Однако чувство неудовлетворенности «патрона» все равно не покидало. Ведь прошла почти вся жизнь, пока он наконец не проник на должность с правом пользоваться закрытым буфетом и безнаказанно хапать все, что подвернется под руку. Мог ли он когда-нибудь предполагать о наступлении такого золотого времени? Мог ли он мечтать, наконец, выбраться из глубоко им презираемой русской реальности с песнями о «тополином пухе»? Из этой, как любил говаривать «патрон» даже по телевидению, «страны дураков», в гремящую счастливым безумием западной музыки Европу или Америку?
К сожалению, возможности и желания, как правило, не сочетаются с возрастом. До пятидесяти лет у Собчака было полно желаний, но не было достаточных возможностей. Теперь же ничего не подозревающие избиратели предоставили ему неограниченные возможности. И тут он сам с ужасом обнаружил: его желания стали притупляться, а посему нужно было спешить. Правда, некоторое время он был сильно увлечен пришедшей к нему славой. Однако тяга пожить сладкой жизнью крупного собственника обострялась с каждым днем. И хотя о наступлении страшного времени тогда еще никто не помышлял, Собчак уже интуитивно ощущал в низах общества, которое его избрало своим лидером, содрогание зверя и предполагал: внутри России почва в любой момент могла ускользнуть из-под ног с ужасающей скоростью, поэтому надобно не медля всех призывать и агитировать за скорый раздел государственной, читай народной, собственности. Она должна достаться тем, кто ее будет делить, считая справедливым только поделенное в свою пользу. Правда, впоследствии у него высветится другой план, чтобы не было страшно на случай, если вдруг неблагодарное стадо решится на бунт. Вот тогда личный счет в любом городском банке на берегу известного озера в Швейцарии будет намного надежнее, чем награбленная недвижимость в России.
* * *
Несмотря на ученую степень, Собчак имел довольно смутное представление о Западе вообще и об их «демократии» в частности. Постоянно скандаля и злобясь на депутатов, разъездившихся по заграницам за казенный счет, он сам еще не успел рассмотреть Запад даже из окон отелей. Хотя уже питал кое-какие международные иллюзии, походя уверяя всех в существовании ласковых и добрых стран, которые только и ждут того момента, когда Собчак, приехав к ним, расскажет об отощавшей лахудре-дворняге — нашей державе (слово, всегда произносимое им с презрительным смешком), и те, дружно всплакнув, кинутся нас заваливать всяческими деликатесами. Нам же останется лишь правильно распределять их на радость потребителей и кушать с учетом указанной калорийности. При этом «патрон», похоже, искренне не понимал, что любая ослабевшая страна для сильной и богатой партнером быть в принципе не может, автоматически становясь просто очередной жертвой окончательного разграбления. Поэтому Собчак первое время очень удивлялся, постоянно спрашивая меня, почему бесконечные переговоры с роящимися вокруг него иностранцами никакой реальной помощи городу не приносят.
По мере же продвижения к вершине Олимпа, постепенно к нему приходило осмысление, и его глаза становились пустыми, отчужденно-холодными и бесстрастными. Он ударился в бесконечные зарубежные вояжи, занимаясь там только своими делами и камуфлируя это довольно прозрачной вуалью заботы о городе, владельцем которого стал. Все остальное, что не способствовало реализации личных целей, его вообще перестало интересовать, поэтому, оказываясь дома в перерывах своих зарубежных гастролей, «патрон», дабы избежать критики, стал, убивая время, заниматься лишь имитацией бурной деятельности, вызывая своей визуальной потливостью приступы умиления у тех, кто ему еще верил. Сам же Собчак со временем перестал скрывать свою враждебность и отвращение к нашей стране, ее традициям и народу, все более расширяя круг слушателей своих откровений. В нем постепенно заговорило похабное удовольствие от разрушения нашего общего дома и желание, обескровив город, связать всю дальнейшую нашу жизнь с Западом.
