«Далекое путешествие»
Собаку звали Буян, и жила она вместе с остальными лабораторными собаками.
Это было веселое, добродушное и сильное животное. Когда появлялся профессор, собака, приветливо помахивая хвостом, встречала его радостным лаем. Профессор ласково гладил Буяна и направлялся в свой кабинет. Профессор и Буян были большими друзьями.
Однажды пришел служитель, взял Буяна за ошейник и повел в лабораторию. Вскоре собака лежала на столе, погруженная в наркозный сон. Профессор и ассистент приступили к операции.
Они готовили Буяна в «далекое путешествие».
Буяну вскрыли на шее крупную артерию и выпустили из собаки всю кровь. Сперва кровь шла сильно. Потом струя уменьшилась, становилась всё тоньше и слабее. Наконец, упали последние капли.
По мере того, как вытекала кровь, затихало дыхание. Грудная клетка поднималась и опускалась всё реже и реже. Послышался вздох и – после долгой паузы – еще один вздох, последний.
Сердце остановилось, перестало биться.
Профессор раздвинул веки Буяна. На профессора смотрел тусклый, безжизненный глаз.
Собака была мертва.
Во время опыта на грудь и на область сердца собаки были наложены приемники приборов, которые регистрировали дыхание и сердцебиение. На белой бумаге непрерывно вращающегося барабана движущаяся черная линия отмечала каждый вздох, а другая, параллельная линия – каждый толчок сердца. Сперва – до момента операции и в начале операции – черные линии поднимались и опускались, как при обычном дыхании и биении сердца. Потом подъемы и опускания становились всё мельче и реже и, наконец, исчезли, превратились сплошные ровные линии.
Таким образом, приборы показали, что жизнь Буяна кончилась. Прекратилось дыхание, прекратилась деятельность сердца. Собака действительно была мертва.
Кровь, выпущенная из ее тела, однако, никуда не ушла. Не потерялось ни одного грамма. Она вся попала по трубке в большой стеклянный сосуд, составляющий часть особого аппарата, называемого автожектором и соединенного с моторчиком. От этого стеклянного сосуда тянулась еще одна трубка. Она заканчивалась иглой. Игла была введена в крупную вену на шее собаки. Прошло пять минут. Еще тридцать секунд. Труп собаки, бездыханный, неподвижно лежал на столе.
Профессор не спускал взгляда с хронометра.
Шесть минут! И ни секунды больше!
Профессор открыл кран, а затем включил моторчик. Зашипел кислород, который по третьей трубке пустили в стеклянный сосуд с кровью. Моторчик погнал из стеклянного сосуда в вену кровь, перемешанную с кислородом. Это была такая же кровь, какая получается при дыхании, после прохождения ее через легкие.
Моторчик непрерывно работал и нагнетал через вену кровь в собаку. Кровь проходила в сердце собаки, оттуда распространялась по всем тканям и органам и, обежав всё тело, изливалась из артерии на шее. Из нее она снова попадала в стеклянный сосуд. Здесь к ней примешивался кислород, и всё начиналось сызнова.
На белой бумаге регистрирующего прибора перо по-прежнему чертило две ровные черные линии.
Собака лежала с остановившимся сердцем, без дыхания. Но вот пульсовая линия чуть дрогнула, немного подскочила. Через несколько секунд – опять скачок, но уже больший. Линия дыхания также почти незаметно поднялась и опустилась.
Это отмечались первые толчки сердца и первые движения грудной клетки. Через минуту собака вздохнула и легкая судорога шевельнула ее голову. Собака уже не была мертвой. К ней возвращалась жизнь. Вскоре Буян дышал нормально и сердце его билось, как обычно.
Еще через несколько минут вся аппаратура была убрана, из артерии и вены удалены иглы с их резиновыми трубками. Они уже не были нужны.
Прошло немного дней. И опять, когда профессор появлялся в лаборатории, Буян встречал его радостным лаем.
Буян не знал, что вернулся из «далекого путешествия».
Раньше сказали бы, что это было путешествие в царство смерти.
