С другой стороны, "Не-51" был явно хуже по своим возможностям, чем самолеты "кертисс" и "рата". Он уступал им в скорости, в вооружении, а также в маневренности и скороподъемности, то есть все его характеристики были ниже того качественного уровня, который свойствен самолету-истребителю. Вот почему мы насколько это было возможно, избегали воздушных стычек с самолетами противника, а больше уделяли внимание наземным целям. С летной точки зрения это было прискорбно, так как, в конце концов, именно воздушный бой служит наилучшим подтверждением способностей и мастерства летчика-истребителя. Мы прозвали себя иронически — "узкоколейные истребители". При выполнении приказов у нас на душе оставался осадок, вроде того, что мы браконьеры, которые не используют достойно свое оружие, как это делают настоящие охотники.
Тем не менее не всегда удавалось избежать столкновений с истребителями "кертисс" и "рата", причем каждый раз это вызывало тревогу. Однажды, когда мы атаковали вражеские колонны в непосредственной близости от аэродрома Льянес, который все еще находился в руках у красных, мы слишком поздно заметили самолеты "кертисс", которые взлетели оттуда с намерением перехватить нас. Они собирались разгромить нас наголову. Вместо того чтобы образовать надежный и проверенный оборонительный круг, мои летчики бросились убегать каждый в отдельности сквозь узкие долины Астурийской возвышенности. Надвигалась беда. У меня самого на хвосте висели два "кертисса", и скоро на одном из холмов я заметил поднимавшиеся к небу черные клубы дыма от сбитого самолета.
По возвращении на базу у меня было отвратительное настроение. Естественно, мы были не в полном составе. Созвав всех пилотов вместе, я стал им говорить все, что о них думал, и все еще продолжал говорить, когда приземлился один из пропавших самолетов. Это был лейтенант Нойманн. Он подошел к нашему кружку в тот момент, когда я еще не прекратил потока своих замечаний, и попросил разрешения доложить, чем еще сильнее рассердил меня. "Это никуда не годится", — продолжал я. И снова Нойманн попытался сделать свое сообщение Но только после того, как я выпустил пар, я разрешил ему говорить. В нескольких словах он доложил, что сбил "кертисс", который разбился прямо на аэродроме Льянес. Это был тот самый горевший самолет, который я видел и принял за один из наших.
Мы оказывали поддержку и помощь пехоте националистов и в результате снискали себе популярность среди них. Задача певцов, или трубадуров, так они нас называли, состояла в следующем, защищать пехоту с воздуха, препятствовать неприятельским перемещениям, подавлять огонь артиллерии, мешать переброскам вражеских резервов и расстраивать любые возможные контрнаступления. Поддержка немецких истребителей стала существенной необходимостью при проведении националистами любой военной операции.
У красных не было ничего подобного нашим самолетам поддержки пехоты, однако, безусловно, они многое почерпнули у нас из своего испанского опыта. Любой солдат Восточного фронта Второй мировой войны подтвердит — только благодаря нам русские провели огромные усовершенствования в технике воздушной огневой поддержки в ходе наземных операций. В общем противовоздушная оборона у красных была для нас безвредной кроме нескольких укрепленных пунктов, как, например, Брунете и Теруэль. Лишь незадолго до конца гражданской войны они предприняли огромные усилия, чтобы как-то противостоять нашим разрушительным бомбежкам с помощью противовоздушного огня и истребителей.
В то время наше вооружение и оборудование были сравнительно примитивными. В основном мы летали без радио: оно считалось бесполезной роскошью, потому что еще не очень хорошо работало. Мы летали на расстоянии видимости и обменивались друг с другом условными знаками. Наш "Не-51" мог нести на борту 10 кг осколочных бомб и был вооружен двумя пулеметами, которые надо было перезаряжать рукой после каждой очереди, что очень отличалось от электропневматического устройства, приводимого в действие нажатием кнопки. При перезарядке ты обязательно ударялся суставами пальцев о какое-нибудь препятствие в невероятно ограниченном пространстве кабины, к тому же перегретой. В особо жаркие дни мы летали в купальных трусах, а по возвращении из вылета походили на шахтеров — мокрые от пота, забрызганные маслом, черные от пороховой копоти.
Мы постоянно старались внедрять технические и тактические усовершенствования с целью повышения эффективности нашего вооружения. Я хорошо помню, как мы во время атаки на горные позиции Овьедо впервые применили так называемое "ковровое бомбометание". Конечно, оно имело мало общего с тем, что позднее стали понимать под этим термином союзники. Динамитчики, как называли астурийских шахтеров, которые по большей части и защищали позиции Овьедо, были в прошлом большими мастерами зарываться в землю. На этой дикой, изрезанной ущельями террасе с помощью тех же самых инструментов, которые они использовали в своей профессии в мирное время, они соорудили окопы, укрепления, бункеры, огневые точки и пулеметные гнезда, при этом каждое из этих сооружений представляло собой искусную работу. Оборонительная линия, покрытая такой сетью укреплений, и особенно в руках стойких защитников, если к тому же учитывать средства, которые были в нашем распоряжении, становилась фактически неприступной. С воздуха эта позиция выглядела словно украшения на гробе, поэтому мы окрестили ее "Крышкой гроба". Мы как истребители могли очень немногое сделать против таких укреплений, ибо красные защитники каждый раз буквально исчезали под землей во время наших атак, и наши немногочисленные бомбы разрывались, не принося никакого вреда.
