В таком гипотетическом случае Германия, быстро истощая силы совершенно неготовой и обескровленной репрессиями советской армии, оттесняла бы СССР за Волгу и Урал, с Кавказа с его нефтью и от Черного моря. Наверное, следуя канонам своей многовековой геополитики, Британия постаралась бы запереть проливы со стороны Средиземного моря, а со стороны Балтики и Северного моря помогла бы Польше. Заманив Гитлера как можно дальше на советскую территорию своим начальным бездействием и не пошевелив пальцем, чтобы помочь русским, пока тех не отодвинут далеко на восток, англосаксы, конечно, не позволили бы Германии стать хозяином Евразии. Но они били бы Гитлера с запада на российской территории, одновременно оттесняя Россию навеки из Восточной Европы, от Балтики и Черного моря. Нешуточный конфликт разгорелся бы и на дальневосточных рубежах, куда ринулась бы Япония. Но этому, уже по канонам американской геополитики, проявившейся в годы Гражданской войны, скорее всего, воспрепятствовали бы США. Они ведь уже однажды высаживались во Владивостоке в 1919 г., чтобы предотвратить выход Японии к Забайкалью. Британия и США воспользовались бы положением России, чтобы навсегда отодвинуть ее от морей в глубь континента. При таком исходе СССР, использованный как главная жертвенная материальная сила, о которую споткнулся бы Гитлер, остался бы в тундре, что означало конец его истории.
Трудно удержаться от замечания, что та же геополитическая стратегия давления на Россию, хотя и в совершенно иных формах, просматривается на рубеже XX и XXI вв. Предпринимается очередная попытка ее оттеснения на северо-восток Евразии, в глубь континента.
Тогда, в 1939 г., в Москве знали и о германских планах агрессии на запад. Интрига состояла в том, на кого сначала пойдет Гитлер. То, что он имел уже готовые и проработанные планы не просто нападения, а завоевания и подчинения и Востока, и Запада, было известно всем.
Варшаве, загнавшей себя в тупик, оставалось либо вообще ничего не предпринимать, либо попытаться что-то получить до того и смягчить свою участь лояльностью к одному из противников. Но главные польские устремления были направлены, как и многие века назад, к Литве и Украине, что открывало поле для торга только с Германией. Это и предопределило ее судьбу в тот момент.
Как оценить готовность Сталина за отсрочку в войне против собственной страны закрыть глаза на устремления Гитлера в отношении Польши, которая к тому же накануне предлагала Гитлеру свои услуги для завоевания Украины? Или намерение воспользоваться случаем для восстановления территории Российской империи, утраченной из-за революции? По прагматизму или, если угодно, цинизму его поведение ничем не отличалось от позиция лорда Саймона, открывшего Гитлеру, что Британия не может беспокоиться об Австрии, как о Бельгии. Как должна была реагировать Москва на нежелание западных стран гарантировать в пакте коллективной безопасности не только границы Польши, но и Прибалтийских стран, что открывало Гитлеру путь на СССР?
Сами Прибалтийские государства также стремились остаться вне коалиций, направленных против Германии, и, как сообщал в государственный департамент американский поверенный в делах в Литве, были «настроены резко против упоминания их в качестве государств, в отношении которых принимаются гарантии, в любых соглашениях между группами других держав и поэтому относятся крайне неодобрительно к предложению, сделанному недавно советским Комиссаром по иностранным делам, чтобы Великобритания гарантировала границы этих Балтийских государств с Советским Союзом». Представитель Литвы «выразил надежду, что западные державы придут к соглашению в отношении ситуации в Восточной Европе без упоминания государств этого региона». Он также «подсказал» американскому дипломату, каким образом уже данная Польше гарантия Великобритании могла бы быть реализована в отношении Литвы: «Поскольку Польша по соглашению с Британией имеет право сама определять, когда независимость Польши подверглась угрозе… нападение Германии на Литву надо будет воспринимать как шаг по окружению Польши»[17].