Шесть минут
И Брюхоненко и Чечулин превращали собаку в труп только на шесть минут. После этого, не теряя ни секунды, приступали к ее оживлению. Если бы ждали еще две-три минуты, то никакими аппаратами, никакими средствами собаке не вернули бы жизнь.
Почему? Потому что в некоторых клетках наступили бы необратимые изменения.
Поясним это. Наступление смерти означает прекращение всех функций, в том числе и питания тела. Прекращается питание, прекращается обмен веществ, нарушаются и внутриклеточные процессы. В клетках, лишенных питания, начинаются процессы разложения, распада.
Теперь, если даже возобновить «подвоз» питательных веществ, клетка не оживет. Механизм клетки, который осуществляет диссимиляцию, то есть расщепление сложных белковых и других органических соединений, и ассимиляцию, то есть отбор и усвоение нужных частиц, выходит из строя. В клетке происходят необратимые изменения.
В момент смерти прекращается питание всего тела. Но наступает ли одновременно во всех клетках тела это необратимое состояние?
Нет, не одновременно. Клетки одних органов более грубы, более просты, более устойчивы. В них распад начинается позже. Позже наступают необратимые изменения. Клетки других органов более хрупки, менее устойчивы. У них распад наступает раньше. Раньше наступает и необратимое состояние. Некоторые клетки могут жить некоторое время даже после установленной смерти человека. Таковы, например, клетки эпителия кожи, клетки, образующие волосы и ногти. Самыми хрупкими, самыми неустойчивыми являются нервные клетки мозга, особенно коры больших полушарий. В них необратимые посмертные изменения наступают очень скоро.
Мы видели из опыта Кулябко, что клетки сердечной мышцы сохраняют свои свойства даже через сутки после смерти. Клетки же мозга теряют свои свойства гораздо раньше, в сроки, определяемые не днями, а минутами.
А ведь клетки центральной нервной системы управляют основными жизненными процессами в нашем организме, в том числе и дыханием.
Срок обратимости изменений клеток высших отделов центральной нервной системы, с момента остановки дыхания и кровообращения, равен в среднем всего пяти-шести минутам.
Вот почему профессор Брюхоненко и профессор Чечулин в своих опытах внимательно следили за стрелкой секундомера. Они опасались, чтобы посмертные изменения клеток мозга собаки не длились более шести минут. В противном случае собака ни при каких условиях не вернулась бы из своего «далекого путешествия».
Не только сердце
Существует всем известная болезнь – туберкулез легких. При этой болезни, если она запущена, разрушается легочная ткань. Теперь туберкулез легких научились хорошо лечить. Но для того, чтобы с ним справиться, надо во-время начать лечение. В противном случае болезнь может развиться и разрушить большие участки легочной ткани.
Есть болезнь, которая называется пионефроз. У заболевшего ею разрушается ткань почки. Разрушается важная часть почки – почечные клубочки и канальцы. Если эта болезнь зашла далеко в обеих почках, человек погибает.
По тяжести заболевания похожа на туберкулез и пионефроз другая серьезная болезнь, которая называется – цирроз печени. У заболевшего циррозом тоже происходит гибель одной из важных тканей организма – печеночной ткани. Если больного не лечить, он может умереть.
Можно ли таких больных после того, как сердце сделает последний удар и остановится, вернуть к жизни? Поступить так, как поступили с Буяном? Ввести кровь, заставить сердце снова работать? Добиться того, чтобы человек начал дышать и вернулся к жизни?
Нет, никак нельзя. Ничего не выйдет, даже если после смерти пройдет не шесть минут, а только две. И это вполне понятно. Чтобы такие люди жили, еще не достаточно одной работы сердца. Им надо иметь: одному – здоровые легкие, другому – здоровые почки, третьему – здоровую печень. Но дать человеку новые, легкие или печень медицина пока не в состоянии.
Тех, кто умирает от длительных хронических болезней, от опасных заразных болезней, от больших изменений в жизненноважных органах, вернуть к жизни невозможно.
