- Существуют определенные предметы, которые наделены силой, - сказал он. - Таких предметов, которыми с помощью дружественных духов пользуются маги, множество. Эти предметы - орудия, не просто орудия, а орудия смерти. И все же это только орудия. От них нельзя чему-либо научиться. Собственно говоря, они относятся к разряду предметов войны и предназначены для сражения. Ими орудуют для убийства.
- Что это за предметы, дон Хуан?
- Это не предметы в обычном смысле слова, скорее разновидности силы.
- А как заполучить эти разновидности силы?
- Это зависит от того, какого рода предмет тебе нужен.
- А какие имеются?
- Я уже сказал - множество. Предметом силы может быть что угодно.
- Ну, а какие в таком случае обладают наибольшей силой?
- Сила предмета зависит от его хозяина, от того, кто он на самом деле такой. Предмет силы, которым пользуется слабый брухо, - почти шутка; и наоборот, орудия сильного брухо получают от него свою силу.
- Ну хорошо, а какие предметы силы самые простые? Какие обычно предпочитают брухо?
- Тут не может быть «предпочтения». Все это предметы силы, все до одного.
- А у тебя самого есть какие-нибудь, дон Хуан?
Он не ответил, только взглянул на меня и рассмеялся. Потом надолго замолчал, и я подумал, что мои вопросы, должно быть, его раздражают.
- Для этих разновидностей силы существуют ограничения, - вновь заговорил он. - Но мое уточнение, я уверен, для тебя пустой звук. У меня самого, можно сказать, жизнь ушла на то, чтобы понять, что один «союзник» стоит всех предметов силы с их детскими тайнами. Такие штуки я имел, когда был мальчишкой.
- Что же они из себя представляли?
- «Маис-пинто», кристаллы и перья.
- Что такое «маис-пинто», дон Хуан?
- Маисовое зерно с красной прожилкой посредине.
- Всего лишь одно зерно?
- Нет, у брухо их сорок восемь.
- Ну, и что же это зерно?
- Каждое может убить человека, если попадет ему внутрь.
- Ну и что тогда?
- Зерно погружается в тело, а потом оседает в груди или в кишках. Человек заболевает и, если только брухо, который взялся его лечить, не окажется сильней его врага, через три месяца умрет.
- А можно его как-нибудь вылечить?
- Единственный способ - высосать зерно, но редкий брухо на это отважится. Конечно, брухо может в конце концов высосать зерно, но если у него не хватит силы его извергнуть, оно убьет его самого.
- Но каким вообще образом зерно умудряется проникнуть в тело?
- Ты не поймешь этого, если не знаешь колдовства с маисом, которое одно из самых сильных, какие мне известны. Его делают при помощи двух вроде разных зерен. Сначала зерно прячут в чашечке только что срезанного желтого цветка, затем, чтобы оно вошло в контакт с врагом, нужно приладить его где-нибудь, где тот бывает, - скажем, на тропинке, где он ходит каждый день. Как только жертва наступит на зерно или как-нибудь его коснется - колдовство совершилось. Зерно погружается в тело.
- А что с этим зерном потом происходит?
- Вся его сила уходит в человека, и зерно свободно. Теперь это совсем другое зерно. Оно может оставаться там же, где произошло колдовство, или попасть куда угодно, - это уже не имеет значения. Лучше замести его под кусты, где его склюет какая-нибудь птица.
- А может птица склевать зерно прежде, чем его коснется человек?
- Таких глупых птиц нет, уверяю тебя. Птицы держатся от него подальше.
Затем дон Хуан описал довольно сложную процедуру, посредством которой получаются такие зерна.
- Запомни одно: «маис-пинто» - это всего лишь орудие, это не «союзник», - сказал он. - Уясни себе эту разницу - и твои дурацкие проблемы исчезнут. Но если ты думаешь достичь совершенства посредством таких штуковин, ты просто дурак.
- Что, «союзник» такой же сильный, как предметы силы?
Он презрительно фыркнул. Я видел, что испытываю его терпение.