Собчак в итоге перестал быть мне соотечественником. Поэтому любой его помощник сам становился соучастником его преступлений против нашего народа. Но сознание этого, как и окончательный вывод, созрело лишь через девять месяцев нашей совместной работы.
* * *
Подошло время ехать в собор. На этот раз лифт работал. По дороге помощник протянул мне командировочное удостоверение Ельцина, чтобы его отметить. Не мудрствуя, я поставил у портье штамп гостиницы «Ленинград».
Исаакий внутри, как и площадь перед ним, был запружен народом. Старая, отработанная десятилетиями система «Все не для всех» была уже разрушена «демократами», а новая еще не создана, поэтому ограждения смели, и пришлось пробиваться в собор буквально через частокол восторженных, тянущихся к Ельцину рук. «Патрона» же в первый раз за все время его взлета просто не замечали. Он посерел окончательно. И было от чего. Хотя, возвысившись, Собчак презирал людей все больше и больше, но к такой внезапной репетиции роли человека, уже пережившего свою славу, он был явно не готов.
Несмотря ни на что, в собор мы попали до начала божественной литургии и заняли у алтаря достойное, определенное церковным старостой место.
Ельцин сразу посерьезнел и, перестав улыбаться, приготовился к реанимации светлой идеи православия в храме, переставшем быть музеем. «Патрон», сложа перед собой руки ладошками внутрь, озирался вокруг, пытаясь неведомо чего рассмотреть, пока ему не стал что-то нашептывать Игорь Выщепан, внешне похожий на главного героя детского спектакля «Кот в сапогах». Он был в ту пору уполномоченным Совета по делам религий при СМ СССР. Этот Совет потом благополучно почил в бозе, а бывший его уполномоченный переквалифицировался в трудящегося вице-президента компании под названием «Невская перспектива», созданной Георгием Хижой для материального обеспечения собственного тыла.
Я искоса наблюдал за Собчаком, утолявшим свой теологический голод при помощи Выщепана. Уверен: «патрон» был в такой же мере религиозен, как и предан идеалам КПСС. Надо думать, он всегда оставался самим собой, не изменяя себе ни в чем, давая дуть ветерку модных перемен в свои паруса только на сквознячках, видимых окружающим.
Не имея на сей счет никаких указаний, я все же пытался не оставлять одну в толпе жену «патрона». Первое время, будучи на людях, он явно демонстративно не хотел ее замечать, чем удивлял меня, но вовсе не обескураживал саму супругу. Я не пытался выяснять причину столь пренебрежительного отношения, даже несмотря на возникновение некоторых трудностей. Ведь, когда того требовал протокол, никто не знал, понравится «патрону» или нет, если жена окажется рядом с ним.
Вот и в Исаакии Собчак сторонился супруги довольно заметно. Это ее чуточку раздражало. Правда, она была еще не та, впоследствии всемирно известная дама в «тюрбане», «изысканный вкус» которой сделался мишенью для насмешек не только в нашем городе. Слава о ней еще не летела впереди мужа, а разносторонняя «образованность» пока не наносила Собчаку ощутимого вреда. Она в ту пору еще не гастролировала по Америке с коммерческими лекциями по истории и культуре России, а также с собственными вариантами и способами «улучшения» нашей жизни. Да и сама «лекторша» еще не увлекалась безумно строительством и приобретением загородных особняков, еще не рядилась с редкой откровенностью на всеобщее обозрение во всякие драгоценности, ибо их попросту не было. Она была еще пугливой, скорой на слезу обыкновенной неленинградкой рядом с Собчаком, около него и вокруг него. Однако, видно, всю жизнь глубоко скрываемые семена собственной «необыкновенности» впервые и сразу дали дружные всходы. Уже на третий день после избрания Собчака главой Ленсовета она категорически отказалась занять очередь в перенасыщенном хвосте толкующих, воркующих и волнующихся бедолаг, стремящихся попасть в универсам «Суздальский», что рядом с ее домом. Снизойдя до их полной одурелости, Нарусова громко всем объявила, что является женой того самого Собчака и по этой причине очень торопится, после чего даже вслух удивилась, почему народ не пал ниц и не расступился. Выглядело все это дико еще и потому, что «патрон» только принародно слыл ярым сторонником мужского шовинизма и презирал эмансипацию, а дома он имел честь быть под ее каблуком. Может, за это и платил жене демонстративным невниманием на людях.
