Теперь посмотрим на все это с другой стороны. Людовик XI был не из тех людей, кто в состоянии долго сохранять спокойствие. У него всегда один глаз смотрел на север, другой — на юг. Титул «Величество» еще не был изобретен, и его, как и несчастного Господина де Ту, убитого Ришелье, вполне можно было бы называть: Ваше Беспокойство.
Тот глаз, который глядел на юг, видел, что в этой стороне можно заключить прекрасную сделку. Вздохнув последний раз над Кале, король начал подумывать о Руссильоне и Каталонии.
Но король Людовик XI был весьма осторожным королем. Вместо того, чтобы прямо отправиться в Пиренеи и тем выдать свои планы, он решил одним ударом поразить две цели и взглянуть на то, что там происходит в Бретани.
— Ах! Бретань!
Еще одна мечта, или, вернее, еще один кошмарный сон Людовика XI.
Но кошмарные сны короля были известны только Бишу. Людовик XI испытывал потребность в совершении паломничества. Однако тому, кому первым суждено было принять от папы титул христианского короля, одного паломничества было недостаточно. Ему нужно было, по меньшей мере, два: в Сен-Мишель-ан-Грев и в Сен-Совёр-де-Редон.
Когда о путешествии стало известно, многие придворные принялись готовиться к отъезду, но король нашел способ отделаться от навязчивых спутников. Он велел глашатаям объявить, что под страхом смерти никто не смеет его сопровождать.
Некоторые дальнозоркие люди в момент отъезда обратили его внимание на то, что король Эдуард снаряжает флот из двухсот судов и армию из двадцати тысяч человек. Однако Людовик XI взглянул в сторону Англии и ответил, что ничего такого не видит.
Имя Варвика он запомнил не напрасно. На то, чтобы купить изготовителя королей, целиком пошла подать, собранная с городов. Подать вызвала в городах волнения, в результате которых двадцать мятежников были повешены, но что значит эта мелочь по сравнению с дружбой такого человека, как Варвик?
Итак, Людовик XI спокойно отправился в путь с посохом в руках и с четками у пояса.
Мы смотрим вслед королю и не видим Жана Бюро рядом с ним. Ибо в то время как король двинулся на север, Жан Бюро отправился на юг.
Вместе с Жаном Бюро на юг двинулась и артиллерия. Когда казначея сопровождает артиллерия, беспокоиться особенно не о чем.
Поэтому паломник за год спокойно посетил Нант, Ля Рошель, Бордо, Байонну, а год спустя — Перпиньян, Коллиур, Руссильон.
За этот год он укрепил и вооружил побережье. Видя, что он настороже, Варвик приказал флоту выступать, но высадиться где бы то ни было оказалось невозможным.
Посему высадка произошла в Бресте, у герцога Бретанского, то есть у нового врага Людовика XI и старого друга англичан.
Бретань и Англия в результате надолго поссорились.
Затем с добрым королем Людовиком XI случилось нечто куда более значимое, чем вся эта история с Руссильоном.
Крои так заморочил голову герцогу Бургундскому с продажей городов на Сомме Людовику XI, что старый и парализованный герцог, устав от его атак, наскучив слушать все время одно и то же, имел неосторожность сказать, что за четыреста тысяч экю он согласен на эту сделку.
Ответ передали Людовику XI.
— Пусть подпишет, — сказал он.
Герцогу дали подписать, водя его рукой. У него было большое желание отступиться от сделки, но его спросили, где же король Франции, вчера еще нищий, возьмет сегодня четыреста тысяч экю. И подобный вопрос был логичен.
Однако герцог Бургундский недооценивал своего племянничка. Если тому чего-то хотелось, то ради этого он готов был заложить душу дьяволу. По правде говоря, не слишком много дал бы дьявол за душу Людовика XI, справедливо полагая, что она достанется ему задаром. Поэтому не к дьяволу, а опять к городам обратился король. Он дал им — Руану, Туру, Клермону — столько привилегий, что мог попросить взамен немного денег. Только в Турнэ он получил двадцать тысяч экю, и пример оказался заразительным.
