Он подошел к массивному старинному сейфу, которым пользовались все начальники военной разведки, сидевшие до него в этом кабинете. Достал конверт с письмом, полученным с дипломатической почтой из Берлина. Это был ответ на запрос Москвы. Резидент Разведупра в Берлине Бронислав Бортновский писал:
«
Два раза перечитал письмо, подумал: отличная характеристика для приема в члены большевистской партии. Можно направлять в комиссию ЦК, ничего не добавляя. В конце письма он поставил свою подпись.
20 августа 1924 г. Начразведупр Берзин».
Просьбу молодой разведчицы о приеме в большевистскую партию поддержал и А. Степанов в письме к Уншлихту 21 августа 1924 года. Он писал, что Софья Залеская за все время работы в зарубежной организации проявила себя как абсолютно надежная и преданная коммунистка и в самые тяжелые минуты служила связью с балканскими странами. Уншлихт в тот же день переговорил по телефону с председателем комиссии ЦК Емельяном Ярославским, и на следующий день все документы были отправлены в комиссию с сопроводительным письмом заместителя председателя Реввоенсовета. Отлично зная всех, давших рекомендацию «Зосе», он писал: «Все данные исходят от людей, заслуживающих полного доверия во всех отношениях. Я вполне присоединяюсь к оценке, данной ими. Очень прошу Вас срочно оформить партийную принадлежность тов. Залеской, ибо она должна на днях уехать по весьма срочным и конспиративным делам».
Комиссия оперативно рассмотрела все документы, и Софья Залеская уже на следующий день была принята в РКП (б). Ее ждала дальняя дорога и зарубежная командировка, на этот раз опять в Польшу. Потом были другие страны, другие дороги, которые закончились, как и для многих нелегалов военной разведки, в 1937-м. В мае отважная разведчица была арестована и попала в лубянский подвал. «Следствие», скорый суд и по стандартному обвинению в причастности к антисоветской террористической организации — высшая мера. В тот же день, 20 августа, «Зосю» расстреляли. И только через 20 лет после ее гибели, в сентябре 1957-го, полностью реабилитировали.
Глава вторая
«ПЕРВАЯ ВОЕННАЯ ТРЕВОГА»
1925–1927 годы
24 января 1925 года в Разведупр поступило сообщение, которое подняло по тревоге агентуру военной разведки в Польше, Финляндии и прибалтийских странах. В письме от 3 февраля на имя Фрунзе сообщалось, что из Польши получена политическая информация о Балтийской конференции. Источник этой информации подозрений до сих пор не вызывал, и все сведения, которые от него поступали, соответствовали действительности. Но информация о прошедшей в Гельсингфорсе Балтийской конференции была настолько важной, что ее решили перепроверить. Так как информация, доложенная Фрунзе и куратору Управления Уншлихту, проходила по второму агентурному отделу, то по существовавшему порядку сопроводительное письмо было подписано начальником этого отдела и помощником Берзина Константином Звонаревым.
В информации сообщалось, что 18 января 1925 года в Гельсингфорсе был заключен совершенно секретный договор между четырьмя министрами иностранных дел: Польши, Латвии, Эстонии и Финляндии. В договоре указывалось, что эти государства заключают между собой оборонительный союз против СССР. В документе указывалось: «Всякие коммунистические восстания или другие действия Коминтерна против существующего строя будут рассматриваться как акт нападения со стороны СССР. В случае такого факта или прямого военного нападения все четыре государства обязуются солидарно выступить против СССР…» Подобное решение было реакцией на неудачное Таллинское «восстание» 1 декабря 1924 года, инспирированное агентурой Разведупра.
