"Куликовская битва достопамятна не только храбростию, но и самым искусством", — утверждали. М. Карамзин (39, 392). Действительно, отчаянный риск и личное мужество соединились в ней с холодным и точным расчетом полководца.
Куликовская битва. 8 сентября 1380 г.
Свое войско Дмитрий построил на Куликовом поле в обычном для того времени порядке: в центре — большой полк, по сторонам — полк левой и полк правой руки. Необычным, однако, было помещение впереди конного сторожевого полка и стоявшего за ним передового полка. Задача первого из них состояла в том, чтобы не дать татарским лучникам безнаказанно обстреливать основные русские силы до начала самого сражения. Передовой полк должен был ослабить удар татарской конницы в центре. Другой особенностью расположения русского войска было выделение многочисленного засадного полка, укрывшегося на левом фланге позиции, в Зеленой дубраве. Впрочем, идея выделения засадного полка была, конечно, достаточно традиционной в военном искусстве того времени. Главная сложность заключалась в том, чтобы увести полк незаметно для противника и точно выбрать время для атаки. Понимая это, Дмитрий поручил засадный полк своему двоюродному брату Владимиру Серпуховскому и опытнейшему воеводе Дмитрию Боброку. На случай внезапного прорыва татар в тыл Дмитрий оставил позади строя своих полков весомый резерв — отряд князя Дмитрия Ольгердовича.
Много полководческого искусства требовалось для правильного распределения сил по полкам. "Гвардия" — закаленные в боях княжеские дружинники, рядовая конница, пехота — все должны были стать там, где они могли принести наибольшую пользу. Источники свидетельствуют о том, что "уряжал полки" воевода Дмитрий Боброк. Несомненно, его план был согласован с великим князем Дмитрием Ивановичем.
Поздним утром 8 сентября 1380 г., когда рассеялся туман, Мамай двинул тысячи своих всадников и пехотинцев на русские полки.
Описать ход самой битвы, продолжавшейся около четырех часов, так же невозможно, как описать боль и смерть. "Изо всех добродетелей одна храбрость сродни безумию", — утверждал Плутарх. Десятки тысяч обезумевших от ненависти людей, рубивших, резавших, коловших, душивших друг друга в страшной давке, — такова была апокалипсическая картина Куликовской битвы, единственным безучастным зрителем которой был сам Всевышний.
Небесное воинство помогает русским воинам в Куликовской битве. Миниатюра из Лицевого летописного свода. XVI в.
Ныне, глядя на Куликово поле с высоты Красного холма, где высится огромная чугунная колонна — памятник мужеству наших предков, — трудно представить себе, что на этих ничем не примечательных склонах — то зеленеющих озимыми, то золотящихся спелыми колосьями — вершилась история Руси. Лишь иногда, когда проснувшийся северный ветер погонит по широкому степному небу табуны розовых облаков, Куликово поле словно оживает. Тени облаков скользят по его впадинам и возвышенностям, точно несущиеся в атаку полки. Все вокруг наполняется призрачным движением и каким-то беспокойством. Солнце — этот великий режиссер, не нуждающийся в присутствии зрителей, — вновь и вновь разыгрывает на огромной сцене Куликова поля величаво-трагическое действо извечной борьбы света и тьмы…
Уничтожив сторожевой и передовой полки, но изрядно растратив при этом свой наступательный пыл, ордынцы обрушились на большой полк. Своего рода тараном служила фаланга нанятой Мамаем генуэзской пехоты. Отлично вооруженные, закованные в броню, наемники медленно, но неотвратимо двигались вперед, оставляя за собой широкий кровавый след.
И все же большой полк устоял.
Тогда Мамай усилил давление на левый фланг русских, бросил туда свой резерв. Ослабевший полк левой руки был оттеснен к Непрядве. Возникла угроза прорыва татар в тыл большого полка. Но тут удар в тыл получили сами татары, наседавшие на полк левой руки: из Зеленой дубравы в решающий момент ударил засадный полк. Внезапность и стремительность нападения повергла татар в смятение. Увидев это, русские усилили натиск. Не выдержав, "поганые" дрогнули и обратились в бегство.
