Обычно Витте приписывают заслугу стабилизации рубля и обеспечения стране твердой валюты путем введения золотого обращения, а также установления государственной монополии на продажу спирта, вина и водочных изделий. Приоритет его в этих делах и заслуги в их осуществлении далеко не бесспорны. Во-первых, введение золотого денежного обращения не было инициативой самого Витте. Денежная реформа втайне подготавливалась его предшественником И.А. Вышнеградским. Во-вторых, введение золотого обращения проводилось за счет карманов русских людей. На одну треть была осуществлена скрытая девальвация рубля. Новый кредитный рубль приравнивался примерно к 67 копейкам золотом. Конечно, эта операция позволила уменьшить на треть внутренний государственный долг, но вместе с тем и потребовала новых иностранных займов золотом для поддержания курса рубля.83
Но главное состояло в другом. В результате введения золотого денежного обращения русская экономика была тесно интегрирована в мировом экономическом порядке, политику которого определяли западные страны. Этот мировой порядок подразумевал первоначальный обмен между странами, продающими сырье, и странами, продающими промышленную продукцию. Цены на сырьевые ресурсы искусственно сдерживались, а на промышленную продукцию специально подстегивались. В результате страны – поставщики сырья были обречены на постоянную выплату своего рода дани странам, более промышленно развитым. По мере введения золотой валюты цены на сырьевые товары падали. В результате происходил отток отечественных ресурсов за границу, и прежде всего «бегство» самого золота, ранее полученного в виде займов, но уже с многократной сторицей. «Россия, – справедливо писал известный экономист М.И. Туган-Барановский, – поплатилась многими сотнями миллионов золотых рублей из золотого запаса, вполне непроизводительно растраченных нашим Министерством финансов при проведении реформы 1897 года».84
Через год после введения золотой валюты государственный долг России по внешним займам превышал количество золота, находившегося в обращении, а также в активах Государственного банка в России и за границей.85
Что же касается государственной монополии на продажу спирта, то идея этого мероприятия принадлежала не Витте, а Каткову, Витте стал только ее исполнителем. За 1893-1903 годы под руководством Витте построены тысячи казенных винных складов, лавок, заводов, специальных административных зданий.
Витте был талантливым министром финансов. Можно согласиться с оценкой князя Мещерского, что для усиления государственной власти ни один русский министр финансов не сделал так много, как С.Ю. Витте своею «системой хозяйства, основанной на идее сосредоточения всех ресурсов страны в одних руках».86 При нем финансовая система России превратилась в четко слаженный механизм.
Витте был убежденным противником общины.87 В 1899 году он способствует принятию закона об отмене круговой поруки в общине. Следующим этапом борьбы против общины становится создание по инициативе Витте Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности (1902 год). Витте пытается создать механизм «добровольного» перехода крестьян от общинной к частной собственности. По всей России учреждаются 82 губернских и 536 уездных дворянских комитетов, выполнявших социальный заказ по разрушению общины. После проведения определенной работы комитеты высказываются за «добровольный переход крестьян от общинного владения землей к подворному». В декабре 1904 года Витте выпускает в свет «Записку по крестьянскому делу», в которой открыто нападает на общину. В результате возмущенный Государь неожиданно для Витте 30 марта 1905 года закрывает Особое совещание.
В политических интригах С.Ю. Витте часто не хватало чувства меры, и он скатывался на авантюризм. Так было и в случае с интригой против министра внутренних дел Плеве, место которого Витте хотел занять. Как позже писал бывший начальник Департамента полиции того времени Лопухин, министр финансов вместе с князем Мещерским устроили настоящий заговор против Плеве, в который был вовлечен небезызвестный полковник Зубатов.
Заговорщики придумали такой план. Зубатов составил письмо, как бы написанное одним верноподданным к другому и как бы попавшее к Зубатову путем перлюстрации. В нем в горячих выражениях осуждалась политика Плеве, говорилось, что Плеве обманывает Царя и подрывает в народе веру в него. В письме проводилась мысль, что только Витте способен повести политику, которая оградила бы его от бед и придала блеск его царствованию. «Письмо верноподданного» должен был передать Николаю II князь Мещерский, он же должен был убедить Царя последовать предложению «верноподданного».