Все это вдохновило нас попытаться провести скоординированную массированную бомбардировку. Мы летели тесным строем низко над долинами, приближаясь с тыла к вражеским позициям. По сигналу все бомбы были одновременно сброшены, так что весь груз кучно упал внизу. Мы назвали это "карликовым бомбовым колпачком".
Мои механики также придумали некий ранний прототип современной напалмовой бомбы, соединив бензиновую смесь — топливо с отработанным моторным маслом, осколочную бомбу с зажигательной. Все вместе это давало огромный разрушающий и воспламеняющий эффект. Это было примитивное, но эффективное устройство. Постепенно шаг за шагом мы набирались опыта и улучшали бомбу по своей собственной инициативе. Подробные сообщения об этом регулярно отсылались в Берлин.
Когда 25 августа пал Сантандер, нас перебазировали под Льянес, где был самый забавный или странный аэродром, с которого я когда-либо взлетал. Он располагался на плато, северная сторона которого отвесно падала прямо в море, а оставшиеся три стороны были непомерно высоки, так что это более всего походило на взлет с крыши небоскреба, расположенного на морском берегу. Для того чтобы предотвратить падения с данного теннисного корта, с трех сторон летного поля были воздвигнуты прочные проволочные заграждения.
Если оставить в стороне необыкновенную красоту летного поля — с одной стороны вид на голубой Бискайский залив, а с другой стороны вид на астурийские скалы вплоть до самой вершины пика Европы, — Льянес обладал существенным преимуществом, потому что располагался близко к линии фронта. С этого аэродрома мы совершали до семи вылетов в день и должны были вновь заправляться горючим только после каждого второго вылета. Когда же на подходе нас ожидали особенно хорошие цели или же когда дело становилось жарким мы даже оставляли двигатели работающими, пока нас снаряжали новыми бомбами и боекомплектом.
Несмотря на отчаянную и очень упорную оборону, наваррские бригады занимали одну позицию за другой. К 21 октября они взяли Хихон, последний оплот красных на севере. "Рурская область" Испании теперь была в руках Франко, а из пятидесяти испанских провинциальных городов тридцать пять находились под его контролем.
Мы осматривали достопримечательности Хихона, так всегда поступая в тех местах, взятие которых не обошлось без нашего участия. Осматривая только что захваченные районы, мы тем самым приобретали значительный опыт, да и, кроме того, нам предоставлялась возможность установить новые или возобновить старые контакты с наземными вооруженными соединениями. Одной из особенностей гражданской войны в Испании было то, что линия фронта редко проходила достаточно определенно, даже сами войска порой находились в неведении относительно ее четкой демаркации. По этой причине мы однажды потеряли троих наших летчиков, которые неожиданно для себя приземлились в расположении красных за пределами Бильбао.
После падения Хихона наступило одно из привычных на фронте временных затиший. Готовилось новое наступление на юго-западе Мадрида, но перед тем, как оно началось, неприятель вдруг сам перешел в наступление на арагонском участке фронта, яростно атаковав Теруэль. На протяжении всего этого времени эскадрильи легиона постоянно перебрасывали с одного места на другое, совершенно без какого-нибудь плана или замысла. В связи с этим мы посчитали, что длительная подготовка новых жилищ каждый раз отнимала бы много времени, заставляла делать лишнюю работу и, как следствие, вызывала бы общее недовольство. Поэтому мы задумали превратить поезд в некое подобие каравана на колесах, который бы служил нашим постоянным жилищем. Так что всей нашей компании пришлось принять участие в этой работе.
Наступил новый этап — мы строили, красили, сооружали, чистили от грязи, доставали необходимое и обустраивали наше жилье. Зато спустя несколько дней все мы — летчики, механики, вспомогательные и наземные службы — перебрались в наш новый караван-поезд, состоявший из 12 пассажирских вагонов, где были не только помещения для жилья, но и служебные помещения, мастерские, комната отдыха, кухня и прочие удобства, столь необходимые для базы истребителей во время ее активных действий. Теперь, переезжая, мы только присоединяли наше жилище на колесах к локомотиву и отправлялись в путь, уже нисколько не беспокоясь о новых квартирах. Самолеты, конечно, следовали за нами по воздуху. Каждый из нас был счастлив и доволен. С того самого момента нашим девизом стало: "Нет больше войны без нашего караван-поезда".
За повторное взятие Теруэля очень многие заплатили своей жизнью, поскольку обе стороны сражались с небывалым ожесточением. Здесь мы неожиданно для себя столкнулись с высокой концентрацией зенитного огня, включая и 20-мм зенитки "верлинген", которые применялись впервые и оказались очень эффективными. По-видимому, красные ясно осознали, что на карту поставлено нечто большее, чем просто город, три четверти которого к тому же были разрушены, и смогли организовать упорную и успешную оборону. Запланированное после захвата обратно Теруэля дальнейшее наступление войск националистов выдохлось, частично и оттого, что выросла воздушная активность противника, да и оборона заметно улучшилась. Красные бомбардировщики "мартин" постоянно наносили бомбовые удары и обстреливали наши аэродромы вокруг местечка Каламо, а также другие цели, так что мы часто были вынуждены быстро кидаться ничком на землю.
