Кроме создания партизанских отрядов и оперативных групп, для проведения разведывательно-диверсионной работы в тылу врага НКГБ (НКВД) БССР в начале войны было подготовлено и оставлено на оккупированной территории 1192 агента. Для осуществления диверсий в тылу врага 287 агентов были объединены в 73 диверсионно-террористические резидентуры. А толку?
Но территория БССР к сентябрю 1941 года была полностью оккупирована. Ни один партизанский отряд и ни одна опергруппа НКГБ БССР до конца 1941 года не смогли закрепиться на оккупированной территории Беларуси и были разбиты противником или вернулись в советский тыл.
Однако после того как в конце 1941 года удалось остановить немецкое наступление на Москву, чекисты «изжили» растерянность и «проявления паники» в собственных рядах. Органы НКВД — НКГБ начали «овладевать ситуацией». Вот что пишет В.И. Боярский в своем исследовании «Партизаны и армия» (2001 г.), посвященном истории партизанского движения в СССР:
«…было создано 4-е Управление НКВД, которому подчинили одноименные отделы на местах» (с. 74).
«Если исходить из того, что в течение 1941 года общее число партизан на оккупированной территории составило около 90 тысяч человек, а партизанских отрядов — до 2 тысяч, то получается, что 90 процентов партизанских отрядов, истребительных, диверсионных и разведывательных групп было подготовлено и оставлено в тылу врага или переброшено туда органами НКВД-НКГБ. Они же и руководили ими» (с. 83).
«Окруженцы»
Военнослужащие (командиры, политработники, сержантский и рядовой состав) разбитых частей («окруженцы») составляли «костяк» многих партизанских формирований. И составляли по одной причине — в абсолютном своем большинстве они не были уроженцами тех республик или областей, где произошел разгром их воинской части. Командный состав партизанских отрядов был чужим для местного населения и в плане идеологии, и в плане национальности. Являлись чужими по отношению к нему бойцы и командиры РККА.
Надо учесть, что к июню 1941 года на территории Западной Беларуси и Западной Украины, а также Бессарабии (о Прибалтике вообще промолчим) для наступательной операции против Германии и ее союзников по плану «Гроза» Сталин собрал части Красной Армии (более 3 млн. человек), основной состав которых был набран совсем в других местах. Так, кадровый состав 6-й и 42-й стрелковых дивизий РККА, находившихся в Брестской крепости, происходил из Приволжского военного округа[17].
Пленные красноармейцы (БССР, лето 1941 г.).
Местные жители
Однако существовала еще одна многочисленная категория партизан — сами местные жители. Это ли не свидетельство «народности» советской партизанской войны? Нет, не свидетельство.
Никак не желают ангажированные властями (или мягче — руководством официальных институтов государства) историки России и Беларуси осознать ту истину, что «простой народ» (местное население) составлял в отрядах хоть и значительную, но подчиненную массу (да и то не раньше лета — осени 1943 года). Рядовой состав выполняет приказы командования — это закон. А кто командиры? Это наши первая и вторая группы.
«Сборный партизанский отряд /около 40 человек — М.П./, столь удачно уничтоженный Зуевым осенью 1942 года при нападении на деревню Гендики, судя по документам, найденным у погибших, на три четверти состоял не из беларуских крестьян, а из парашютистов /сотрудников НКВД-НКГБ — М.П./ и бывших военнопленных.
Это по-своему показательно. (…) К осени 1942 года во всех отрядах установилось четкое „классовое“ разделение на „панов“ и „рабов“. Парашютисты, местные начальники-коммунисты, а иногда и бывшие пленные были „панами“, местные жители — „рабами“. Мирное гражданское население отмечало огромную разницу между теми и другими»[18].
К концу оккупации численность партизан в БССР (на Украине и других регионах подобной картины не наблюдалось) неуклонно росла. Как получилось, что население, которое в 1941 году готово было воевать вместе с Вермахтом, к 1944-му потянулось в лес? По Соколову очень просто — оно накушалось ужасов оккупации и прониклось ненавистью к оккупантам. На первый взгляд логично, на самом же деле «притянуто за уши». Разглядеть-то оно разглядело, но для «памяркоўных» беларусов это вовсе не повод браться за оружие. Сталин еще и не то с беларусами вытворял, однако партизанскую войну против него никто не начал.
Население было втянуто в борьбу искусственно.
Как происходило пополнение отрядов местными жителями? Вот два отрывка из немецких докладов:
«14 октября 1942 года командование тылового района 2-й немецкой танковой армии сообщало о действиях партизан: „Из различных областей района поступают сведения о насильном призыве в партизаны боеспособных жителей“».
Штаб 221-й охранной дивизии из группы армий «Центр» 9 марта 1943 года доносил: «В районе юго-западного Меркулова (65 км северо-западнее Гомеля) отмечено от 400 до 500 плохо вооруженных партизан. 20 процентов партизан являются принудительно завербованными местными жителями» (Армстронг, с. 64).
Российские историки неправильно толкуют донесения командиров партизанских отрядов о том, что в том или ином регионе «могут быть привлечены к борьбе еще столько-то тысяч человек». Надо обратить внимание на часто встречающееся в подобных донесениях словосочетание «учтенные резервы».
