И тут Слащев предложил переговоры. Суть его предложений сводилась к тому, что петлюровцы — негодяи («шубравцы»), а галичане — хорошие. Петлюровцев, мол, как предателей общерусского дела, щемили и будем щемить, а вас, галичан, как бывших подданных Австро-Венгрии, трогать не станем, если перейдете на нашу сторону. Недолго думая, Тарнавский сразу же согласился с этой нехитрой логикой, позволявшей ему не воевать.
Его представители славно выпили и закусили в штабном вагоне Слащева, послушали «пение» попугая, может, и кокаинчику нюхнули (на шару кто же устоит против русского гостеприимства?), и 6 ноября в 12 часов 15 минут (запомните это время!) Галицкая армия влилась как отдельная единица в Вооруженные силы юга России — так официально называлась Белая армия.
Узнав о предательстве галичан, Петлюра воскликнул, что Тарнавского нужно расстрелять. Чтобы обелить своего командующего, 13 и 14 ноября 1919 года галичане устроили в Виннице комедию «суда над генералом Тарнавским». Естественно, генерала они тут же оправдали, а свою армию признали сплошь больной тифом и прочими ужасными болезнями и совершенно неспособной к боевым действиям. Единственное, на что не ссылались галицкие витязи в свое оправдание, это на массовое плоскостопие, мешающее совершать победные марши по украинским равнинам. Все остальные аргументы, вплоть до «браку набоїв» и нашествия вшей, пошли в дело. Особенно отстаивал своего полководца главврач галичан полковник-медик Андрей Бурачинский, заявивший на суде, что «наша армія потребує тільки для асенізації найменше три до чотиримісячного відпочинку».
Обратите внимание: тиф косил в гражданскую войну и белых, и красных, и махновцев, и петлюровцев, но только галичане сдались в плен тифозной вши, отказавшись воевать за Украину по причине ее нашествия! Перебежали к белым и тут же себя обелили, найдя «виноватую».
А что же бесстрашные сечевые стрельцы — отборная бригада ГА? Они признали победу вшей над собой вместе со всеми!
Взбешенный Петлюра подарил Львов Польше
Симон Петлюра понял, что расстрелять Тарнавского и навести дисциплину ему не дадут. Галичане прикрылись «справками» от своего главврача и воевать за Украину отказались. А ведь они составляли основную часть петлюровской армии — примерно две трети! Это привело к полному развалу фронта и нервному срыву у главнокомандующего. Тогда Головной Атаман плюнул на них и в расстроенных чувствах уехал в Варшаву — заключать союз с Польшей, чтобы драться с красными и белыми дальше. Условием этой новой политический комбинации польский лидер Пилсудский поставил признание Петлюрой того, что Галичина — это часть Польши. Намучившись с галичанами, украинский вождь скопом «подарил» их полякам. Делал он это тем легче, что «дарил» ему не принадлежащее. Отныне он тоже сомневался в галичанах. По крайней мере, вели себя они как-то неправильно — на словах Украину любили, а подтверждать пламенные речи делом не спешили.
Историки часто упрекают Петлюру, что он предал Галичину Польше. Но забывают, что перед этим Галицкая армия предала взлелеянную в мечтах Соборную Украину. Что же касается генерала Тарнавского, то он мирно умер во Львове в 1938 году, окруженный почетом ветеранов своей армии — единственной в истории, которая дезертировала в полном составе дважды — от украинцев к белым и от белых к красным. Уверен, этот рекорд не скоро будет побит.
Как Петлюра с Польшей подружился
Расплатившись с воскресшей Речью Посполитой предателями-галичанами, головной атаман предпринял еще одну попытку захватить Киев. 21 апреля 1920 г. Петлюра и Пилсудский подписали так называемый Варшавский договор. По этому соглашению, Галичина, Лемковщина, Надсянье, Холмщина и Западная Волынь признавались польскими территориями. На вечные времена. Словно не было никогда Богдана Хмельницкого и Российской империи. Река истории потекла вспять.
Особенно жалко было Надсянье — без него возлеенная некогда Михновским самостийная Украина «от Сяна до Дона» никак не получалась. Оставался какой-то огрызок. Да и тот, по сути, в виде польского протектората — проигравший все и вся Петлюра гарантировал Пилсудскому сохранение имущественных прав польских помещиков даже на «украинских» территорях будущей Петлюрии.
По варшавскому договору, обглоданное поляками с запада Правобережье все-таки признавалось за Украинской Народной Республикой. Но так как польская аристократия до революции была тут самым крупным землевладельцем, получалось, что распаеванные поместья после победы над большевиками снова нужно будет отобрать у мужиков и вернуть тем, кто владел ими со времен польской экспансии в Украину в XVII веке.
Сложно сказать, как Петлюра собирался выполнить этот пункт. Все благоприобретенное селяне уже считали своим. Разве что польские войска заставили бы их сделать это силой. Ведь у самого Петлюры в начале 1920 года вся армия вместе с обозами и госпиталями насчитывала 7 тысяч человек и 10 пушек!