Врачи стремятс'я и у таких больных отдалить наступление смерти. До последней минуты, до последнего вздоха больного врач обязан не складывать оружия, обязан бороться с любой болезнью всеми средствами, которыми его снабжает наука.
Но если смерть у таких больных наступила, миссия врача кончена. Уже не поможет никакое впрыскивание, никакое искусственное дыхание, никакой массаж сердца, никакая аппаратура, подобная аппаратуре профессора Брюхоненко и Чечулина.
Другое дело, если смерть застигла человека неожиданно, совершенно непредвиденно. Его здоровье не было подточено никаким длительным, изнуряющим недугом. Внутренние органы не разрушены какой-либо хронической болезнью. Так может произойти при какой-нибудь операции, даже иногда и не очень тяжелой.
Во время операции наркоз, в очень редких случаях, может вызвать паралич сердца и дыхания. Наступает состояние смерти. Однако если удастся восстановить тотчас вслед за этим работу сердца и дыхание, то человек будет жить.
Человек пострадал при уличной катастрофе. Он ранен, потерял чрезмерное количество крови. У него остановилось сердце, но, если оно снова забьется, жизнь сможет вернуться.
Очень часто на войне бывает опасна не сама рана, а травматический шок. При шоке резко нарушается нормальная работа нервной системы, почти прекращается работа сердца и дыхание.
Если не избавиться от шокового состояния, наступит полная остановка сердца и дыхания, то состояние, которое обычно называется смертью.
Но если заставить сердце снова работать и в то же время устранить шок, то это будет возвращением к жизни и, может быть, к долгой жизни, потому что все органы человека здоровы.
Над этими вопросами много думал и работал советский ученый, профессор Владимир Александрович Неговский. Почти после трехсот опытов над животными, проделанных на протяжении ряда лет, перед ним вырисовались основные приемы оживления организма, определился метод восстановления преждевременно оборвавшейся жизни.
В годы Великой Отечественной войны профессор Неговский начал борьбу за жизнь советских воинов. Он хотел заставить смерть отступать там, где еще можно было сохранить жизнь.
Отогнанная смерть
Во время одного из наступлений наших войск в полевой госпиталь доставили артиллериста, сержанта Черепанова. Осколок немецкого снаряда пробил ему правое бедро.
Рана была очень тяжелой. Артерии, вены и нервы, проходившие по бедру, были разорваны. Пострадала и кость.
Медицинская служба в Советской Армии организована очень хорошо. Сержант был вынесен с поля боя в самый разгар сражения, когда гром орудий еще сотрясал воздух. Через два часа раненого сержанта уже доставили в полевой госпиталь.
Были приняты все меры, чтобы обеспечить сержанту наилучшую и быстрейшую помощь. Его обложили горячими грелками, перевязали сосуды, сделали переливание крови. Но Черепанов был в жесточайшем шоковом состоянии, в шоке третьей степени. Он лежал на операционном столе мертвенно бледный, с тусклыми, безучастными глазами, почти без пульса и дыхания. Ему впрыскивали камфору, кофеин, адреналин, физиологический раствор… Ничто не помогло. Еле бившееся сердце сержанта остановилось совсем. Он умер.
В истории его болезни появилось заключение хирурга. Оно гласило: «Умер 8 апреля 1944 года в 19 часов 41 минуту. Смерть последовала от шока и острой кровопотери».
Эта запись была бы последней в истории болезни сержанта и даже в истории его жизни.
Но в это время в операционной появились только что узнавшие о смерти сержанта четыре человека в халатах: профессор Неговский и его помощники – Смиренская, Литвинова и Козлов.
Неговский объезжал фронтовые лечебные учреждения, чтобы на месте, во фронтовых условиях, в условиях переднего края применить свой способ борьбы со смертью. Так он приехал и в госпиталь, где только что умер сержант Черепанов.
Профессор, учитывая значение каждой секунды, немедленно приступил к делу.
