Сергей Филиппович Скрижинский, ныне — начальник отдела сложных экспертиз Ленинградского областного бюро судебно-медицинской экспертизы, участвовавший тогда, в 1973 году, в осмотре места происшествия, вспоминает об этом так:
«23 апреля 1973 года я дежурил по Управлению и первую половину дня занимался осмотром трупа мужчины, сгоревшего в своей квартире, в Выборгском районе. Когда осмотр закончился, выяснилось, что машины для дежурной группы нет, поэтому следователь Иванова пешком отправилась к себе в прокуратуру, а я сел на трамвай и поехал через Литейный мост.
Проезжая ГУВД, я заметил суету возле парадного подъезда — вокруг него носилась вся дежурная часть, толпилось руководство главка, еще какие-то люди, подъезжали и отъезжали машины…
Не успел я подойти к зданию главка, как меня схватили за руку с экспертным портфелем и буквально затолкали в машину начальника штаба ГУВД.
Мы куда-то поехали, в дороге я пытался выяснить у водителя, что произошло и куда меня везут, но водитель хранил молчание: шоферы таких боссов обычно молчаливы. Все, что мне сказали: „Там узнаете, доктор“.
Когда мы выехали на Московское шоссе, нам навстречу потоком пошли желтые ГАЗики оперполка, их было больше двадцати; тут я окончательно утвердился в мысли, что случилось что-то чрезвычайное. В аэропорту нас встретили серьезные мужчины, одетые в хорошие серые костюмы, и повели на летное поле, к дальней взлетно-посадочной полосе. Мне объяснили, что произошла неудачная попытка угона самолета.
Громадная махина самолета стояла, уткнувшись носом в землю; я согласился влезть в самолет только после того, как меня заверили, что опасности нет, там уже поработали саперы.
Обшивка передней двери была покорежена, в салоне перед кабиной пилотов передние кресла были вывернуты, на полу валялось огромное количество леденцов в синих и красных обертках. Везде следы крови…
Осмотр проводили под видеозапись, в моей практике это было впервые, я тогда вообще в первый раз увидел видеокамеру. Из самолета уже вытащили и положили рядом на землю верхнюю часть туловища бортмеханика, который, как я услышал на месте происшествия, был послан для переговоров с террористом; нашел я также и часть лицевого скелета. Из сопла самолета достали часть ноги, — тогда еще было непонятно, чьей. Обнаружили и часть руки, и стало ясно, что она принадлежала террористу, поскольку к ней было привязано какое-то устройство, цилиндрической формы, светлого металла; конечно, от него остался только фрагмент.
Прямо там, на месте, мы попытались реконструировать механизм происшествия; похоже было, что бортмеханик в момент взрыва обхватил террориста вместе со взрывным устройством и попытался таким образом погасить взрывную волну…
Краем уха я услышал, что ведется тщательная проверка пассажиров — не находился ли кто-то в преступной связи с террористом…» Да, это действительно было чрезвычайное происшествие.
Осмотр места событий производился два дня. Место происшествия сразу же взяли под охрану, а пассажиров отвели в специально приготовленное помещение.
Носовая часть самолета, как указано в протоколе осмотра, опиралась «на грунт аэродрома в десяти метрах от обочины взлетно-посадочной полосы. Обтекатель и антенна радиолокатора, а также створки ниши передней ноги самолета разрушены».
Передняя входная дверь отсутствовала, проем ее в задней и нижней частях был деформирован, с двери свисали обрывки звукотеплоизоляции, от десятого до одиннадцатого шпангоута самолета с левой стороны фюзеляжа имелись многочисленные разрывы обшивки. На протяжении нескольких сотен метров на покрытии взлетно-посадочной полосы просматривались прерывистые следы касания носовой части самолета, которые затем перешли в непрерывный след, продолжавшийся до полной остановки самолета.
«С правой стороны воздухозаборного канала левого двигателя, — гласил протокол, — обнаружена вмятина неправильной формы. На нижней части указанного носка имеются многочисленные пятна и мазки, по цвету похожие на кровь. Такие же следы — на носке крыла на расстоянии двух метров от гондолы левого двигателя, а также на нижней ее части».
Сотрудники КГБ, производившие осмотр, зафиксировали значительные разрушения и в пассажирских кабинах самолета, и в подсобных помещениях. Особенно велики разрушения были там, где располагалась кухня.
«В помещении буфета-кухни и на креслах переднего пассажирского салона беспорядочно расположены обломки оборудования кухни, декоративной отделки помещений, а также отдельные пропитанные кровью размозженные человеческие мягкие ткани и кости»… Что и говорить, жуткое зрелище…
«Из-под обломков, находящихся в помещении буфета-кухни у правого борта самолета, — методично диктовал ассистент Первого медицинского института, дежурный эксперт Скрижинский, — извлечена правая нижняя конечность, травматически ампутированная на уровне верхней трети бедра. На ней имеется черный полуботинок и темно-синий безразмерный носок»…
К тому времени, как эксперт Скрижинский приехал в аэропорт, из самолета уже извлекли и положили на медицинские носилки возле носовой части самолета человеческие останки: верхнюю часть мужского туловища В до уровня живота, на руках были оторваны кисти. «Крепкий был мужчина, Я прокомментировал эксперт Скрижинский, — шея короткая, толстая, грудная клетка широкая». При надавливании на грудную клетку трупа в ходе наружного осмотра изо рта явственно ощущался запах алкоголя.