Но, заключая Варшавский договор, Петлюра был счастлив — впервые его принимали в другом государстве как лидера целой страны! С почетным караулом и всеми положенными по протоколу почестями. Это был его первый и последний заграничный визит.
Поделив Украину «по справедливости», союзники двинулись на Киев, занятый красными. Точнее, двинулись поляки. А Петлюра, у которого почти не осталось войск, поковылял вслед за ними, делая вид, что «использует» гордую, но глупую Польшу в своих «национальных» интересах, которые не отделял от личных.
Петлюровцы воевали вместе с поляками против галичан
Галичину Петлюра полякам просто не мог не «завещать». Галицкая армия в этот момент после очередного предательства стала ЧУГА — Червонной Украинской Галицкой Армией. Петлюровцам даже приходилось сражаться с галичанами. Об этом факте официозные украинские историки молчат — в очередной раз делают вид, что такого не было.
А вот как описывает этот эпизод в мемуарах, вышедших в США, командир полка Черных запорожцев Петро Дяченко — в 1920-м петлюровский полковник: «5 березня… Від комісара та галичан довідались, що місто Бершадь зайняте 3-м галицьким корпусом… Перед світанком полк підійшов до с. Устє, що віддалене два кілометри від Бершаді. Галичани чекали ворога, бо застави були виставлені, але не дочекавшись — поснули сном праведників… Всього полк узяв: 4 гармати, 4 гарматні ящі з набоями, 2 тяжких кулемети, 15 возів і понад 120 коней. Наказав вистроїтись галичанам і запропонував їм перейти до нас. До 50 стрільців погодились… По дорозі командир галицької батареї кинувся тікати. Декілька козаків пустили своїх коней за ним услід. Уже в селі загнали в суточки, але він зіскочив з коня і почав тікати городами. Влучним стрілом поклали його на місці».
Впоследствии несколько бригад ЧУГА, когда красные станут отступать, перебегут на сторону поляков. А другие — останутся у красных. Такая вот реальность той войны.
Особенной радости от того, что воевать приходится вместе с поляками, в армии Петлюры не было. Традиционный исторический враг вдруг стал «другом». Как писал впоследствии в книге «З поляками проти Вкраїни» генерал-хорунжий армии УНР Юрий Тютюннык: «Ще більшою несподіванкою для широких кол українського громадянства було те, що провід українським полонофільством захопив не хто інший, а той самий Симон Петлюра, що з початку 1919 року декламував «кари ляхам, кари!» з гайдамаків Шевченка».
На практике этот холодок в отношениях братьев по оружию вылился в то, что петлюровцы все время норовили что-то украсть у союзников. Тот же Дяченко вспоминал о подвигах своих черных запорожцев: «Весь час по шляху проходили обози польської армії… В польському обозі повно гусей, курей і свиней. Видно, що усе це не купувалось… Козачата за своїм звичаєм почали полювати на все, що погано лежало на польських возах. Тільки і чути: «Пся крев», та сміх козаків, коли вдалось щось стягнути».
Чудо на Днепре
Последняя польско-петлюровская — оккупация запомнилась киевлянам концертами, спекуляцией на базаре и… взорванным на прощанье мостом.
Оказалось, что принцип «что смогу съем, остальное — понадкусываю» не чужд и польским «рыцарям». Потомки Скшетусских и Володыевских, как бобры, перегрызли коммуникационную линию западным и восточным берегам Днепра. Строго по Киплингу: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись»…
Польская армия вступила в Киев днем 6 мая 1920 года. Она вошла без боя и без помпы, которую можно было бы ожидать от национального характера этого шебутного славянского племени. Аккуратные европеизированные солдаты. Подтянутые элегантные офицеры. Никаких грабежей, расстрелов и контрибуций. Это последнее нашествие иноплеменников на Киев за годы гражданской войны своим размеренным порядком до боли напоминало самое первое вторжение немцев в 1918 году. Как и немцы, поляки не безобразничали. Разве что, в отличие от них, не стали мобилизовать баб на мытье вокзала. (Никто, кстати, кроме немцев, за все те бурные годы не удосужился помыть вокзал ни петлюровцы, ни сменившие их красные, ни белые, выгнавшие петлюровцев, ни снова красные, вытеснившие белых.) Поляков он тоже устраивал в своем естественном антисанитарном виде — может быть, они подсознательно чувствовали, что долго тут не задержатся. В остальном, жизнь как-то сразу наладилась.
Киевский мемуарист Григорий Григорьев, пересидевший в городе все перевороты, о воинстве маршала Пилсудского писал так: «Внешний порядок в городе был возобновлен. Стрельбы по ночам не замечалось, о грабежах ничего не было слышно. Даже ходить по вечерам стало свободно, без всяких ограничений, совсем не так, как это всегда делалось раньше в условиях гражданской войны».
Книга Григорьева «В старом Киеве» вышла крошечным тиражом в 1961 году. Этот абзац ее особенно ценен — чудом проскочивший через советскую цензуру, он намекал, что остальные власти, захватывавшие город, несколько безобразничали. Теперь об этом можно писать открыто: первое вторжение красных в январе 1918 года обернулось публичными расстрелами прямо в Царском саду (ныне парк Ватутина возле Верховной Рады). Там выкопали гигантскую яму и партиями валили «буржуев» — всех, кто имел приличную одежду и интеллигентное лицо. Тысячи две настреляли за несколько недель.