С момента остановки сердца и видимой смерти сержанта прошли две минуты. Еще через минуту всё было готово. Сотрудники профессора без спешки, но и без промедления заняли свои места. Неговский склонился над человеком, который, собственно, мог уже считаться мертвецом. В безмолвии операционной слышались только короткие распоряжения профессора.
Теперь вернемся к истории болезни сержанта.
Вы помните: «сержант умер в 19 часов 41 минуту».
В 19 часов 45 минут 30 секунд появилась первая новая запись. Она содержала три слова: «Первый удар сердца».
В 19 часов 48 минут – вторая запись: «Обозначается сокращение шейной мускулатуры. Начало самостоятельного дыхания». И дальше: 19 часов 56 минут – «Дыхательное движение грудной клетки»; 20 часов – «Вздох. Первое движение диафрагмы»; 20 часов 7 минут – «Появился рефлекс роговицы глаз»; 20 часов 45 минут – «Появилось сознание»; 23 часа – «Состояние тяжелое. Спит. Легко пробуждается. Отвечает на вопросы. Жалуется, что ничего не видит. Пульс учащенный – 114 в минуту, слабого наполнения. Дыхание глубокое, ровное».
Через сутки – «Полное восстановление зрения. Может быть эвакуирован в глубокий тыл».
Нам кажется, что к этой записи добавлять нечего. Всё ясно. Профессор Неговский отогнал смерть от постели сержанта Черепанова, вернул ему жизнь.
Профессор Неговский открыл в истории болезни сержанта Черепанова новую страницу – страницу жизни.
Секрет удачи
В чем же дело? Может быть, профессор Неговский изобрел какую-нибудь особую аппаратуру, сложный агрегат? А может быть, он пустил в ход не известный до этого препарат.
Нет, ничего такого не было.
Оборудование Неговский с собой действительно привез, но оно всё умещалось в одном свертке, уложенном в небольшой чемоданчик. Это были трубка, короткая резиновая трубка, и маленькие специальные мехи.
Вот и вся аппаратура, если не считать рук Неговского и его помощников. И, разумеется, знаний.
Эти знания содержали в себе результат многих часов размышлений и многих дней экспериментальных исследований.
Что ж всё-таки сделал профессор Неговский?
Конечно, он прибегнул к искусственному дыханию, но оно применялось своеобразно. Один из его помощников производил искусственное дыхание тем, что, введя резиновую трубку непосредственно в дыхательное горло сержанта, стал мехами накачивать через трубку в легкие воздух. Делалось так, разумеется, для того, чтобы, увеличивая размах искусственного дыхания, помочь притоку воздуха усиленным растяжением самой легочной ткани. Возникавшие при этом в самых мельчайших разветвлениях окончаний нервов легочных стенок нервные импульсы направлялись в дыхательный мозговой центр и возбуждали его к деятельности.
Одновременно при таком искусственном дыхании Неговский пользовался, конечно, и переливанием крови, но тоже своеобразным способом.
Неговский вливал кровь не в вену, а в артерию – артерию руки. И не просто вливал, а с помощью так называемого аппарата Боброва нагнетал ее под довольно значительным давлением. Это обстоятельство играло важную роль.
Задача, которую ставил себе профессор Неговский, заключалась в том, чтобы заставить сердце сержанта работать. Сердце не может работать без снабжения кровью его собственных сосудов. Сержант потерял слишком много крови. Хотя ему уже сделали раньше одно переливание крови, Неговский считал нужным повторить его, – но особым способом.
Сердце скорее и лучше начнет работать, если его мышца будет быстро снабжена питанием. А для этого надо немедленно доставить питание непосредственно к самой мышце сердца.
Кровь, нагнетаемая в артерию руки, а оттуда в аорту, то есть совершающая путь, обратный своему естественному движению, захлопывала аортальные клапаны сердца.
Следовательно, она не могла попасть в полость сердца. Закрывшиеся клапаны ее туда не пускали, вследствие чего она шла прямо в коронарные артерии, которые отходят от аорты у самой стенки сердца. Это вот и достигалось давлением с помощью аппарата Боброва.