Судя по остаткам одежды на трупе, это он был террористом: темно-синий хлопчатобумажный прорезиненный плащ, зеленая, в темную клетку, хлопчатобумажная рубашка, нижняя рубашка из трикотажа голубого цвета. Так описывали одежду террориста свидетели.
Рядом с останками террориста на носилках лежала верхняя часть туловища другого мужчины: туловище до уровня нижнего отдела грудной клетки, на правой руке кисть оторвана с частью предплечья, на левой руке кисть сохранилась, но имела множественные повреждения. «Лоб широкий, брови прямые, глаза серо-зеленые, нос прямой, длинный, подбородок прямой». Сохранившаяся на этом трупе одежда указывала на принадлежность покойного к гражданской авиации: белая нейлоновая сорочка, черный галстук-регат, светло-серый шерстяной свитер…
Мягкие ткани по всем линиям отделений конечностей и обоих туловищ, как констатировал эксперт Скрижинский, были размозжены и пропитаны кровью.
Части трупов были отправлены в морг, где из них буквально по кусочкам сложили тела двух погибших.
А осмотр самолета продолжался.
В самолетах такой конструкции пассажиры и экипаж размещались в двух герметических кабинах, разделенных между собой перегородкой по одиннадцатому шпангоуту фюзеляжа. Сообщались кабины через герметически закрывающуюся дверь.
Пассажирские помещения состояли из трех кабин: передней на тридцать мест, средней на пятнадцать мест и задней на пятьдесят пять мест. Имелись еще буфет-кухня (для хранения, подогрева и раскладки пищи; это помещение располагалось между кабиной экипажа и пассажирскими кабинами), гардеробы, вестибюль и туалеты (в хвостовой части фюзеляжа и в конце задней пассажирской кабины).
И в пассажирских кабинах, и в подсобных помещениях зафиксированы значительные разрушения; особенно они были велики в помещении буфета-кухни. Перегородка, отделявшая буфет-кухню от пассажирской кабины, полностью разрушена; стол для подносов оторван от пола отсека и опрокинут. По помещению буфета-кухни и на креслах переднего пассажирского салона беспорядочно разбросаны обломки кухонного оборудования, декоративной отделки помещений, а также отдельные пропитанные кровью размозженные человеческие мягкие ткани и кости.
Тем временем воинское подразделение в количестве ста двадцати человек под руководством оперуполномоченного отдела УКГБ лейтенанта Черемина прочесывало местность, прилегавшую к взлетно-посадочной полосе. Солдаты тщательно осматривали каждый клочок поля размерами, ни много ни мало, — шесть квадратных километров.
За семь с половиной часов напряженных поисков ими было обнаружено немало: отброшенная взрывом поврежденная дверь самолета ТУ-104Б, травматически ампутированная человеческая нога с ботинком и остатками брюк, а кроме этих страшных находок — множество документов, проливших свет на происшествие: паспорт на имя И. Е. Бидюка, 1926 года рождения (10 марта), уроженца села Перерослое Плужнянского района Хмельницкой области, его же военный билет, пенсионное удостоверение, удостоверение к медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», удостоверение к юбилейной медали «XXX лет Советской армии и Военно-морского флота», авиационный пассажирский билет на имя Бидюка, выданный на рейс 07.04.73 по маршруту Днепропетровск — Тбилиси, еще один билет — на рейс Ленинград — Москва, несколько фотографий, бланк эпикриза истории болезни Бидюка из психиатрического отделения Днепропетровской областной больницы от 16 июня 1971 года. Справки, обрывок газеты с сообщением о катастрофе японского самолета, случившейся 28 ноября 1972 года. А еще — белый почтовый конверт с обгоревшими краями, с обрывком текста: «…мандиру самолета». А внутри конверта лежали два листа из школьной тетради в клетку. Лейтенант Черемин, которому передали находку, развернул их и увидел слова, написанные фиолетовыми чернилами: «…Для чтения пять минут…».
Начальником Следственного отдела Управления Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР по Ленинградской области было возбуждено уголовное дело по факту покушения на измену Родине. Тогда начальником У КГБ по Ленинградской области был генерал-лейтенант Носырев.
Дело приняли к своему производству начальник отделения Следственного отдела У КГБ по ЛО майор Анисин и старший следователь майор Блинов.
Что же установило следствие?