С легкой руки Э. Нольте на Западе советско-германский договор называют «пактом войны», «раздела», который якобы не имел аналогов в европейской истории XIX–XX вв.[18].
Такое утверждение может вызвать только иронию у историка. От Вестфальского мира до Дейтона двусторонние договоры, тем более многосторонние трактаты не только имперского прошлого, но и «демократического» настоящего, были начертанием одних держав новых границ для других, а дипломатические секреты только этому и посвящены.
Наполеон в Тильзите безуспешно предлагал Александру I уничтожить Пруссию. Венский конгресс, чтобы предупредить усиление ряда государств, добавил к территории Швейцарии стратегические горные перевалы. Напомним сакраментальную фразу В. Ленина о Берлинском конгрессе: «Грабят Турцию». Австрия в 1908 г. аннексировала Боснию, получив дипломатическое согласие держав. В секретном соглашении 1905 г. между президентом США Т. Рузвельтом и премьер-министром Японии Т. Кацурой Япония отказывалась от «агрессивных намерений» в отношении Филиппин, оставляя их вотчиной США, а США соглашались на право Японии оккупировать Корею. В Версале победившая англосаксонская часть Антанты с вильсонианскими «самоопределением и демократией» расчленила Австро-Венгрию, предписав, кому и в каких границах можно иметь государственность, а кому нет (македонцы), кому, как Галиции, перейти от одного хозяина к другому, кому, как сербам, хорватам, словенцам, быть volens nolens вместе. В Потсдаме и на сессиях Совета министров иностранных дел были определены границы многих государств и судьба бывших колоний. Дж. Кеннан в 1993 г. в предисловии к переизданию Доклада Фонда Карнеги 1913 г. прямо призвал начертать нужное Западу новое территориальное статус-кво на Балканах и «применить силу», чтобы заставить стороны его соблюдать, что и было сделано в Дейтоне.
Гитлеровские геополитические планы совпадают с планами пангерманистов перед Первой мировой войной, а границу Германии по Волге требовали установить в 1914 г. берлинские интеллектуалы, бросая вызов не «коммунистической идеологии гражданской войны», а христианской России.
Советско-германский договор 1939 г. действительно изменил очередность и «расписание» планируемых Гитлером нападений на менее приемлемое для Запада. Но главное — договор 1939 г., поменяв «всего лишь» «расписание» войны, поменял и послевоенную конфигурацию, сделав невозможным для англосаксов войти в Восточную Европу ни в начале войны, ни после победы. А следовательно, потерпели крах надежды изъять Восточную Европу из орбиты СССР.
Именно поэтому пакт Молотова-Риббентропа 1939 г. — это крупнейший провал английской стратегии за весь XX в., и именно поэтому его всегда будут демонизировать.
Для Британии наименьшие издержки сулило вступление в войну после того, как Гитлер пошел бы на СССР, на Украину через Прибалтику, которая имела в их глазах меньшую ценность по сравнению с «антисоветской» Польшей, на которую с Версаля делала ставку Антанта. Британия предполагала выступить в защиту Польши, что и сделала в 1939 г. Но Лондон рассчитывал, что Германия нападет на нее в едином походе на восток, ввязавшись в безнадежную войну с СССР, что обещало сохранение Западной Европы малой кровью, а также сулило шанс войти в Восточную Европу с запада «для ее защиты».
Г. Киссинджер в объемном и обстоятельном труде «Дипломатия», где борются субъективизм историка с добросовестностью эрудированного исследователя, также не удержался от суждения, что «Россия сыграла решающую роль в развязывании обеих войн». Однако раздел его книги, посвященный «нацистско-советскому пакту», опровергает его же слова и демонстрирует смесь досады и невольного восхищения. Так, он приводит слова Гитлера от 11 августа 1939 г.: «Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы уразуметь это, я вынужден буду пойти на договоренность с Россией, разбить Запад, а потом, после его поражения, повернуться против Советского Союза со всеми накопленными силами». Киссинджер соглашается, что «это действительно было четким отражением первоочередных задач Гитлера: от Великобритании он желал невмешательства в дела на континенте, а от Советского Союза он хотел приобрести Lebensraum, то есть «жизненное пространство». Мерой сталинских достижений следует считать то, что он, пусть даже временно, поменял местами приоритеты Гитлера». Но достигнутый максимум возможного не может быть оценен иначе как успех дипломатической тактики — тем более в сложнейших условиях, угрожавших жизни государства. Киссинджер именно так и оценивает этот пакт, назвав его «высшим достижением средств», которые «вполне могли бы быть заимствованы из трактата на тему искусства государственного управления XVIII века»[19].