- «Маис-пинто», кристаллы, перья - все это игрушки по сравнению с «союзником», - сказал он. - Они нужны лишь тогда, когда нет «союзника». Искать их - пустая трата времени, для тебя особенно. Что для тебя действительно необходимо - это постараться заполучить «союзника». И вот когда это тебе удастся, тогда ты поймешь то, что я говорю сейчас. Предметы силы - это детские забавы.
- Пойми меня правильно, дон Хуан, - запротестовал я. - Конечно, я не прочь заполучить «союзника», но мне хотелось бы вообще знать побольше. Ты ведь сам говорил, что знание - это сила.
- Нет, - отрезал он. - Сила зависит от знания, которым ты владеешь. Какой смысл знать то, что бесполезно?
В системе представлений дона Хуана процесс приобретения «союзника» означал главным образом использование состояний необычной реальности, которые он во мне вызывал с помощью галлюциногенных растений. Он считал, что, фокусируя внимание на этих состояниях и подчиняя этому прочие аспекты знания, которое я от него получал, я приду к адекватному восприятию магической реальности.
Книга, таким образом, содержит наиболее важные фрагменты моих полевых записей, где речь идет об испытываемых мною в процессе обучения состояниях необычной реальности. Порядок подачи фрагментов не всегда хронологический, поскольку я следовал логике развертывания учения. Я никогда не записывал свои впечатления прежде, чем они улягутся и я смогу осмыслить их сравнительно беспристрастно. Однако комментарии дона Хуана к испытанному мною в очередной раз я записывал немедленно, поэтому подчас они опережают описание самого опыта.
Мои полевые записи представляют субъективную интерпретацию того, что я испытывал непосредственно во время опыта. Эта интерпретация воспроизводится здесь в точном соответствии с моим изложением испытанного дону Хуану, который требовал исчерпывающего и точного воспроизведения каждой детали и подробнейшего пересказа каждого переживания.
При записи я добавлял для полноты картины некоторые бытовые детали. Кроме того, в записках содержатся также попытки толкования мировоззрения дона Хуана.
Чтобы избежать повторений, я упростил наши диалоги и убрал все второстепенное. Однако, чтобы передать все же общую атмосферу, мои правки коснулись лишь тех диалогов, в которых не содержалось ничего нового, что способствовало бы моему постижению этого пути. Информация от дона Хуана всегда была спорадической, и подчас малейшее его замечание вызывало целую лавину расспросов, которые длились часами. С другой стороны, было множество случаев, когда он все рассказывал сам.
Глава 1
10 ноября экстремисты.
Мои заметки о встречах с доном Хуаном начинаются 23 июня 1961 года. С этого дня началось мое обучение. До этого я встречался с ним лишь в качестве наблюдателя. При всяком удобном случае я просил рассказать мне, что он знает о пейоте. Каждый раз это кончалось ничем, и все же, судя по его колебаниям, какая-то надежда оставалась.
И вот на этот раз он дал понять, что может снизойти к моим просьбам - при условии, что я обрету ясность мышления, буду точно знать, о чем прошу. Это условие было для меня непонятным, поскольку моя просьба относительно пейота была, собственно, предлогом установить с ним более тесный контакт. Я рассчитывал, что моя ссылка на его особые знания вызовет его на большую откровенность - и я, таким образом, смогу без особых препятствий узнать все, что он вообще знает о растениях. Однако он истолковал мою просьбу банально - а именно как желание получить знания о пейоте.
Пятница, 23 июня 1961
- Ты научишь меня тому, что знаешь о пейоте, дон Хуан?
- Это зачем еще тебе понадобилось?
- Ну, хотелось бы на этот счет знать побольше. Разве сама по себе тяга к познанию - не достаточная причина?
- Нет! Ты должен спросить в самом своем сердце, чего ради тебе, зеленому юнцу, вздумалось связываться со столь серьезными вещами.
- А сам ты чего ради этому учился?
- Ты почему об этом спрашиваешь?
- А может, у меня такая же причина.
- Сомневаюсь! Я - индеец. У нас разные пути.
- Если серьезно, моя причина - просто сильное желание этому учиться, просто я хочу знать чтобы знать. Но у меня нет плохих намерений, честное слово.
- Верю. Я курил тебя.
- А?..