Стратегическая дезинформация
После окончания Гражданской войны первый мирный год закончился благополучно. Новый вооруженный конфликт с Польшей не вспыхнул, и Республика вступила в полосу признаний, в полосу стабилизации. Открывались границы, расширялись контакты с иностранными государствами, и разведки Англии, Франции, Германии, а также всех наших западных соседей решили воспользоваться благоприятной обстановкой и начать активную деятельность на советской территории. Их в первую очередь интересовало состояние промышленности, деятельность партийных органов и работа Наркоминдела. Для Республики в период передышки и активной дипломатической деятельности вопросы дезинформации и дезориентации становились весьма актуальными.
Инициатива в осуществлении этих мероприятий исходила от руководства ГПУ. Но так как самостоятельно по собственной инициативе решать подобные вопросы управление не могло потому, что требовалась согласованная работа разных ведомств, то решили обратиться за разрешением в высшую партийную инстанцию. 22 декабря 1922 года заместитель председателя ГПУ Уншлихт направил докладную записку двум членам политбюро Сталину и Троцкому о необходимости ведения дезинформационной работы. В этом документе он писал: «Умелое, систематическое окружение наших противников сетью дезинформации позволит нам оказывать некоторое влияние в желательном для нас смысле на их политику, позволит нам заставить их строить практические выводы на неверных расчетах. Помимо этого дезинформация помогает нашей непосредственной борьбе с иностранными разведками, облегчает проникновение в разведывательные органы буржуазных государств наших агентов». Он же предлагал подключить к этой работе военных разведчиков и дипломатов, то есть Разведупр и НКИД, и создать при ГПУ особое бюро из представителей всех трех заинтересованных ведомств.
Основные задачи вновь создаваемой структуры, по мнению Уншлихта, должны быть: учет поступающих в ГПУ, Разведупр и другие учреждения (очевидно НКИД) сведений о степени осведомленности иностранных разведок о России, учет сведений, интересующих противника, выяснение степени осведомленности противника. Кроме того, необходимо было начать составление и техническое изготовление целого ряда ложных сведений и документов, дающих неправильное представление противникам о внутреннем положении России, об организации и состоянии Красной Армии, политической работе партийных и советских органов и работе Наркоминдела. И, конечно, основное — снабжение противника этими материалами и документами через агентуру ГПУ и Разведупра. Для большей достоверности передаваемой на Запад информации предлагалось разработать и опубликовать ряд статей для периодической прессы, которые должны были подготовить почву для выпуска в обращение разного рода фиктивных материалов.
Предложения Уншлихта были рассмотрены на очередном заседании Политбюро 11 января 1923 года и приняты без каких-либо серьезных изменений и дополнений. Единственным дополнением было решение о том, что все статьи, которые разрабатывались для периодической прессы, перед их публикацией должны были просматриваться и утверждаться одним из секретарей ЦК партии. Опасались все-таки отдавать все мероприятия по дезинформации на откуп ГПУ и оставили за собой общий контроль. Разведка, контрразведка и дипломаты получили свободу рук для своих дезинформационных действий. То, что разведчики и контрразведчики пытались обмануть своих противников по ту сторону границы, было естественным — тайная война не знала перемирий и каких-то мирных договоров, и для достижения своих целей хороши были любые средства. Но вот подключение для этой деятельности дипломатов было чем-то новым. Обычно дипломаты были людьми порядочными и привыкли отвечать за свои слова. Но в данном случае их мнением не интересовались и поставили руководство Наркоминдела перед свершившимся фактом, когда Чичерин и Литвинов вынуждены были подчиниться высшей партийной инстанции. Может быть, и против своей воли. Литвинов, как старый член партии, был связан жесткой партийной дисциплиной, а бывший царский дипломат Чичерин мог оказаться в затруднительном положении.