Киссинджер сокрушается о неуспехе Британии из-за того, что «установленный Версалем международный порядок требовал от Великобритании следовать исключительно правовым и моральным соображениям». Однако разговоры о верности Версалю после упомянутой конференции в Стрезе неуместны, как и ссылки на моральные принципы Великобритании после аншлюса или Мюнхена. Но и Киссинджер признает, что «сдержанность Великобритании в вопросе независимости Балтийских государств была истолкована в Москве как приглашение для Гитлера совершить нападение на Советский Союз, минуя Польшу».
Сами британские политики полагали действия Сталина естественно вытекающими как из исторических прав, так из обстоятельств. «Меньше всего я хотел бы защищать действия советского правительства в тот самый момент, когда оно их предпринимает, — комментировал события осени 1939 г. и занятие Красной армией Западной Белоруссии лорд Галифакс в палате лордов 4 октября 1939 г., — но будет справедливым напомнить две вещи: во-первых, советское правительство никогда не предприняло бы такие действия, если бы германское правительство не начало и не показало пример, вторгнувшись в Польшу без объявления войны; во-вторых, следует напомнить, что действия советского правительства заключались в перенесении границы по существу до той линии, которая была рекомендована во время Версальской конференции лордом Керзоном. Я не собираюсь защищать действия советского правительства или другого какого-либо правительства, кроме своего собственного. Я только привожу исторические факты и полагаю, что они неоспоримы»[20]. 10 октября такую же оценку дал У. Черчилль.
Главной предпосылкой извращенных завоевательных амбиций, оправдываемых полуязыческим нацизмом, явилось версальское унижение и расчленение Германии англосаксами, в котором СССР не принимал никакого участия. Что касается феномена экономического подъема гитлеровской Германии, то сетующие на это англичане должны были бы обратиться к собственной роли в полном освобождении Германии от экономических условий Версаля и от репараций, что было в полном смысле слова продуктом англосаксонской стратегии. За это в течение межвоенного времени ее и бичевал У. Черчилль.
В Лондоне больше всего боялись формирования германо-советского устойчивого modus vivendi, тем более что в германском обществе в начале 20-х гг. было распространено некое «русофильство», проявившееся в тяге к русской культуре. Призрак договора в Рапалло, заключенного Веймарской республикой с Советской Россией в 1922 г., не давал покоя британской геополитической стратегии. Но отношение к Советской России В. Ратенау, искавшего вне идеологических различий шанс выйти из международной изоляции, не имело ничего общего с тем, что ангажированная антинаучная публицистика приписывает мифическому «родству» Гитлера и Сталина. Серьезные ученые и на Западе присоединяются к возражениям против совершенно антинаучной трактовки тождества нацизма и коммунизма[21].
В грозовой и стремительно меняющейся обстановке лета 1939 г., в условиях, когда пожар войны уже полыхал на трех континентах, СССР, как любая самодостаточная держава, проводил многовекторную внешнюю политику в поисках оптимального решения обеспечения своей безопасности. Советское руководство и советская дипломатия обеспечили дополнительные два года для подготовки страны к войне. Более того, Москва рассчитывала, что резко активизировавшиеся в августе 1939 г. контакты с Германией, послужат толчком к усилению эффективности переговоров с демократическими государствами. Как ни парадоксально это может звучать, но именно договоренности между Москвой и Берлином в августе 1939 г. заставили Англию, Францию и США принимать во внимание Советское государство при решении международных вопросов, что увенчалось после вступления СССР в войну формированием антигитлеровской коалиции.