План заговорщиков провалился, потому что Зубатов допустил ошибку, посвятив в него секретного агента Гуровича, который тотчас же выдал его Плеве. В день очередного доклада Плеве доложил Царю, «какими интригами занимается его министр финансов. Это было в четверг, а в пятницу министр финансов покинул свой пост».88
Некоторые историки высказывали предположение о причастности к убийству Плеве директора Департамента полиции Лопухина и даже С.Ю. Витте. По сообщению вдовы Лопухина, ее муж имел информацию о готовящемся убийстве Плеве и чуть ли не в сговоре с Витте намеренно не принимал по ней мер.89
Летом 1904 года после убийства Плеве С.Ю. Витте стремится занять место министра внутренних дел, старательно интригуя, используя все свои связи. Однако у Государя сложилось определенное мнение о бывшем министре финансов как о масоне,90 интригане и неискреннем человеке. Возвращения его на активное государственное поприще Царь не хотел. Министром внутренних дел тогда становится князь Святополк-Мирский.
Одной из трагических фигур русского государственного аппарата является личность жандармского полковника С.В. Зубатова. Свою сознательную жизнь Зубатов начинал с участия в революционных кружках. С середины 80-х годов Зубатов – сотрудник московского Охранного отделения, где проделал путь от платного агента до начальника. С 1902 года он занимает важный пост начальника особого отдела Департамента полиции. Под его контроль попадают сверхсекретные дела государства.
Еще в последние годы XIX века Зубатов пытается осуществить идею развития рабочего и сионистского движений под контролем полиции.
В отношении рабочего движения Зубатов был чистый западник. Вместо развития народных форм объединения тружеников, имеющих прекрасные образцы в общине и артели, Зубатов предлагает русским рабочим организоваться в тред-юнионы по западному образцу. И в этом Зубатов не был оригинален. Ему казалось, что тред-юнионы для русских тружеников – самая подходящая форма, могущая отвлечь их от социалистического движения. Однако жандармский полковник плохо знал национальную психологию русского работника, в течение столетий привыкшего объединяться в союзы (артели, общины), совмещающие в себе профессиональные и общественные организации. Предлагая русскому работнику объединяться в тред-юнионы под контролем полиции, Зубатов лишал рабочих привычного элемента общественной жизни. А с этим национальное сознание русских рабочих не могло смириться.
Если настоящие русские патриоты стояли за укрепление народных начал жизни, то Зубатов и его соратники, не отрицая этих основ, тем не менее в большей степени стремились уравновесить противоположные силы – органичные народные и разрушительные западнические. Созданные им рабочие и еврейские союзы в конечном счете приводят к усилению значения подрывных социалистических движений и укреплению позиций сионистских кругов («воспитанные» им представители еврейских организаций стали видными сионистами).
Если русские монархисты видели в Царе силу, стоявшую над классами и сословиями, то Зубатов допускал нормальным существование элементов, противостоящих Царю. «Мое кредо, – писал Зубатов, – на примирении, на уравновешивании борющихся сил».
Развитие русского рабочего движения в западных формах не получалось. Поэтому он решил эти формы создать искусственным путем. По сути дела, Зубатов инициировал процесс развития рабочих в социал-демократическом духе. Вместо искоренения антирусской крамолы жандармский полковник стал ее усиленно выращивать. Полагая, что сумеет контролировать созданную им рабочую организацию, Зубатов сильно просчитался.
Идеи Зубатова были очень сомнительны, и у него вряд ли что-либо вышло, если бы он не сумел добиться поддержки большой группы высших чиновников, разделявших его взгляды. Одним из них, в частности, был обер-полицмейстер Москвы Д.Ф. Трепов, которого Зубатов считал своим политическим учеником и даже другом. А позднее Зубатова стал поддерживать и сам С.Ю. Витте.
В 1901-1903 годах Зубатов организовал рабочие союзы в обеих столицах – «Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве в Москве» и «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».
Лидером нового рабочего движения стал агент Зубатова недостойный священник Гапон. Костяк этого движения составляли люди, далекие от интересов России, ставшие позднее видными теоретиками и практиками сионизма, – М. Вильбушевич, Г. Шаевич, М. Гурович, И. Шапиро (Сапир).