В этот же день постановление Политбюро было сообщено наркоминделу Чичерину и его первому заму Литвинову. Ознакомившись с документом, Литвинов, конечно, по согласованию с наркомом, отправил письмо секретарю ЦК РКП Сталину, в котором высказывал мнение дипломатов по проблеме дезинформации. Он писал, что Наркоминдел сознает необходимость циркулирования в тех или иных случаях дезориентирующих сведений и нередко этим способом пользуется. Но он также подчеркивал, что Наркоминдел ни в коем случае не может считать ГПУ компетентным решать, когда и какими путями дезинформационные сведения следует пускать в обращение. Очевидно, дипломаты были не очень высокого мнения об интеллектуальных способностях сотрудников КРО ГПУ, которые должны были заниматься дезинформационными проблемами. Дезинформация должна была уходить за рубеж, а это уже была вотчина дипломатов. Литвинов опасался, и, очевидно, вполне справедливо, что сведения, распространяемые вновь созданным бюро, будут сейчас же опровергаться советскими полпредствами. В полпредствах не должны были подозревать о создании такой организации, как дезбюро. Конечно, Литвинов не собирался возражать против этого постановления Политбюро. Но он просил «дополнить это постановление новым пунктом, обязывающим ГПУ не принимать никаких шагов и не выпускать никаких сведений в обращение без предварительного согласования с одним из членов Коллегии НКИД».
Уже в этом письме были заложены основы той конфликтной ситуации, которая в будущем не позволила развернуть плодотворное сотрудничество между контрразведкой, а другой структуры, способной к проведению подобных мероприятий, в ГПУ тогда не было, и дипломатами. Политическая дезинформация вследствие разногласий по ряду вопросов между Наркоминделом и ГПУ широкого применения не получила. Единственной дееспособной организацией, которая могла что-то сделать, причем только в военной области, была военная разведка.
После принятия постановления Политбюро о дезинформации прошло два года. В военной разведке это новое направление деятельности курировал начальник Разведупра Ян Берзин. И новый председатель Реввоенсовета СССР и начальник штаба РККА Михаил Фрунзе именно от него потребовал отчет о проделанной двухлетней работе по дезинформации. 21 января 1925 года такой отчет за № 0226/сс. был ему представлен. Подробный документ на 12 машинописных листах давал полное представление о двухлетней работе по дезинформации.
В своем докладе Берзин отмечал, что вопрос о создании специального органа по разработке ложных документов для дезинформации противника разрабатывался в Разведупре еще в 1921 году, но практическая работа по этой проблеме началась только после постановления Политбюро. Для практической работы по военной линии на первом же заседании дезбюро было решено создать при Разведупре небольшой аппарат из трех человек, который фактически впоследствии стал рабочим аппаратом этого бюро. Очевидно, деятельность бюро была настолько засекречена даже в центральном аппарате военной разведки, что решили свести до минимума количество посвященных. Дезинформационные материалы по политической линии должны были разрабатываться аппаратом КРО ОГПУ совместно с Наркоминделом.
На практике жизнеспособным оказался лишь аппарат Разведупра. Политическая дезинформация из-за разногласий по ряду вопросов между Наркоминделом и ОГПУ не получила широкого применения. Отделение по дезинформации при Разведупре в составе трех человек под руководством Оскара Стигги приступило к работе 22 декабря 1922 года, то есть в тот же день, когда Уншлихт отправил свою докладную записку Сталину и Троцкому. Берзин отмечал в своем докладе, что основными задачами этого отделения являлись: ведение постоянного учета и изучение сведений об осведомленности противника о Красной Армии и разработка для КРО ОГПУ по его заданиям или по своей инициативе ряда ложных документов и сообщений для передачи разведкам противника. Общее направление работы должно было определяться Реввоенсоветом СССР и контролироваться по военной линии помощником начальника штаба РККА. Вся работа отделения строилась на изучении имевшихся в Разведупре сведений об осведомленности противника и на общей директиве Реввоенсовета СССР.
