрессивного продвижения мировой революции и возможна постепенная нормализация германо-советских отношений. В германском министерстве иностранных дел началось глубокое изучение перспектив германо-советского сближения и возможных последствий его для союза Германии с Японией и Италией. В июне и в июле Сталин и Гитлер воздерживались от решающих шагов. В то же время продолжались интенсивные советско-германские торговые переговоры.
В конце мая 1939 г. на Дальнем Востоке произошли кровопролитные столкновения между советскими и монгольскими войсками, с одной стороны, и японскими с другой. Обострение японо-советских отношений еще больше усилило нервозность советского руководства и его страх перед возможной перспективой вовлечения СССР в войну на два фронта — на западе и на Дальнем Востоке.
Но те же самые сомнения одолевали и Гитлера. Его генералитет определенно высказывался против одновременной войны на два фронта. Вся стратегия гитлеровской Германии была рассчитана на разгром ее противников поодиночке, не допуская их военно-политического объединения. Обострение германо-польских отношений и относительная военная слабость Англии и Франции подталкивали Гитлера в сторону сближения с СССР.
В середине июня Сталин решил заговорить снова с немцами, но более определенно. Астахов встретился 15 июня с болгарским посланником в Берлине Драгановым и объяснил ему, что Советский Союз должен выбирать между тремя возможностями: заключением пакта с Францией и Англией, дальнейшим затягиванием переговоров о пакте, и соглашением с Германией. Последняя возможность отвечала бы ближе всего желаниям СССР. Далее Астахов фактически развернул перед Драгановым проект германо-советского соглашения. Он указал, в частности, на то, что Советский Союз не признает Бессарабию в качестве владения Румынии, т. е. дал понять, что одним из условий будущего соглашения должно быть возвращение Бессарабии Советскому Союзу. Далее он указал, что препятствием к германо-советскому соглашению является страх перед германским нападением на СССР через Прибалтику или Румынию. Если бы Германия заявила, что она не нападет на СССР или заключит с ним пакт о ненападении, то Советский Союз вероятно воздержался бы от заключения договора с Англией. Однако Советский Союз, продолжал Астахов, не знает действительных намерений Германии и поэтому многое говорит за то, чтобы продолжать затягивать переговоры с Англией, оставляя руки СССР несвязанными. Драганов, как и рассчитывал Астахов, немедленно поставил в известность о разговоре германское министерство иностранных дел.
15 июня, когда Астахов разговаривал с Драгановым, правительства Англии и Франции препроводили советскому правительству свои замечания по поводу советских предложений. Соглашаясь на заключение пакта о взаимной помощи, они отказывались заключить одновременно военную конвенцию из-за слишком короткого срока и предлагали пока ограничиться консультациями между генеральными штабами.
Английское правительство старалось затянуть переговоры, так как начало в это время глубокий зондаж германских намерений. Английский посол в Берлине Гендерсон посетил Геринга и заявил ему 9 июня, что «если бы Германия пожелала вступить с Англией в переговоры, то получила бы не недружественный ответ».
В июне-августе 1939 г. англо-германские переговоры через неофициальных лиц начались и прерывались несколько раз. Однако требования Германии, особенно требование рассматривать Ближний Восток как «естественную экономическую сферу» Германии было абсолютно неприемлемо для Англии Между Англией и Германией существовала фундаментальная непримиримость: нацисты стремились к неограниченному господству на европейском континенте.
Но этот благоприятный для Советского Союза момент был не понят Сталиным, несмотря на то, что он постоянно твердил, опираясь на ленинскую теорию империализма, о невозможности примирения противоречий между соперничающими великими (империалистическими) державами.
Таким образом, летом 1939 г. как Англия, так и Советский Союз оказывались заинтересованными в затягивании переговоров о заключении пакта о взаимной помощи. Тем самым они передавали решение о судьбе мира в руки гитлеровской Германии, которая стремилась к скорейшему развязыванию воины.
28 июня Молотов еще раз подчеркнул послу Шуленбургу, что нормализация политических отношений с Германией возможна и желательна.
Шуленбург ответил, что Германия приветствовала бы нормализацию отношений с Советским Союзом. Молотов выразил удовлетворение, особенно тем, что Германия рассматривает Берлинский договор о нейтралитете между обеими странами от 1926 года, сохраняющим свою силу.
22 июля возобновились германо-советские торговые переговоры.
На следующий день советское правительство предложило Англии и Франции начать переговоры в Москве между представителями вооруженных сил трех государств. 25 июля Англия и Франция ответили согласием. Однако английское правительство Невилля Чемберлена также старалось затягивать переговоры. Английская военная миссия отправилась на тихоходном корабле и прибыла в Москву только 11 августа, имея инструкцию не принимать определенных обязательств, которые могли бы связать руки английскому правительству при всех обстоятельствах Делегации предписывалось, в частности, не обсуждать вопросов о балтийских государствах и позиции Польши и Румынии. Инструкции английского правительства своей военной миссии в Москве были настолько обескураживающими, что английский посол в Москве Сидс 13 августа отправил письмо министру иностранных дел Галифаксу с запросом действительно ли английское правительство желает прогресса в переговорах.