Вот что об этом пишет в своих воспоминаниях Г. Гапон:
«Однажды Зубатов устроил свидание со мною в доме одного из своих друзей, где я познакомился со многими лицами, игравшими видную роль в политическом движении последних двух лет. Мария Вильбушевич и доктор Шаевич, очевидно находившиеся под покровительством Зубатова, были основателями так называемой „Еврейской независимой рабочей партии“…
Должен сказать о них, что, несмотря на связь с полицейскими агентами, они действительно симпатизировали революции и по собственным причинам присоединились к Зубатову. Был там также и Михаил Гурович, высокий брюнет, который, как я потом узнал, был в близких отношениях со многими либералами и революционерами; благодаря ему многие попали в Сибирь и в тюрьму. «Это наш большой друг и помощник», – сказал Зубатов, представляя мне Гуровича… Был там и доктор Шапиро – лидер сионистского движения. Зубатов, несомненно, помогал им материально…»
Сам Зубатов относился к своему детищу (рабочим организациям) достаточно серьезно и искренне, а когда был отправлен в отставку, то, прощаясь с Гапоном, даже заплакал, прося его не бросать дело организации рабочих. И Гапон довел до логического конца идею Зубатова.
Еще более опасной ошибкой Зубатова и его единомышленников стала поддержка еврейского националистического движения расового превосходства – сионизма. Понимание им сути этого движения поверхностно и односторонне. Зубатов считал, что сионизм ставит своей целью эмиграцию евреев в Палестину и создание там своего государства. На самом деле это было одной, но не самой главной идеей сионизма. Главная же цель сионизма состояла в организации всех евреев в единую надгосударственную структуру, ставящую своей задачей достижение влияния на всю мировую политику на началах расового превосходства по сравнению с другими народами.
Русский государственный строй сионисты считали своим непримиримым врагом, конечно, не говоря об этом прямо в своих документах. Этого полицейские чины, и прежде всего Зубатов, не понимали или понять не хотели. Им казалось – жить будет легче, если они отвлекут энергию евреев от революционного движения в России, сосредоточив ее на чисто еврейских национальных вопросах. «Надо сионизм поддерживать и вообще сыграть на националистических стремлениях», – писал Зубатов, объясняя свою поддержку еврейских националистов. Значительная часть его агентов были убежденными сионистами. Зубатову казалось, что он использует их в своих интересах. На самом деле сионисты использовали Зубатова и его соратников для создания и развития широкой, хорошо разветвленной сети сионистских организаций.
По сути дела, на деньги полиции и при ее всемерной поддержке возникает мощная антирусская структура, связанная многими нитями с собратьями за рубежом. Пройдет немного времени и эта организация станет одним из главных инструментов разрушения русской государственной власти, передаточным средством мощных антирусских импульсов из-за рубежа.
«… У нас в России… быстрый рост жизни создал множество групп, ничего между собой не имеющих, не знающих, как определить свою родословную, в смысле своей преемственности в отношении к народу».
И все же я был бы не прав, если бы утверждал, что русское образованное общество полностью порвало с ценностями Русской цивилизации. Это невозможно хотя бы в силу генетической заданности, которую нельзя поломать даже в течение нескольких поколений нигилизма. Подспудно многие представители интеллигенции при всем западном воспитании не ощущали себя внутренне людьми западной культуры ибо обладали другим психическим стереотипом, довлевшим над ними на уровне бессознательного. Этот стереотип включал в себя такие характеристики, как обостренное восприятие понятий добра и зла, правды и справедливости, высших целей бытия. Но то, что для коренного национально мыслящего человека было органично и естественно, выражаясь в стройном православном мировоззрении добротолюбия и соборности, у интеллигента, лишенного национального сознания, проявлялось максималистски, абстрактно, с жаждой разрушения, не соразмеряясь с действительностью. Да, этого интеллигента тоже интересовало понятие добра и зла, но у него они превращались в абстракции, отталкиваясь от которых он на основе западных представлений делил людей на хороших и плохих, исходя из западного критерия прогрессивности и реакционности. Правду и справедливость он тоже воспринимал категорически, отталкиваясь от этого же критерия, но без национальной конкретности. И наконец, лишенный национальной почвы, высшие цели бытия он воспринимал по схеме западноевропейского прогресса, как почти автоматический переход от старых форм к передовым. По существу, от всего богатства духовных ценностей Русской цивилизации русский интеллигент сохранял только нравственный настрой (и то не всегда), а в остальном жил идеями западной цивилизации. Это предопределяло его внутреннюю раздвоенность, отсутствие цельности и определенности жизненных позиций. Он испытывал постоянную внутреннюю неудовлетворенность своей жизнью и всем окружающим, ибо нравственный настрой требовал от него других мыслей и поступков. Русский интеллигент не мог быть духовным вождем своего народа, а мог объединить вокруг себя только себе подобных.