* * *
Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II начал богослужение, отражающееся своим великолепием в малахитовой отделке колонн. Паства застыла. Надо отдать должное Святейшему, он, невзирая на свой возраст, скованный тяжелым одеянием, несколько часов кряду священнодействовал без устали. Литургия благочинно тянулась, а неверующие явно томились.
После нескольких часов стояния Собчак дал мне понять, что гостю нужно передохнуть. Я протиснулся за кулисы в поисках церковного старосты. Через некоторое время с трудом вывели из окружения за алтарь Ельцина с Собчаком. За ними потянулся невесть откуда взявшийся хвост теле-, радио-, фото- и просто журналистов. Туда же направилась в очередной раз не замеченная «патроном» его жена. Однако путь ей без объяснений преградил церковный служащий. Она ему принялась что-то резко выговаривать.
Ельцин с Собчаком устроились в кабинете директора музея, находящемся как раз за алтарем, и стали поджидать заканчивающего богослужение Патриарха. Вокруг лежали рясы уже начавших переодевание монахов.
По окончании богослужения намечалась трапеза в большом ресторанном зале гостиницы «Прибалтийская». Поэтому, почувствовав неладное, я отправился вновь под соборные своды разыскивать жену «патрона». Она с омерзительно красными пятнами на лице стояла в дальнем углу храма, притулясь к неубранным строительным лесам. Завидев меня, Нарусова тут же громко поведала, что из себя представляет каждый из нас в отдельности и скопом, а также само богослужение в целом. Я, не перебивая, дал ей выговориться, а затем спокойно объяснил, что, согласно правилам и церковному этикету, женщинам за алтарем находиться нельзя, а потому обижаться не следует. Исключений, насколько мне известно, не делается, ибо со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
Убедившись, что это не чьи-то козни, она стала понемногу успокаиваться. Оставлять ее опять одну в таком состоянии было бы неразумно, поэтому пришлось рассказать ей еще несколько баек на теологические темы. В частности, походя разукрасить причину запрета нахождения в церкви женщин с непокрытой головой, пояснив, что распущенные волосы могут случайно вспыхнуть от открытого огня множества свечей, после чего храм, где произошло это возгорание, согласно церковным канонам, должен быть закрыт навсегда.
Поэтому, закончил я, чем рисковать храмом, лучше прикрыть волосы платком.
Спустя время она эту байку в непринужденно-блистательной светской беседе, войдя в ученый раж дипломированного историка, пересказала за обедом британскому послу в СССР, «безбожнику» Родерику Брейтвейну, который, неплохо говоря по-русски, восхитился ее всесторонней образованностью и попросил свою помощницу все записать на память.
* * *
В кабинете директора музея Ельцин, приняв приглашение участвовать в трапезе, беседовал с Патриархом о церковных и мирских делах, а Собчак давал интервью. Когда все вновь вышли под своды храма, жена встретила «патрона» уже улыбаясь, с обвязанной газовым шарфиком головой.
Прием в гостинице «Прибалтийская» прошел довольно быстро. Приглашенных было очень много. За центральным столом-президиумом восседал Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II, по правую руку от которого было место для Ельцина, а по левую Гидаспова, последнего первого секретаря Ленинградского обкома КПСС. Что и говорить, сочетание, которое больше уже не суждено увидеть. Возможно, именно этим данный прием мог навсегда вписаться в скрижали Истории.
Провожая Ельцина, Собчак впервые за день улыбнулся и «честно» ему признался, что попал под его обаяние. Можно было с облегчением вздохнуть: перелицовка и на этот раз прошла, как говорят в армии, без замечаний.