- Неважно. Мне известны твои намерения.
- Ты что, хочешь сказать, что видел меня насквозь?
- Назови как угодно.
- Так, может, ты все-таки будешь меня учить?
- Нет!
- Потому что я не индеец?
- Нет. Потому что ты не знаешь своего сердца. Что по-настоящему важно - это чтобы ты точно знал, почему тебе так позарез этого хочется. Учение о Мескалито - вещь крайне серьезная. Будь ты индейцем - одного твоего желания в самом деле было бы достаточно. Но лишь у очень немногих индейцев может появиться такое желание.
Воскресенье, 25 июня 1961
В пятницу я весь день был у дона Хуана. Я рассчитывал уехать часов в семь вечера. Мы сидели у него на веранде, и я решился еще раз спросить насчет обучения. Затея казалась безнадежной, и я заранее смирился с отказом. На этот раз я спросил его - может быть, существует способ, при котором мое желание выглядело бы так, как если бы я был индейцем. Он долго молчал, а я все ждал ответа, поскольку казалось, он что-то мысленно взвешивает.
Наконец он сказал - есть вообще один способ, собственно вот какой. Прежде всего он обратил внимание на тот факт, что я очень устаю, сидя на полу, и для начала следует найти на полу «пятно», как он выразился, где я мог бы сидеть без устали сколько угодно.
До этого я сидел обхватив руками щиколотки и прижав колени к подбородку. Едва он сказал это, как я почувствовал, что совершенно выдохся и спину у меня ломит от усталости.
Я ожидал объяснений, что это за «пятно», но он и не подумал ничего объяснять. Я решил, что, может быть, он имеет в виду, что мне надо пересесть, поэтому поднялся и сел к нему поближе. Он возмутился и принялся втолковывать, упирая на каждом слове, что «пятно» - это место, где ты чувствуешь себя самим собой - сильным и счастливым. Он похлопал рукой по тому месту на веранде, где сидел, и сказал - вот, к примеру, мое собственное место: затем добавил, что эту задачу я должен решить самостоятельно, причем не откладывая.
Для меня такая задача была попросту загадкой. Я понятия не имел, с чего начать, да и вообще - что именно. Несколько раз я просил дать мне какой-нибудь ключ или хотя бы подсказку насчет того, как приступить к поискам этого самого места, где я буду чувствовать себя сильным и счастливым. Я стоял на своем и доказывал, что совершенно не представляю себе, что же имеется в виду, да и как подойти к решению этой задачи. Он предложил мне походить по веранде, - может статься, я найду «пятно».
Я встал и начал выхаживать взад-вперед; наконец почувствовал, до чего это глупо, и сел перед ним.
Его охватил гнев, и он заявил, что я ничего не желаю слушать и вообще, похоже, не собираюсь учиться. Потом успокоился и вновь начал втолковывать, что отнюдь не на каждом месте можно сидеть или вообще на нем находиться, и что в пределах веранды есть одно особое место, «пятно», на котором мне будет лучше всего. Моя задача - найти его среди всех остальных. Если угодно, это можно понимать так, что я должен «прочувствовать» все здесь пятна, пока без всяких сомнений смогу определить то, которое мне подходит.
Я возразил, что хотя веранда и не очень велика (восемь футов на двенадцать), возможных пятен на ней множество, и понадобится уйма времени, чтобы проверить каждое; а кроме того, если учесть, что он не указал мне размеров пятна, их количество вообще возрастает до бесконечности. Но спорить было бесполезно. Он встал и очень жестко предупредил, что на поиски у меня может уйти хоть неделя, и если это меня не устраивает, то я могу уезжать хоть сейчас, говорить больше не о чем. Он подчеркнул, что самому-то ему отлично известно, где мое пятно, поэтому я не смогу его обмануть. Это единственный способ, сказал дон Хуан, засчитать в качестве достаточной причины одно лишь мое желание учиться знанию о Мескалито. В его мире, добавил он напоследок, ничто не дается даром, а уж знание и подавно.
Он пошел в кусты за домом помочиться, а потом прямо оттуда вернулся в дом.