Тем не менее результативному и безрассудному Бальтазару удалось сбить четыре самолета примерно за такое же количество минут.
Под Каламохой мы познакомились с ребятами из эскадрилий Франко, летавшими на "Не-51", и обрели в них настоящих друзей. Испанцы были очень смелыми летчиками, они преодолевали технические и практические летные трудности, обусловленные незнакомым оборудованием, с присущим им ярко выраженным боевым духом.
В испанских националистических эскадрильях летчики-истребители летали на итальянских "фиатах" и зачастую действовали совместно с истребителями "Ме-109" легиона "Кондор", действуя сплоченно и дружно. Их соединения бомбардировщиков состояли в основном из захваченных самолетов "прага" и немецких "Ju-52", причем достигали совершенно замечательных результатов, особенно если учитывать их изношенные и плохо действующие самолеты.
Во время очень холодной зимы 1937/38 года боевые вылеты были прекращены. Стояли почти 20-градусные морозы, которые разрушили все наши представления о солнечном юге. Войска националистов Франко, в особенности части генерала Мороса, африканца из Йахо, страшно страдали от жестоких морозов, они даже не имели зимнего обмундирования. Мы тоже плохо переносили мороз, так как испытывали нехватку угля. В один из новогодних дней, промерзнув до костей и при отвратительной видимости — холмы были в облаках, я атаковал вражеское скопление бронированных машин и танков. Из-за малой высоты наши самолеты были изрешечены осколками наших же собственных бомб.
В тот момент положение дел под Теруэлем было критическим, что требовало от нас отдачи всех сил. Линия фронта приобрела форму вытянутой сосиски, на одном конце которой и располагался город. Посередине проходила дорога, единственная связующая нить, причем по обеим се сторонам вдоль холмистых склонов располагались позиции красных. Во время одного из своих вылетов я попал под оружейный обстрел из окопов на расстоянии около 1500 ярдов (примерно 1400 м) от дороги.
Одна из пуль, как я узнал позже, прошила крыло самолета, вторая просвистела сквозь ручку насоса и застряла в приборной панели, а третья пронзила один из моих летных ботинков. Нога ужасно зудела, и по пути домой я полагал, что мой ботинок полон крови. Сам факт обстрела имел большое значение, так как противник явно готовился к наступлению на этом находившемся в опасности участке дороги. Я доложил об этом командованию и в качестве подтверждения предъявил свой поврежденный ботинок. Однако, когда ботинок на мне разрезали, причем я с любопытством смотрел на свою первую боевую рану, оказалось, что нуля только слегка оцарапала ногу, оставив синеватый след. На самом деле я не потерял ни капли крови.
Вскоре после этого происшествия я получил поздравление в свой адрес от лица соединения "Рихтгофен". В нем говорилось, что позже красными было предпринято наступление, поддержанное бронедивизионом как раз с того места, где они обстреляли меня. Благодаря моим сведениям это наступление было быстро отражено при активном участии нашей эскадрильи.
В январе 1938 года Франко сформировал национальное правительство в Бургосе, которое незамедлительно признали Германия и Италия, Для меня самого политические события и в Испании, и в Германии прошли как кинофильм на фоне моей ежедневной деятельности. Несмотря на это, я хорошо помню, что лозунг "Мы сражаемся на неправой стороне" в то время уже начал циркулировать в рядах легиона "Кондор". Естественно, это говорилось несколько иронически, однако какое-то зерно истины в этом было. Вот поэтому мы и уважали военные достижения наших противников. Тогда была боязнь, что Каудильо мог преследовать политические цели, которые далеки от наших понятий о необходимом новом порядке. Источники огромной социальной неудовлетворенности среди испанцев, подлинные причины этой ужасной гражданской войны, казалось, проистекали из страшной разницы между бедными и богатыми. С одной стороны — нищета народных масс, которые не имели ни собственности, ни прав, а с другой — огромное влияние крупных землевладельцев — потомственных аристократов и церкви.
Между прочим, этот лозунг часто применялся в обратном смысле. Над нашей территорией мы летали над колоннами всевозможных скоплений сил и средств, над незамаскированными артиллерийскими позициями. С другой стороны, на территории противника едва можно было различить какое-либо передвижение. Все было искусно закамуфлировано. Нужно было иметь наметанный глаз, уметь глубоко просовывать свой нос в явно безжизненный пейзаж поля битвы для того, чтобы обнаруживать цели для атаки. Вот почему многие из нас хотели быть на противной стороне, где, казалось, стоит только захотеть, и можно без особого труда достичь больших успехов. Пренебрежение маскировкой с нашей стороны и тщательная предусмотрительность со стороны неприятеля — все это было естественным следствием превосходства националистов в воздухе.