Вся сумма была разделена на две выплаты — 12 сентября и 8 октября, то есть с достаточно близким сроком. Поэтому, когда 12 сентября в полдень двести тысяч экю прибыли к доброму герцогу, он, без сомнения, был удивлен.
— Успокойтесь, — говорили Крои и ему подобные, — король Франции полностью исчерпал свои возможности, на вторую выплату его уже не хватит, и вы останетесь при своих городах и двухстах тысячах экю в придачу.
Герцог еще надеялся, но уже не так сильно. Время от времени он качал головой, повторяя: «Бедные мои города, бедные мои города».
8 октября, снова в полдень пришли деньги. Король Людовик XI оказался очень обязательным должником, когда платить было выгодно.
— Ну вот, Сир, — сказал ему его друг Биш, — вы получили свои города.
Король тяжело вздохнул.
— Мне не хватает Кале, — сказал он.
Ему всегда чего-нибудь не хватало.
— И шляпы, — добавил Биш.
В самом деле, шляпа короля совсем износилась.
Он взял ее в руки, повертел так и сяк. Сказал:
— Денег нет.
И снова надел старую шляпу на голову.
И все было бы неплохо, если бы король не оказался во власти одной идеи, слишком уж смелой для того времени.
Речь шла об упразднении безоговорочного права на охоту, не в том смысле, что оно сохранялось во Франции за одним лишь королем, как говорят иные, но дабы продавать его в розницу.
Все прежде безропотно сносили сеньоры — конфискацию, ссылку, тюрьму, но лишить их права на охоту, это было уж слишком. И они восстали против тирана.
Восстание это получило название — война за Общественное благо.
В какой-то момент дворяне сочли себя победителями и выставили свои условия.
Условия были жесткими.
Король вместе с Иль-де-Франс должен был вверить себя герцогу Немурскому. Нормандию он должен был отдать Дюнуа, Шампань — Жану Калабрийскому, Пикардию — Сен-Полю, Гасконь — графу Арманьяку, Лион и Минервуа — герцогу Бурбонскому.
Людовик был злопамятен и этих условий не забыл. Через восемь лет, 6 марта 1473 года, Арманьяка в Тулузе заколят кинжалом на глазах у одной из его жен, той самой, что одновременно была ему и сестрой.
Через десять лет, 19 ноября 1475 года, настает очередь Сен-Поля. Его не заколят кинжалом, но казнят на Гревской площади.
Этим ударом король еще и выигрывает Нанси.
Затем приходит черед герцога Немурского, но тут следовало подождать подольше. Кстати, к Немурскому он питал слабость и два-три раза даже прощал. Покончит с ним он лишь в 1477-м, но с размахом: посадит на лошадь в черном облачении, велит отвезти на городской рынок и там отрубить голову.
Ни один из свидетелей не говорит о детях, сидящих под эшафотом. Это современные выдумки: чего ради пачкать их в крови отца? Куда лучше отдать старшего сына одному из судей отца — Ломбару Бонтало дель Джудиче, который, уже присвоив себе имущество умершего, присвоил себе также и его сына. То был более надежный способ наследования имущества. Через год ребенок умрет.
В то время, куда мы перескочили так быстро, у Людовика XI все складывается прекрасно. Только что убит в Нанси его кузен Карл Смелый, который так напугал Людовика в Перонне, после того как швейцарцы разбили его при Мюртене и Грансоне.
Пока Людовик XI брал свой кровавый реванш, время продолжало двигаться вперед вместе с событиями. Эдуард кончил тем, что пресытился Варвиком, который то и дело его изготавливал и переизготавливал, и убил его в битве при Барнете. И вместо того, чтобы покупать фаворита, Людовик XI решил тогда купить самого короля. Немного дороже — вот и вся разница.
Это стоило ему пятьдесят тысяч экю. За пятьдесят тысяч экю Эдуард утопил Кларенса в бочке с мальвуазийским вином и выслал Гастингса.
Все это не давало власти над Кале, но зато он получил Аррас, Булонь, ту самую, что, по словам Шатлена, представляет собой драгоценнейший уголок христианского мира. Поэтому он произвел Богородицу в графиню Булонскую. Святых он жаловал дворянством с такой же легкостью, как и простолюдинов, что в результате опростолюдинивало дворянство.