Общую директиву дал тогдашний председатель Реввоенсовета Троцкий. По его указанию Разведупру предписывалось в дезматериалах рисовать численность, состояние и боеспособность Красной Армии процентов на 50–60 лучше действительного положения. Весной 1924 года эта директива была подтверждена и ее положения оставлены в силе. К этому времени определились и основные противники в дезинформационной игре. Степень их осведомленности определялась по разведсводкам французского, польского, американского, итальянского и японского штабов.
В докладе Берзина отмечалось, что разведку в СССР в том или ином объеме ведут не только непосредственно граничащие с СССР государства, но и ряд других великих и мелких держав. При этом такая разведка производится как непосредственно этими странами, так и через вторых и третьих лиц. При этом как общее правило надо отметить обмен разведывательными материалами в первую очередьмежду государствами, состоящими в союзных отношениях: Польшей, Румынией и Францией, а затем уже идет передача и обмен разведывательными материалами между государствами, не состоящими официально в союзных отношениях. Разведупр считал, что самую деятельную разведку в России ведут Польша и Франция (через Польшу). Из окраинных государств своей активностью выделяется Эстония, которая является в разведывательной деятельности посредником для таких государств, как Финляндия, Англия, Япония и отчасти Германия. Исходя из этих предпосылок, Разведупр должен был в первую очередь уделить внимание Польше и ее покровительнице Франции, но при этом попутно передавать дезинформационные материалы и Эстонии в расчете на то, что они попадут и в другие государства. Эти три государства и являлись основными «клиентами» при получении дезы. Такими были общие основы деятельности Разведупра в начальный период дезинформационных мероприятий.
В числе переданных за два года и подготовленных к передаче дезматериалов были агентурные донесения, выполненные по заданиям противника и по собственной инициативе, подлинные приказы или копии с них, которые уже имелись у противника, «подлинные», но переработанные в Разведупре приказы и документы. И, конечно, совершенно ложные приказы и документы, которые целиком были сфабрикованы в дезбюро. Передавали также противнику и устаревшие секретные издания. Результатом всех этих мероприятий было внедрение в разведорганы противника ложной информации о значительном усилении в Красной Армии пехоты, конницы, артиллерии, особенно тяжелой, броневых средств. И тем паче воздушного флота.
По пехоте за кордон был передан ложный приказ Реввоенсовета со штатами стрелковой дивизии военного времени. В этих штатах общая численность и техническое оснащение дивизии были завышены. Этот штат проверялся противником в течение целого года и был принят как французами, так и поляками. Благодаря ряду дислокационных данных общее количество пехоты являлось в представлении разведок Эстонии, Польши и Франции в 19 армейских корпусов, 41 кадровой и 20 территориальных дивизий, хотя фактически в Красной Армии было 15 армейских корпусов, 36 кадровых и 26 территориальных дивизий. По кавалерии были представлены данные о 13 кавалерийских дивизиях и 6 отдельных кавалерийских бригадах, хотя фактически было 10 дивизий и 9 бригад.
Особенно в Разведупре постарались при предоставлении противнику ложных данных о тяжелой артиллерии. Была дана информация о 10 полках трехдивизионного состава, хотя фактически имелось только 4 полка двухдивизионного состава, то есть численность была завышена почти в 4 раза. То же было и в отношении бронесредств. Бронепоездов было показано 117 против 46 в наличии, а танков — 191, хотя имелась всего одна танковая эскадра. По воздушному флоту противнику была передана ложная дислокация в апреле 1924 года. Численность эскадрилий и отрядов разведчиков, истребителей и бомбардировщиков также была сильно завышена. Данные о военной промышленности представлялись в виде ведомостей месячной продукции основных средств вооружения. Процент увеличения примерно следующий: винтовки — 40 %, пулеметы — 90 %, орудия — 150 %. Все переданные ведомости были вполне положительно приняты иностранными разведками. В отношении вопросов, связанных с мобилизацией армии, был изготовлен ложный график провозоспособности всей железнодорожной сети СССР в военное время. В ложном графике средний процент увеличения по сравнению с фактическими расчетами составлял 35 %.