Ничто не предвещало трагедии, когда в 14 часов 18 минут 23 апреля самолет ТУ-104Б бортовой номер 42505 вылетел из аэропорта «Шоссейный» рейсом 2420 по маршруту Ленинград — Москва. Регистрация и посадка пассажиров прошла как обычно, без происшествий. Металлоконтроля, без которого теперь не обходится оборудование ни одного аэропорта, тогда не применяли…
На борту находились пятьдесят один пассажир и шесть членов экипажа.
Оставалось много свободных мест, поэтому пассажиров попросили занимать ближний к хвостовой части салон.
Сюрпризы начались через двадцать пять минут после взлета и набора высоты.
Стюардессы Лида Еремина и Марина Хохрева хлопотали в буфете перед пилотской кабиной, когда к передним рядам кресел подошел мужчина, средних лет, даже, скорее, пожилой, положил на сиденье портфель и протянул Ереминой белый бумажный конверт, попросив срочно передать его экипажу. Стюардесса прошла на кухню и сообщила своей напарнице Хохревой про конверт и мужчину. Они решили посмотреть, что в конверте, и когда стали читать находившуюся в нем записку, вдруг услышали требование пассажира в угрожающей форме: срочно передать письмо!
Пассажир в это время приблизился к проему, ведущему на кухню, и они с ужасом увидели, что в руке он держал какой-то прибор в виде металлического цилиндра, а палец руки лежал на кнопке. Девушки кинули беспомощный взгляд в сторону других пассажиров, и к ним тут же подошел, встав со своего места, военнослужащий в капитанской форме — А. К. Попов.
Мгновенно оценив обстановку, он, стараясь не делать лишних движений, тихо спросил террориста: «Что ты делаешь? Ведь в салоне женщины, дети!»
Террорист, не выпуская из рук взрывного устройства, приказал ему: «Капитан, руки вниз, шаг назад!» И предупредил, что если капитан попытается его удержать, он будет падать, и взрыв все равно произойдет.
«Кнопку я держу нажатой; стоит отпустить ее — и будет взрыв!..»
Хотя весь разговор с капитаном занял несколько минут, террорист все более возбуждался, нервничал, пока не приказал немедленно уйти, иначе он взрывает самолет. Попову ничего не оставалось делать, как подчиниться из опасения навредить неповиновением. Он отошел и сел в салоне.
Остается поражаться, как хладнокровно и умело стал действовать с этой минуты весь экипаж корабля: стюардесса Марина Хохрева, ведя себя внешне совершенно естественно, взяла в одну руку поднос, а другой рукой нажала на кнопку, подала в кабину сигнал об опасности.
Командир корабля В. М. Янченко приказал бортмеханику В. Г. Грязнову выйти в салон, штурман Н. Ф. Широков проводил его и закрыл за ним дверь пилотской кабины.
Через некоторое время Грязнов принес конверт. В нем находилось письмо, из его содержания командир корабля понял, что пассажирам и экипажу угрожает опасность: «…Я решил, — выхватил взгляд Янченко строки послания, — не имея надежды на жизнь, перейти от слов к делу…».
Командир корабля включил сигнал бедствия и доложил диспетчеру контроля в аэропорту «Ленинград» о случившемся. И после этого попросил бортмеханика Грязнова прочитать все содержание письма. Злоумышленник требовал лететь в Стокгольм.
Командир корабля взял курс обратно, на Ленинград. Он рисковал: человек с взрывным устройством в руках мог по виду из иллюминаторов догадаться, что самолет летит обратно…
Грязнов в глазок двери увидел, что злоумышленник находится прямо перед дверью пилотской кабины. Второй пилот — В. М. Кривулин — по команде Янченко взял оружие и встал около двери, чтобы предотвратить проникновение в кабину.
Штурману и бортмеханику командир корабля приказал выйти в буфет и на месте решить, какие действия следует предпринять, чтобы обезвредить злоумышленника. Они вышли в помещение буфета, находящееся сразу за дверью пилотской кабины.
Вскоре штурман вернулся в кабину и сообщил что в руках у негодяя металлический предмет длиной около двадцати сантиметров, десять-двенадцать сантиметров в диаметре, с проводами и кнопкой, палец злоумышленник все время держит на кнопке. «Выйди в буфет, — предложил ему командир. — Попробуйте вместе с Грязновым отвлечь его, заведите разговор о том, что до Швеции долететь не сможем, предложите сесть в Финляндии».
Штурман Широков кивнул, вышел из пилотской кабины и присоединился к Грязнову, который уже стоял рядом со злоумышленником и вел какой-то разговор. Они в два голоса стали говорить ему про Финляндию, про то, что до Швеции не хватит топлива, но террорист — на вид простоватый пожилой провинциальный дядька — оказался не так доверчив, как они надеялись.
На посадку в Финляндии он категорически не соглашался и настаивал, чтобы его пустили в пилотскую кабину. Пока они заговаривали ему зубы, самолет подлетел к Ленинградскому аэропорту, в окна они видели, что находятся на высоте 500