Такова была общая канва хода сражения. Можно лишь гадать, было ли отступление полка левой руки заранее намеченным маневром, имевшим целью "развернуть" татар спиной к Зеленой дубраве, откуда готовился удар засадного полка, или же этот поворот событий был вызван приказами Мамая о наступлении на левый фланг русских. Но так или иначе именно удар засадного полка решил исход сражения. Это позволило некоторым древнерусским писателям — а вслед за ними и историкам — считать главным героем битвы князя Владимира Серпуховского. Что можно сказать на сей счет? Действительно, серпуховской князь был отменным воином. Однако в период борьбы с Мамаем он был лишь "правой рукой" Дмитрия, но отнюдь не "головой" всего дела.
После окончания битвы посланные Владимиром воины едва отыскали великого князя. Он лежал без чувств под поваленной березой. Его привели в сознание. Весть о победе придала Дмитрию силы. Он поднялся, сел на коня и вместе с Владимиром поехал осматривать поле сражения. Вид его был ужасен. Повсюду лежали горы трупов, стонали и кричали раненые. А высоко в небе уже неторопливо кружили орлы…
Куликовская победа оказала воздействие на весь ход русской истории XIV–XV вв. Глядя на прошлое из будущего, можно сказать, что она была началом конца ордынского ига над Русью. Крупнейшие русские историки сходились на том, что эта победа имела прежде всего политическое значение.
"Мамаево побоище, — утверждал Н. М. Карамзин, — еще не прекратило бедствий России, но доказало возрождение сил ее и в несомнительной связи действий с причинами отдаленными служило основанием успехов Иоанна III, коему судьба назначила совершить дело предков, менее счастливых, но равно великих" (39, 76).
С. М. Соловьев рассматривал Куликовскую битву в контексте противостояния Европы и Азии. Она должна была "решить великий в истории человечества вопрос — какой из этих частей света восторжествовать над другою?" Победа на Куликовом поле "была знаком торжества Европы над Азиею" (59, 278). В. О. Ключевский подчеркивал другую сторону события — внутриполитическую: "…Почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и под московскими знаменами одержала первую народную победу над агарянством. Это сообщило московскому князю значение национального вождя северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же" (42, 22).
Заметим, что именно это превращение московского правителя в "национального вождя", организатора борьбы с внешней опасностью открыло путь к небывалому росту его личной власти. Свободу от "поганого царя" — хана Золотой Орды — и его исторических наследников пришлось выкупать признанием необходимости собственного вездесущего и всемогущего деспота — "государя всея Руси".
Едва успела Москва отпраздновать победу и оплакать павших на Куликовом поле, как новые военные тревоги застучались в ее ворота. Мамай ушел в свои степи и там собрал "остаточную свою силу" — новое войско. Правитель Орды был готов на все во имя мести. Он, не торгуясь, отдавал генуэзцам татарские владения в Крыму, требуя за это военной помощи. Новая армия Мамая росла не по дням, а по часам.
Опасность грозила Москве не только с юга, но и с запада. Там ждал своего часа литовский князь Ягайло. Не без умысла опоздал он на соединение с Мамаем. Война против православной Руси на стороне "поганой" Орды могла обострить его конфликт с влиятельной литовской аристократией русского происхождения, а также восстановить против него церковь.
Уклонившись от участия в битве, Ягайло сохранил свою армию и оказался в выигрышном положении. В любой момент он мог пойти по пути Ольгерда и начать большую войну с Москвой. А между тем цвет московского воинства, его "узорочье", остался лежать в братских могилах Куликова поля.
Погребение русских воинов, павших на Куликовом поле. Миниатюра из Лицевого летописного свода. XVI в.