B.M. Фалин
К предыстории пакта о ненападении между СССР и Германией
В октябре 1998 г. официальный Лондон покаялся: было такое — в канун капитуляции нацистской Германии объединенный штаб планирования военного кабинета Великобритании, во исполнение директивы премьера У. Черчилля, действительно готовил нападение на Советский Союз. Цель «экстренной операции», получившей кодовое название «Немыслимое», обозначили так: «принудить Россию подчиниться воле Соединенных Штатов и Британской империи». Способ достижения цели — «разгром России в тотальной войне». Дата начала агрессии — 1 июля 1945 года объединенными силами США, Англии, Британских доминионов, Польского экспедиционного корпуса и 10 дивизий вермахта с последующим наращиванием немецкого контингента, возможно, до 40 боевых единиц.
Альбион поднимал забрало: ситуация, по аршину Черчилля, созрела для реализации многовекового британского умысла — перекрыть «русским варварам» кислород. Изможденному запредельным напряжением в противоборстве с нацистским нашествием СССР, полагал премьер, не удалось бы отразить новую напасть, по масштабам и ресурсному обеспечению затмевавшую все прежде изведанное.
Не стану вдаваться в разбор причин, как и почему отцам «демократии» и почитателям «прав человека» не удалось сходу перевести Вторую мировую войну в третью мировую. Для раскрытия темы существенней прояснить, являлось ли намерение Лондона пуститься во все тяжкие спонтанной реакцией на выскользнувшее из его тенет развитие в Европе или же опять раскрывалась натура оборотня, не ведающего ни вечных друзей, ни вечных врагов, ставящего свой интерес выше заповедей в христианском и любом ином их прочтении?
Присмотримся к стратегии и тактике Альбиона в роковые фазы первой половины XX века. Что касается Восточного полушария, едва ли не во всех кризисах проступал британский след — сценарный или исполнительский. К сожалению, час недозированных откровений на Биг-Бене не пробил. Иначе сколько, помимо «Немыслимого», открылось бы нам сокровенных тайн — о братании Лондона с Токио в 1900–1939 гг., о британских «треволнениях» под этикеткой «Балканы», высекших пламя Первой мировой войны, о пестовании «демократами» экстремизма в Италии и Германии, мостившем пути-дороги во Вторую мировую! Нет, молчание не всегда золото, особенно, если помнить, что семена войны, даже ненароком оброненные, сохраняют всхожесть дольше, чем просто семена, десятилетиями поджидающие каплю влаги в знойных пустынях.
Для тех, кому не чужд системный анализ становления фронтов Второй мировой войны, идейный подтекст операции «Немыслимое» не является нежданным-негаданным. Черчилль не единожды в 1941–1945 гг. примерялся сдать «русского союзника». Сначала, чтобы не запоздать к дележу наследства фатально, в сознании премьера, обреченного. Позже его идефикс сделалось затягивание войны, дабы в итоге Россия поспела не на пир победителей, а в реанимацию.
Обратимся к черчиллевскому прочтению советско-британского соглашения от 12 июля 1941 г. Минула пара месяцев после его подписания, и премьер озадачил своих коллег по военному кабинету: «Возможность сепаратного мира не может быть исключена». В момент, когда битва под Москвой решала исход всей войны, Черчилль развил свою задумку: «Мы сделали публичное заявление (так межгосударственное соглашение от 12.07.1941 г. деградировали в некую декларацию), что не будем вести переговоры с Гитлером или нацистским режимом… Но мы зашли бы слишком далеко, если бы заявили, что не будем вести переговоры с Германией, взятой под контроль ее армией. Невозможно предсказать, какое по форме правительство может оказаться в Германии тогда, когда ее сопротивление будет ослаблено и она захочет вести переговоры». В октябре 1942 г., за три недели до перехода Красной армии в контрнаступление под Сталинградом, британский лидер назвал долгом «демократий» «задержать русских варваров настолько далеко на востоке, насколько возможно». Понятно, с помощью нацистского вермахта.