Взявшие Киев в декабре 1918-го петлюровцы запомнились самочинными расстрелами на улицах поддерживавших гетмана Скоропадского офицеров. Самое нашумевшее убийство — генерала Келлера — произошло прямо возле памятника Богдану Хмельницкому.
«Вторые» красные — те, что в начале 1919-го выбили Петлюру и войска УНР, в саду публично уже не расстреливали. Их ЧК теперь стыдливо валило жертвы прямо за Институтом благородных девиц (Октябрьский дворец). Расстреливали в основном русских националистов — профессоров, предпринимателей и общественных деятелей — коренных киевлян. Но были среди них и 4 тысячи рабочих, а также не меньше 1500 крестьян, свезенных из окрестных деревень. Расследование комиссии белого генерала Рерберга после изгнания красных «установило 4800 убийств в Киеве лиц, имена которых удалось установить. Из могил кладбищ вырыто 2500 трупов. Могил старше 4-х недель не открывали. Общее число перебитых достигает 12 тысяч человек». (Цитирую по книге «Красный террор глазами очевидцев», Москва, 2009 г.)
Белые, в последний день августа 1919-го занявшие город, устроили вскоре еврейский погром, оправдывая свое поведение тем, что среди киевских чекистов преобладали евреи. По ночам «выли от ужаса» целые дома в еврейских кварталах. Эта ситуация ярко описана в статье Василия Шульгина, вышедшей тогда же в Киеве в газете «Киевлянин». Но поведение белых я тоже не одобряю — логичнее было бы взять Москву, переловить сбежавших из Киева чекистов, ну а дальше с соблюдением всех правовых норм, с чувством, толком и расстановкой, поступить с ними согласно дореволюционным законам. Правовая база для этого имелась — например, расстрел, предусмотренный военно-полевым судом.
«Третьи» красные, снова вернувшиеся после белых, особенно набезобразничать не успели. Да и не было у них такой возможности — всех, кого хотели, пустили в расход еще при «вторых». И только поляки никого не расстреливали, запомнившись только тем, что отменили все ходившие до этого в городе деньги — и деникинские, и советские, и уэнэровские, введя вместо них только свои. Бабы на базаре сразу стали хвалить белогвардейцев, которые через несколько дней после своего прихода организованно обменяли жителям советские рубли на деникинские.
Польское финансовое нововведение совершенно развалило товарообмен. Народ переходил на бартер, меняя одежду на картошку. И только через несколько дней Городская дума исходатайствовала у новых оккупантов разрешение пустить в оборот дореволюционные царские деньги. Но их было мало. Поэтому польские солдаты тут же оказались киевскими нуворишами, покупая за бесценок на свое армейское жалованье дорогие вещи на толкучках.
Вместе с войсками 3-й польской армии, которой командовал молодой 36-летний генерал Рыдз-Смиглы, в Киев вошли и их союзники — немногочисленные петлюровцы. Это была 6-я сечевая дивизия полковника Марка Безручко — бывшего царского капитана, уроженца Бердянского уезда, еще в 1908 году окончившего Одесское пехотное училище. Впрочем, дивизия — это громко сказано. Вся она насчитывала не больше тысячи человек. Да и держались союзники отчужденно, искоса поглядывая друг на друга. Сердечности в отношениях между поляками и украинцами не было. Зато через две недели в Киев прибыл Петлюра и, по своему обыкновению, принял парад сечевиков. Парады он просто обожал — как всякий гражданский человек, никогда не служивший рядовым.
А за Днепром, прямо под Киевом, уже проходил фронт. Главным развлечением киевлян было ходить по вечерам на днепровские склоны и смотреть, как в сумерках в районе Броваров вспыхивали артиллерийские выстрелы. Весь Левый берег еще не был застроен. Панорама открывалась куда более грандиозная, чем сегодня. До Киева снаряды полевых пушек не долетали — дальняя пальба казалась чем-то вроде фейерверка. В Купеческом саду (возле нынешней филармонии, в которой тогда было Купеческое собрание) даже постоянно играла музыка. Так и запомнилась польская оккупация — в основном вечерними концертами под аккомпанемент далекой орудийной перестрелки да работающими театрами. А еще зенитками, расставленными прямо на днепровской круче.
Есть такая глава в польской истории: «Чудо на Висле». Оно произойдет позднее, когда красные погонят из Киева поляков и остановятся только под Варшавой. А это было «чудо на Днепре» — странная война, не очень похожая на войну, и оккупация, напоминающая весенний показ мод в виде новой польской формы.
И вдруг чудо кончилось. Красная армия перешла в контрнаступление, и поляки тоже без боя, как и заняли, сдали Киев, подпортив напоследок романтическую легенду о себе. Они взорвали дом губернатора и самый старый в городе Цепной мост, построенный еще при Николае I. Еще два моста повредили, чтобы задержать красных, после чего 10 июня отбыли на историческую родину, прихватив с собой и Симона Петлюру.