Тревоги Дмитрия были не напрасны. И если Ягайло, занявшись борьбой со своим дядей Кейстутом, не мог в 1381–1382 гг. причинить Москве особого вреда, то степная угроза оставалась "дамокловым мечом" над головой московского князя. Зимой 1380–1381 гг. Мамай изготовился к новому походу на Русь. Однако судьба — Сергий назвал бы ее Божьим промыслом — послала Мамаю могущественного соперника. Из-за Волги пришел воинственный "царь" Тохтамыш. Навстречу ему Мамай двинул собранное для похода на Русь войско. В. битве "на Калках" — вероятно, на той же реке Калке, где 31 мая 1223 г. погибло от рук татар русское войско, — Тохтамыш разгромил Мамая. С небольшим отрядом поверженный властелин степей ушел в Крым. Посланная Тохтамышем погоня шла за ним по пятам. Мамай направился в Кафу (Феодосию), где надеялся найти убежище или же бежать морем. Однако местные власти не захотели портить отношения с новым ордынским "царем". Они впустили Мамая в город, но лишь затем, чтобы здесь расправиться с ним. И сам темник, и вся его свита были перебиты, а их имущество разграблено. Довольный таким исходом дела, Тохтамыш сохранил за кафинцами все те земли и привилегии, которые им в свое время дал Мамай.
Задолго до окончательной победы над Мамаем, осенью 1380 г., Тохтамыш отправил на Русь своего посла с извещением о своем возвышении в Волжской Орде. Русские князья "посла его чествоваше добре"*. Не откладывая, они отправили к новому хану своих "киличеев" (послов) с дарами. Однако, вопреки давней традиции, никто из князей не явился лично к новому "царю".
29 октября 1380 г. отправил своих "киличеев" и князь Дмитрий Иванович. А уже 1 ноября начался созванный им княжеский съезд. Необходимо было выработать общую позицию по отношению к Тохтамышу, добиться "единачества" перед лицом новой опасности. Об итогах этого съезда летописи, как обычно, умалчивают.
Летом 1381 г. московские послы вернулись от Тохтамыша "с пожалованием и со многою честью". Их возвращение ждали со страхом и надеждой. Летописец откровенно объясняет причины всеобщей тревоги — "оскуде бо вся земля Русская от Мамаева побоища"* (16, 72).
Вслед за русскими "киличеями" из Орды явился большой — около 700 сабель — отряд, сопровождавший нового посла, "царевича" Акхозю. Однако после Куликовской битвы татары уже не могли свободно разъезжать по Руси. "Царевич", по свидетельству летописи, "дошед Новагорода Нижняго, и возвратися вспять, а на Москву не дерзну ити, но посла некоих от своих татар, не во мнозе дружине, но и тии не смеаху"* (16, 70). Несомненно, посол живо описал хану свои впечатления о пребывании на Руси. Заключив союз с Ягайло, Тохтамыш стал обдумывать план будущей войны с Дмитрием Московским.
Летом 1382 г. хан выступил в поход на Русь. Стремясь нагрянуть внезапно, он начал с того, что приказал перебить всех русских купцов на Волге. Горький опыт Мамая многому научил нового ордынского "царя". Впрочем, он и сам был незаурядным полководцем и правителем восточного типа, способным учеником своего наставника и покровителя Тимура — знаменитого среднеазиатского завоевателя, "Чингисхана XIV столетия".
Тела зарезанных русских купцов поплыли вниз по Волге, а их корабли хан использовал для переправы своих войск. Некому теперь было послать московскому князю "поломянную" весть об опасности.
Первыми узнали о приближении Тохтамыша нижегородский и рязанский князья. И вновь, как и в 1380 г., обманул надежды своего зятя Дмитрия Московского старый суздальский князь Дмитрий Константинович. Он не только не пришел на помощь Москве, но даже отправил к "царю" своих сыновей — Василия и Семена. Они привезли Тохтамышу дары, выразили покорность. Оба княжича вместе с ханским войском пошли на Москву.
На границе рязанских земель хана встретили бояре князя Олега Ивановича. Поклонившись ему и поднеся дары, они провели ордынское войско в обход рязанской земли, указали безопасные броды на Оке и прямую дорогу к Москве. Сам князь Олег в эти дни почел за лучшее уехать в Брянск, к сестре.