У Карла Смелого осталась лишь одна дочь — Мария. Когда Бургундия, эта младшая дочь Франции, перешла по наследству в женские руки, Мария вышла замуж за Максимилиана.
К Людовику Бургундия могла возвратиться лишь в том случае, если бы Мария умерла бездетной. Поэтому он так часто справлялся о здоровье своей дорогой кузины. Однажды он узнал, что она беременна. Холодный пот выступил у него на лбу при этой прекрасной новости, и, чтобы утешиться, ему ничего не оставалось, кроме как прогуляться к своим клеткам.
Держал он в клетках герцога Немурского, который в то время был еще жив, брата герцога Бретанского и кардинала Ля Балю.
Истинно королевский зверинец.
Мария родила сына, потом дочь.
Лишь одно могло его утешить при известии об этих двойных родах — смерть Карла дю Мэна, племянника и наследника короля Рене.
Сей добрый король обещал Людовику XI, что после смерти его самого и его племянника Прованс отойдет королю. Пока что на правах наследника Людовик, не дожидаясь смерти короля, забрал у него Анжу, Конта, Оранж. Старый король, который потерял всех своих родных — Жана Калабрийского в Барселоне, дочь свою Маргариту в Тэнкисбери, утешался, украшая рукописи миниатюрами. Когда он узнал о потере Анжу, он был взволнован, но взял себя в руки и, успокоившись, продолжал рисовать, подобно Иову, говорит Бурдине.
Со смертью доброго короля Рене в 1480 году Прованс оказался под властью Людовика XI.
Почти в то же время, когда Людовик узнал о смерти Карла дю Мэна, последовавшей 22 марта 1483 года, пришло известие и о смерти Марии Бургундской 27 марта того же года. Она убилась, упав с лошади.
Две роскошные новости с разницей всего в пять дней. На юге — Марсель, на севере — Дижон.
Еще бы чуть-чуть, и он бы и Смерти даровал графский титул, как Богородице.
Осталось двое детей — мальчик и девочка. Однако Людовик принял меры предосторожности. Уже давно в Генте содержал он двух друзей, на которых вполне мог положиться. Один был Вильгельм Рим, человек разумный и хитрый, другой — Жан де Коппеноль, вначале простой чулочник, затем старшина чулочников и, наконец, глава цеха.
Они и занялись детьми.
Шестимесячную Маргариту обручили с тринадцатилетним дофином.
Это было делом рук Рима и Коппеноля. Затем они явились к королю в его башню. К тому времени король уже из башни не выходил. Он боялся, что его убьют, прежде чем ему удастся скроить Францию по мерке, которую он представлял себе в своих мечтах. В то время правителей убивали часто. В Домской церкви убили Юлиана Медичи, в Сент-Амбруаз — герцога Миланского, в Льеже — епископа Людовика Бурбона, поэтому Людовик XI ставил бесконечные решетки, засовы, бойницы. Он стал почти таким же пленником, как брат герцога Бретанского или кардинал Ля Балю. Просто клетка его была побольше.
Кстати, король уже не был столь подвижен, как прежде. Дважды его разбивал паралич. При первом приступе его спас врач Анжело Катто, который велел открыть окна, при втором — Коммин с помощью кардинала Сен-Клода. После второго приступа правая рука перестала действовать, и он носил ее на перевязи.
Гости из Гента застали короля охотящимся на мышь при помощи специально натасканных на эту дичь маленьких собачек. Ему по-прежнему было необходимо на что-нибудь охотиться. Он бросил эту охоту ради Бургундии, не заставив себя долго упрашивать. Как писал он, находясь в Даммартене: «Бургундия — мой рай, и в воображении моем другим я его себе и представить не могу».
Судите сами, хорошо ли были приняты Рим и Коппеноль. Правда, клясться королю пришлось левой рукой, однако, дабы клятва не потеряла силу, он переворачивал страницы Евангелия правым локтем. И все никак не мог уверовать, что столь вожделенная Бургундия, наконец, в его руках.
Лишь одно беспокоило Людовика XI. Не рассердится ли Эдуард? Оба короля договорились, что одна из дочерей Эдуарда выйдет за дофина. К счастью, Людовику в тот период везло, и он надеялся, что подвернется какой-нибудь случай все уладить. И случай подвернулся: Эдуард умер от несварения желудка.