Подозрительность и недоверие Сталина к целям и намерениям Англии усилились. К тому времени советская агентурная разведка, вероятно, уже располагала сведениями, что Германия назначила день нападения на Польшу — 26 августа
Гитлер, со своей стороны, был озабочен московскими военными переговорами Озабочено было и германское верховное командование, стратегическая идея которого заключалась в ведении против Польши молниеносной войны на одном фронте
27 июля Шнурре вполне определенно заявил Астахову и главе советской делегации на торговых переговорах Бабарину, что возможна и желательна постепенная нормализация политических отношений между СССР и Германией. Однако постадийное улучшение отношений, предложенное Шнурре, встретило возражение со стороны Астахова, который подчеркнул, что время не терпит и что Советский Союз явственно ощущает угрозу со стороны Германии, начиная с Балтики и кончая Румынией. Астахова интересовало, имеет ли Германия далеко идущие политические цели в отношении Прибалтийских государств, он подчеркнул также серьезность румынского вопроса. Советский дипломат впервые прямо заявил, что Данциг должен быть возвращен Германии и вопрос о Коридоре также должен получить благоприятное для Германии решение. В этой беседе проступали основные черты будущего советско-германского соглашения. Инициатива соглашения явно была взята в руки советской стороной.
29 июля Шуленбург получил указание из Берлина встретиться с Молотовым для получения подтверждения заявлениям Астахова и Бабарина. В телеграмме особенно подчеркивалось, что при любом развитии польского вопроса, мирным или другим путем, Германия была бы готова обеспечить советские интересы и достигнуть соглашения с советским правительством.
3 августа Риббентроп встретился с Астаховым в Берлине, а Молотов с Шуленбургом в Москве. Обе стороны старались уточнить взаимные обязательства по намечаемому соглашению. Шуленбург заявил Молотову, что от Балтики и до Черного моря не существует столкновения немецких и советских интересов, что антикоминтерновский пакт не направлен против СССР, равно как и договор Германии о ненападении с прибалтийскими государствами, требования к Польше также не затрагивают советские интересы. Молотов повторил советские претензии к Германии, высказал недоверие к немецким намерениям, но, и это было самое главное, не оставил сомнении в том, что советское правительство готово пойти на улучшение советско-германских отношений.
Таким образом, в начале августа, накануне открытия переговоров между военными миссиями СССР, Англии и Франции, сложилась ситуация, когда советское правительство могло выбирать между тремя возможностями, идти ли с Англией и Францией против фашистского агрессора — гитлеровской Германии, приготовившейся к нападению на Польшу, обеспечить ли свои интересы соглашением с Германией и открыть дорогу войне, нападению Германии на Польшу, или не ввязываться ни в какие соглашения и оставаться в стороне от войны.
Позднейшие утверждения советского правительства, что у него не было иного выбора, как пойти на соглашение с Германией, не соответствуют историческим фактам. На самом деле Сталин склонялся к соглашению с Германией по многим причинам. Прежде всего, он рассчитывал получить от Германии Прибалтику, Восточную Польшу и Бессарабию. Как неограниченный деспот, Сталин относился резко отрицательно к любым формам демократии. Ему была близка и понятна психология другого диктатора — Гитлера. Оба они во многом учились друг у друга: оба применяли аналогичные методы в борьбе против своих действительных и мнимых политических противников; гитлеровская и советская пропаганда были разительно схожи между собой.
За день до приезда английской военной делегации в Москву, 10 августа 1939 года Астахов встретился со Шнурре еще раз и сообщил ему, что в инструкции, полученной из Москвы, подчеркивается желание советского правительства улучшить отношения с Германией. Астахов объяснил Шнурре, что переговоры, которые Советский Союз ведет с Англией и Францией были начаты СССР без особого энтузиазма, просто потому, что он должен был предохранить себя от германской угрозы и был обязан принять помощь, откуда бы она ни последовала. С тех пор как начались беседы с Германией ситуация изменилась. Исход англо-франко-советских переговоров неопределенен, и весьма вероятно, что советское правительство рассматривает этот вопрос как полностью открытый. Беседа, которую он, Астахов, ведет со Шнурре, несомненно, идет в этом направлении. В центре беседы был вопрос о Польше, но собеседники избегали откровенничать на сей счет, пытаясь лишь определить позицию.
На следующий день начались военные переговоры в Москве. В разгар переговоров, 14 августа, Астахов сообщил Шнурре по телефону, что он получил инструкции от Молотова заявить, что СССР заинтересован в обсуждении помимо экономических проблем также вопроса о прессе, сотрудничестве в области культуры, польского вопроса, вопроса о прежних советско-германских политических отношениях. Эти дискуссии могли бы быть проведены постадийно. В качестве места для переговоров предлагалась Москва.
Таким образом, к середине августа Советский Союз пришел к принципиальному решению желательности широкого урегулирования советско-германских отношений. Советские условия фактически уже были сформулированы Молотовым и доведены до сведения германского правительства Прибалтика, включая Литву, Бессарабия должны быть включены в сферу советских интересов, польская проблема решится в интересах Германии.
Теперь советское руководство ожидало ответа от германского правительства.
Астахов покинул Шнурре около 2 часов 14 августа пополудни. Спустя 7 часов Шуленбургу была направлена телеграмма за подписью Риббентропа. В телеграмме предписывалось сообщить Молотову:
1. Период, когда Национал-Социалистская Германия и Советский Союз находились во враждебных лагерях, окончился. Теперь открыт путь для нового будущего для обоих государств.
2. Между Германией и СССР нет реального конфликта интересов. Германия не питает агрессивных намерений по отношению к СССР. Нет проблем в пространстве между Балтийским и Черным морями, которые не могли бы быть решены к полному взаимному удовлетворению. Среди них район Прибалтики и Балтийского моря, Польша, проблемы юго-востока и т. д.
Риббентроп заявлял также, что в германо-советских отношениях наступил поворотный пункт. Для прояснения германо-советских отношений он готов немедленно отправиться в Москву для встречи со Сталиным, чтобы передать ему точку зрения Гитлера, не исключено, что затем будут заложены основы для определенного улучшения германо-советских отношений.