Дело в том, что партизанских командиров совершенно не интересовало желание или нежелание «местных» воевать с немцами — они просто произвели учет лиц призывного возраста и определили число людей, подлежащих мобилизации. Повадки партизанских командиров в Беларуси не отличались от методов партизан в других «временно оккупированных» районах СССР — все тот же обязательный призыв военнообязанных.
Занятно врал Сталину Пономаренко в июне 1943 года:
«Учтенные резервы партизанского движения, готовые в любую минуту взяться за оружие, составляют 215.400 человек…» (Соколов, с. 61).
Тогда почему на территории УССР и БССР призыв в ряды партизан не носил массового характера? Тому две основные причины.
Немецкий пропагандистский плакат.
Однако по мере приближения с востока «власти советов» мировоззрение населения стало меняться, теперь оно само все чаще посматривало в сторону леса. Бежали в лес и те, кто не хотел быть угнанным на работы в Германию (хотя, как известно, многие из угнанных назад не вернулись, уехали в Канаду или США).
Но основной приток мирных жителей в отряды был вызван репрессиями немцев, только происходил этот приток по иной схеме, нежели представляла дело советская историография (российская до сих пор представляет) — «репрессии немцев — народный гнев». Все происходило, повторяю, иначе.
Дело в том, что местные жители были хоть и малообразованными людьми, но отнюдь не дураками. Нехитрую формулу партизанской войны большевиков они быстро «просекли»: «акция партизан — репрессии немцев». А потому, не дожидаясь тупой агрессивной реакции немцев на очередную провокацию партизан, собрав свой нехитрый скарб, припускали «тутэйшие» мелкой рысью к ближайшему лесу, то есть к тем самым партизанам (а куда еще, одним в лесу не выжить).
Кроме того, каратели, сжигая в ходе своих карательных операций села в партизанских зонах, одновременно производили принудительную эвакуацию жителей (забегая вперед, отмечу, что немцы в большинстве случаев не уничтожали местное население вместе с населенными пунктами, хотя именно такую картину создавала в умах советских граждан послевоенная пропаганда). Тем не менее, по вполне понятным причинам, многие из эвакуируемых жителей эвакуироваться из родных мест не желали, и опять-таки бежали в близлежащие леса — к тем же партизанам.
Вот что пишет в своих воспоминаниях свидетель событий, происходивших во время войны в Полоцке и Полоцкой области:
«Насильственная вербовка крестьян в партизанские отряды в течение лета 1942 года стала обычным явлением. Успеху этого мероприятия в значительной степени способствовали сами немцы своим консерватизмом, примитивным формализмом и суровостью, которую они применяли без всякого смысла и разбора. По немецким правилам, крестьянам запрещалось без особого на то разрешения выходить за границы своих земель. Всякое исчезновение человека из деревни на один день считалось уже большим преступлением, почти доказательством связи с партизанами. Родственные связи с другими деревнями во внимание не принимались. Отсутствие документа с немецкой печатью, который свидетельствовал личность, тоже считалось доказательством принадлежности к партизанам, парашютистам или шпионам, не обращая внимания на то, что человека давно и хорошо знали все вокруг. „Бефель ист бефель“ (приказ есть приказ): не получил во время документы или потерял их — вини сам себя.
Все это предельно упрощало задачу „советских“. Они насильно забирали крестьянина из деревни (пусть себе и при свидетелях: свидетелям немцы не верили, да и не было кому их допрашивать), немедленно уничтожали все его документы, потом отводили под конвоем в другой район. После этого с человеком все было кончено; он не мог больше вернуться на легальное положение и вынужден был — хотел того или нет — оставаться навсегда с партизанами. Худшую трагедию трудно себе представить.
А еще немцам ужасно нравилось жечь деревни. После этого отчаявшемуся человеку вообще не было чего терять. Разве это не самое надежное средство загонять крестьян в партизанские отряды?»… (Илынский, с. 227)
Именно перечисленными обстоятельствами обусловлено большое количество «цивильного» люда, группировавшегося вокруг партизанских отрядов, и служившего для последних рабочей силой, источником пополнения и т. д. По той же причине при проведении карательных операций среди убитых партизан оказывалось много безоружных граждан, в том числе женщин и детей. Как видим, «местные» шли в отряды по причинам, привнесенным извне.
И другие…
К концу оккупации выявились еще две группы «партизанского резерва». Осознав поражение Третьего рейха, все чаще стали переходить на сторону партизан так называемые «коллаборационисты» — например, сотрудники вспомогательной полиции.
«Любопытно, что согласно итоговому донесению…, в рядах бригады сражалось 595 бывших полицейских (напомню — стандартная бригада обычно насчитывала до 1000 бойцов — М.П.), которые после перехода к партизанам „активно боролись с немецко-фашистскими захватчиками“» (Соколов, с. 140).
Однако советская историография тщательно «обтекала» тот факт, что значительная часть «полицаев» в недавнем прошлом являлась военнослужащими Красной Армии. Сейчас в России модно ругать украинцев, не говоря уже о прибалтах и грузинах. Вот, мол, и Хатынь сожгли не немцы, а украинцы. Между тем, командовали бойцами 118-го украинского батальона «Shuma» бывшие офицеры РККА.