Когда разведка сообщила московскому князю о движении Тохтамыша, он попытался вновь, как и в 1380 г., собрать воедино всю боевую силу Северо-Восточной Руси. Срочно был созван княжеский съезд. Однако он выявил лишь всеобщее уныние, "неединачество и неимоверство" (16, 72). Как в худшие времена, повсюду воцарились растерянность, малодушие, эгоизм.
Эти дни, должно быть, стали самыми тяжелыми в жизни князя Дмитрия. Едва успев ощутить упоительное чувство свободы и всемогущества, он вновь задыхался от унизительного бессилия. Страдания князя усугублялись презрением тех, кто еще недавно рукоплескал его победе. Его окружило всеобщее отчуждение. В нем вдруг увидели единственного виновника всех несчастий. Он разгневал Мамая, и за его "обиду" на Куликовом поле полегли многие князья, бояре, тысячи лучших русских воинов. Он не сумел поладить с Тохтамышем, а теперь вновь требует, чтобы вся Русь расплачивалась за его дерзость. Никто уже не вспоминал о том, как Дмитрий своими войсками закрывал Мамаю дорогу на Нижний Новгород и Рязань. Все искали оправдания своему унижению и бессилию, обвиняя во всех грехах московского князя.
Дмитрий понял, что ему не на кого рассчитывать, кроме самого себя и своих бояр. Где-то в середине августа московским правительством был принят план действий. Москву решено было срочно готовить к осаде. Каменные стены спасли ее от Ольгерда. Теперь хорошо послужат они и от Тохтамыша. В городе останутся бояре и митрополит Киприан, за которым был уже послан в Новгород срочный гонец. Князь Владимир со своим полком отойдет к Волоку Ламскому и оттуда будет грозить "царю" внезапной атакой, подобной той, что опрокинула за Доном полчища Мамая.
Если Тохтамыш, не сумев взять Москву, пойдет на Тверь, Владимир соединится с войсками Михаила Тверского и даст бой "поганым". Если же Михаил, спохватившись, все же пришлет подмогу московскому князю, Владимир пойдет с ней на выручку осажденной Москве. Прямая торная дорога от Москвы на Тверь проходила в то время именно через Волок Ламский.
Сам великий князь не должен оставаться в Москве или быть где-нибудь поблизости. Тохтамыш пришел сводить счеты именно с ним. Его алый плащ для хана — как красная тряпка для быка. Увидев, что Дмитрия нет и в помине, хан скорее пойдет на мировую и оставит Русские земли. А между тем Дмитрий поедет в Кострому. Там он соберет войско. Туда придут к нему ростовские и ярославские князья с дружинами, если хан двинется на их владения. Туда подтянутся и белозерцы, да и вся заволжская лесная вольница. Накопив силу, он двинется с ней к Москве. Чтобы москвичи не заподозрили князя в измене, он оставил в городе на попечение бояр свою княгиню.
Решено было сжечь вокруг Кремля все деревянные строения, чтобы не оставить татарам бревен для "примета" к стенам крепости. По предложению духовенства, велено было собрать в Кремль всю "святость" из окрестных церквей и монастырей, в том числе и книги.
Захватив Серпухов и опустошив южные уезды московского княжества, войско Тохтамыша 23 августа 1382 г. подошло к Москве.
В городе к этому моменту сложилась крайне напряженная обстановка. Переполненный беженцами, он задыхался от тесноты, В народе возникали и с быстротой молнии распространялись всевозможные панические слухи. Предрекая скорую погибель от татар, иные призывали хоть напоследок погулять, попить медов из княжеских и боярских погребов. Прибывший в Москву за два дня до подхода Тохтамыша митрополит Киприан попытался успокоить народ. Однако его уже мало кто слушал. Из темных глубин взбаламученного опасностью народного сознания поднималась — словно чудо-рыба со дна морского — страшная, слепая ненависть к тем, кто живет богаче, перед кем всегда ломали шапки и гнули спины. Бояре не могли появиться на улице: в них летели камни и палки. Да и среди самих бояр начались раздоры. Одни предлагали, пока не поздно, бежать из города, другие искали способа усмирить толпу.