Отныне он спокоен. Он знал Ричарда III, тот задаст Англии столько забот, что ей некогда будет заниматься Францией.
Это было последним приобретением Людовика XI.
Царствование его было удачным, Франция обогатилась четырьмя новыми провинциями, две из которых — размерами с королевство.
Эти четыре провинции — Мэн, Анжу, Бургундия и Прованс. То есть Франция в истинных своих очертаниях.
Так постепенно все склонилось перед Людовиком XI. Ему не хватало лишь Бретани, но она уже не могла ускользнуть от него. Подобно птичке, завороженной взглядом змеи, она должна была однажды оказаться в пасти у Франции. Короли, князья, герцоги, капитаны могли делать, что угодно. Всякое сопротивление кончалось плохо. Смерть всегда оказывалась если не сообщницей, то, по крайней мере союзницей Людовика. Это о нем сочинил Коммин (Коммин, Филипп де — автор Мемуаров о царствовании Людовика XI и Карла VIII. — Примеч. пер.) свою пословицу: тот, кто даже налогом на зерно оказывает услугу делу чести.
Здесь кончается власть этого человека, в распоряжении которого была Богородица и все святые.
Парламент объявлял на улицах, чтобы не беспокоились о налогах.
Королю угодно было рассердиться. Тогда первый президент Ля Вакери подал в отставку вместе со всеми своими коллегами.
Людовик XI уступил. Он понял, что парламент — это народ. Он поблагодарил Ля Вакери за советы и отменил свой эдикт о налогах.
Так король, который не отступал ни перед чем, отступил перед народом.
Жаку Простаку достаточно было слова, знака, кивка головы, чтобы сделать то, чего не смогли сделать ни английские короли, ни германские императоры, ни герцоги Бретанские и Бургундские, принцы крови, крупные сеньоры, коннетабли и сенешали.
Он поколебал Людовика XI в его намерениях.
И после этого отказа Парламента повиноваться, все было кончено для старого короля. Ему оставалось только почить так тихо, как только это было возможно.
Впрочем, умереть он согласился лишь в самый последний момент. До этого же боролся, как только мог. Приказал привезти из Неаполя святого Франциска, священную склянку с мирром из Реймса. Он велел вновь себя короновать, веря, что это даст ему новую жизнь.
Наконец, 24 августа 1483 года ему сообщили, что он должен умереть. Он и сам это чувствовал, но даже самому себе не хотел в этом признаться. Однако, дав последние наставления дофину и решив все вопросы, связанные с собственным погребением, умер.
С последней своей молитвой он обратился к Божьей матери Амбренской, которую всегда полагал главной своей заступницей.
Через год после смерти Людовика XI родился Лютер.
ЛИГА И ФРОНДА
Мы так долго останавливались на Людовике XI, потому что Людовик XI — это народ.
Вслед за народной жакерией явилась жакерия королевская, только и всего.
Поэтому мы и видим, как народ, которым пренебрегал Карл VIII, который был обласкан Людовиком XII, просвещен Франциском I, постепенно складывается, оформляется, просвещается. При Карле VII у него был свой историограф, парижский житель. При Франциске I он сам становится поэтом вместе с Клеманом Маро, моралистом вместе с Рабле, ученым вместе с Амио. Если прежде измерялась лишь его физическая сила, то теперь он мыслит себя и как разум.
В результате, когда Лютер в 1517 году начал проповедовать реформу, народ погрузился в теологические проблемы с такой же страстью, как прежде — в проблемы политические.
А почему бы и нет? Ведь вопрос вечной жизни по крайней мере столь же важен, как и вопрос времени.
Но только крупные феодалы не отделяли его от политической оппозиции.
Жадно толпящиеся у трона Конде, Бурбоны сделались протестантами.
А Гизы, которым, напротив, хотелось показать свою приверженность сидящему на троне, остались католиками.
Впрочем, гугеноты понимали, какая грядет борьба. Потому-то реформистская религия собирала себе сторонников прежде всего в горных районах. Протестантскими оказались Дофине, Севенны, Беарн.