* * *
После этого самого первого знакомства с православным обрядом Собчак уже старался не пропускать крупных духовных праздников, особенно с участием Патриарха. Правда, не вникая, как обычно, в суть и оставаясь человеком глубоко неверующим, «патрон» мог отважно и без разбору принародно облобызать скопом предложенные символы разных религий, как и любую другую подвернувшуюся церковную утварь. Позже, вовсе не желая сознательно рушить сложившееся равновесие международных религиозных отношений, а просто не понимая, о чем идет речь, Собчак много сил отдал становлению в Ленинграде Русской зарубежной церкви и американской религиозной секты «Свидетели Иеговы», которая считает Православную церковь сатанинской, а наших священников слугами дьявола. Я убежден: не было у него тогда никакого злого умысла, направленного на духовное разложение городской паствы и создание противоборствующих религиозных очагов, как, надо полагать, мог заподозрить Святейший Синод. На самом же деле это явилось еще одним доказательством его полной безграмотности и своекорыстности. Ведь не понимая глубинных причин невозможно предугадать внешние и дальнейшие последствия.
* * *
Из примеров обыкновенного шалопайства можно привести незначительный факт приглашения посетить наш город великому князю В. К. Романову, в письме к которому в Париж Собчак назвал его Императорским Величеством. Достаточно сдуть архивную пыль с любого толкового словаря, дабы выяснить: так обращаются только к коронованным, царствующим особам. Конечно, можно было отнестись к эпистолярной придворной этике, как и к самому великому князю, по-балаганному, но ведь этого не знал старик Романов, который подобную бездумную ошибку мог принять за предложение Собчака занять Российский престол, т. е. за коронацию без его согласия. Монархическим волнением могли сильно укоротить жизнь старика. В общем, очередной конфуз. Это, как и многое другое, лишний раз убеждает, что не меняются со временем к лучшему давно созревшие.
Кстати, Ельцин в аналогичном послании титул парижского наследника Российского престола не попутал.
* * *
На празднование юбилейной даты канонизированного князя А. Невского, прах которого покоится в лавре, Собчак попал почти случайно, буквально свернув от спланированного им заранее маршрута, поэтому у Свято-Троицкого собора Александро-Невской лавры нас никто не встретил. Поплутав среди растянутых для ограждения веревок, я нашел одного из церковных организаторов, в миру Ивана Судесу, который провел «патрона» на площадь перед лаврой, где на специально подготовленном большом помосте уже священнодействовал Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II со своей свитой.
Внезапно заморосил дождь, и резко похолодало, но Собчак, с лиловым носом и в белом пиджаке с алым значком союзного депутата на груди, отстоял по левую руку от Святейшего Патриарха все положенное время. Затем богослужение было продолжено в соборе, а согревание в трапезной палате храма, где после каждого тоста под мощное пение монахов «Долгие лета…» «патрон» перезнакомился почти со всей братией, среди которой был даже священник Русской православной церкви из Иерусалима. Ни Патриарх, ни Собчак практически ничего не пили, но компания за столами, несмотря на высокий ранг, была доброжелательной и шумной, что, как я заметил, очень импонировало «патрону». Святейший Патриарх, не снимая величественного головного убора, царственно провел весь вечер. Провожая, он подарил Собчаку свой большой фотопортрет с дарственной надписью, а «патрон» ответным жестом вдруг преподнес для церковных нужд чужой дом, расположенный почти на территории лавры и принадлежавший в ту пору Главленавтотрансу.
Глава 7
«Лесные братья»
Стоило раскрыться дверям лифта, как мимо с душераздирающим воплем в разные стороны метнулись два черных кота. Ландсбергис вздрогнул и остановился с уже занесенной к выходу ногой. Жена припала к его руке, а двое сопровождавших представителей зубодробильной профессии вытянулись лицом. Невзирая на суеверную преграду, воздвигнутую безответственными котами, Собчак первым смело ступил навстречу судьбе в вестибюль ресторана «Петровский» под крышей гостиницы «Ленинград», где мною был заказан обед.