Я подумал, что задание найти это самое пятно счастья - попросту предлог, чтобы от меня отделаться, но все же встал и вновь принялся выхаживать по веранде. Небо было безоблачным, и на веранде и вокруг было хорошо видно. Расхаживал я, должно быть, примерно час или больше, но не произошло ничего такого, что указало бы местонахождение пятна. Я устал и сел на пол; через несколько минут пересел на другое место, пока с помощью такой, с позволения сказать, системы не проверил всю веранду. Я честно старался «почувствовать» между местами разницу, но ее критерий был для меня недостижим. Я чувствовал только, до чего это безнадежно, и все же не уходил. В конце концов, не для того я за тридевять земель сюда тащился, чтобы уехать ни с чем.
Я лег на спину и заложил руки под голову. Затем перевернулся и немного полежал на животе. Такой маневр я повторил по всему полу. Впервые, похоже, я наткнулся хоть на какой-то критерий. Лежать на спине было теплее.
Я снова начал кататься по полу, теперь в обратную сторону, и снова проверил весь пол. На этот раз укладываясь ничком там, где прежде ложился навзничь. Ощущения тепла или холода были неизменными - в зависимости от моего положения, но разницы между местами не было.
Тут меня осенило: место дона Хуана! Я сел на его место, потом лег, сначала на живот, потом на спину, но и здесь не было ровно ничего примечательного. Я встал: я был сыт по горло. Нужно попрощаться с доном Хуаном, вот только не хотелось его будить. Я взглянул на часы. Два часа ночи! Я прокатался по полу шесть часов.
В этот момент на веранду вышел дон Хуан и снова направился вокруг дома в кусты. Потом вернулся и остановился в двери. Я чувствовал отчаяние, мне хотелось сказать ему напоследок что-нибудь оскорбительное и уехать. Но тут я подумал, что это ведь не его вина: в конце концов я сам напросился на эту комедию. Я сказал - сдаюсь: я как идиот всю ночь катался по полу, и все еще не вижу никакого смысла в его загадке.
Он рассмеялся и сказал, что ничего удивительного, ведь я не пользовался глазами. И в самом деле, этого я не сообразил, поскольку сразу понял с его слов именно так, что разницу нужно «почувствовать». Я начал было опять спорить, но он меня прервал, заявив, что глазами тоже можно чувствовать, если не смотреть на вещи в упор. Если уж я за это взялся, то, может быть, стоит попробовать то, что у меня осталось, - мои глаза.
Он закрыл за собой дверь. Я был уверен, что все это время он исподтишка наблюдал за мной, - потому что как иначе он мог знать, что я не пользовался глазами.
Я снова начал валяться по полу, поскольку это было проще всего. Теперь, однако, лежа на животе, я клал на руки подбородок и всматривался в каждую деталь.
Немного погодя темнота вокруг изменилась. Стоило мне уставиться прямо перед собой, как вся периферия поля зрения приобретала яркий однородный зеленовато-желтый цвет. Эффект был поразительным. По-прежнему уставясь перед собой и стараясь не сбить фокус, я пополз боком, передвигаясь каждый раз на фут.
Вдруг в точке примерно посреди веранды я заметил смену оттенка. Справа на периферии поля зрения зеленовато-желтый цвет превратился в ярко-пурпурный. Я сконцентрировал на нем внимание. Пурпурный цвет посветлел, не убывая в яркости, и таким и оставался, пока я удерживал его боковым зрением.
Я накрыл это место курткой и позвал дона Хуана. Он вышел на веранду. Про себя я торжествовал: я в самом деле видел смену оттенков. На него это, однако, не произвело особого впечатления, но он предложил мне сесть на это место и описать свои ощущения.
Я сел на пол; потом лег на спину. Он стоял рядом и то и дело спрашивал, как я себя чувствую; но я не чувствовал в себе каких-то изменений. Минут пятнадцать я старался почувствовать или увидеть, что ли, какую-то разницу, а рядом терпеливо ждал дон Хуан. Наконец я почувствовал, до чего мне все это опротивело. Во рту был металлический привкус. Неожиданно разболелась голова. Похоже было, я вот-вот заболею. Мысль о бесплодности любых моих усилий привела меня в ярость. Я встал.