Вечер проходил в веселой дружеской атмосфере. Ближе к концу пиршества растроганный Сталин, обращаясь к Тито, громко сказал: «Береги себя, ибо я не буду долго жить, физические законы, а ты останешься для Европы»[35]. Присутствующие встретили это многозначительное заявление гробовым молчанием: Сталин фактически объявил своего преемника по руководству социалистическим лагерем.
До отъезда Тито 10 июня 1946 г. Сталин еще несколько раз встречался с ним, обговаривая главным образом балканские дела (однажды и с участием и Г. Димитрова, приехавшего на похороны М.И. Калинина), а также вопросы учреждения Коминформа (Коммунистического информационного бюро). Последний в усеченной форме должен был реанимировать распущенный в 1943 г. Коммунистический Интернационал.
Вскоре после «кремлевской» встречи Тито, обиженный «второсортным», как ему казалось, отношением к себе западных союзников-победителей, вновь проявил строптивость. Без консультаций с Москвой он опять выдвинул территориальные претензии к Австрии: речь по-прежнему шла о присоединении австрийской территории – Словенской Каринтии – к территории Югославии. Это вызвало жесткий демарш западных столиц.
На этот раз Сталин был по-настоящему раздосадован. Ему не нужен был лишний повод для обострения и без того напряженных отношений с Западом. Но все-таки и теперь он решил поддержать Белград. 21 апреля 1947 г. на Московской сессии Совета министров иностранных дел (СМИД) советская делегация заявила, что она признает обоснованными предложения югославского правительства о воссоединении Словенской Каринтии со Словенией, входившей в состав Югославии.
В этой ситуации Сталин воспринял как личное оскорбление известие о том, что Тито для решения своих спорных территориальных вопросов, даже не уведомив его, вступил в тайные переговоры с Лондоном. 5 августа 1947 г. советский вождь выразил правительству Югославии свое неофициальное недовольство по поводу «закулисных переговоров за спиной Советского правительства» с представителями Англии по поводу югославских территориальных требований к Австрии, а также недоумение тем, что оно «не сочло нужным информировать об этом Советское правительство».
Инцидент, казалось, был исчерпан. Но обида осталась.
В конечном счете Белграду удалось достигнуть договоренности о гарантии защиты прав словенского и хорватского национальных меньшинств в Австрии, а также о передаче Югославии австрийской собственности, прав и интересов на югославской территории в качестве возмещения ущерба, причиненного Югославии в период оккупации.
Все, казалось бы, обошлось. Но в отношениях Москвы и Белграда уже и в помине не было былой теплоты.
Не исключено, что резкому ухудшению этих отношений способствовала и растущая ревность дряхлеющего Сталина к огромной популярности молодого, энергичного Тито в формировавшемся социалистическом лагере. В этом смысле показателен эпизод, имевший место в конце 1947 г. во время официального визита венгерского руководителя Ракоши в Москву. Сталин, любивший своими неожиданными вопросами ставить собеседников в трудное положение, внезапно спросил Ракоши, что тот думает о Тито и о Югославии.
Получив от собеседника исполненный восхищения ответ, Сталин встретил его холодным молчанием[36].
Балканская федерация социалистических стран
Роковую роль в советско-югославских отношениях могла сыграть идея, особенно близкая Сталину, – о создании на Балканах федерации социалистических стран. На протяжении 1945—1948 гг. эта тема то и дело становилась предметом острых дискуссий и обсуждений между советскими, югославскими и болгарскими руководителями. Проект имел свою предысторию.
5 октября 1944 г. Национальный комитет освобождения Югославии и правительство Отечественного фронта Болгарии заключили соглашение «О военном сотрудничестве в борьбе против общего врага, немецких оккупантов». Вслед за этим в ноябре 1944 г. стороны обменялись проектами соглашений о создании югославско-болгарской федерации. Речь шла фактически о едином государстве. Первоначально имелось в виду заключить соответствующие соглашения еще до конца 1944 г. Однако в ходе визита одного из политических руководителей Югославии Э. Карделя в Софию с 22 по 24 декабря 1944 г. выявились различные представления сторон о том, какой должна быть эта федерация.
Как вспоминал впоследствии другой сподвижник Тито, М. Пьяде, «болгары хотели иметь такую федерацию, в которой бы и Болгария, и Югославия были представлены каждая как одно целое. Все бы строилось на паритетной основе. И в правительстве, и в парламенте представительство было бы равным, т.е. половина болгар и половина югославов». Тито этот вариант не устраивал. Он исходил из другой политической формулы. По его мнению, раз в состав Югославии входили шесть федеративных республик (Сербия, Черногория, Хорватия, Словения, Македония, а также Босния и Герцеговина), то объединение должно было произойти по семичленному принципу: 6 югославских республик плюс Болгария. Формально все республики были бы равноправными, однако фактически Белград имел бы доминирующее положение. В конце января 1945 г. эти вопросы стали предметом трудных и острых переговоров в Москве, куда прибыли представители Югославии и Болгарии. Представителей обеих стран принимал сам Сталин. Однако переговоры не привели к устранению разногласий сторон по поводу структуры федерации: каждая из сторон осталась на своей позиции.
Тем временем в процесс государственного строительства на Балканах вмешалась Великобритания, которая наряду с СССР и США являлась членом Союзной контрольной комиссии в Болгарии. Когда в Лондоне узнали о ведущихся между Югославией и Болгарией переговорах, то не преминули выступить с резким протестом. 26 января 1945 г. Великобритания, ссылаясь на сохраняющийся до подписания мирного договора статус Болгарии как страны, воевавшей до сентября 1944 г. на стороне стран «оси», заявила, что «не одобрит создания федерации или конфедерации только между Болгарией и Югославией».
Однако для Сталина идея федерации была слишком привлекательной, чтобы так просто от нее отказаться.
Во время встречи с Тито в мае – июне 1946 г. Сталин вновь поднял вопрос об объединении балканских стран в «единый фронт» с СССР. Первоочередной необходимостью он считал создание единого государства для Югославии, Албании и Болгарии.
Тито выразил согласие принять в Федерацию Албанию, но с Болгарией, заметил он, «ничего не выйдет». Сталин бросил жесткую реплику: «Это нужно сделать», – и продолжал настаивать: «На первых порах можно ограничиться пактом о дружбе и взаимной помощи, а по существу делать нужно больше». Тито промолчал. Для осторожной позиции Тито по этому щекотливому вопросу были основания.
С албанцам и, в отличие от Болгарии, у Бел града сложились доверительные отношения. Еще со времен войны КПЮ стала играть по отношению к созданной в 1941 г. компартии Албании попечительскую роль, которая сохранилась и после прихода к власти в этих странах коммунистов. Югославии еще 28 апреля 1945 г. первой признала народное правительство Албании. А 9 июня 1946 г., сразу после московских переговоров Тито, между Югославией и Албанией был подписан Договор о дружбе и взаимопомощи. В соответствии с этим договором Югославия взяла на себя международно-правовое обязательство защищать независимость Албании. В рамках этого договора по просьбе правительства Албании Югославия приняла решение направить в южную часть соседней страны еще одну дивизию в дополнение к уже находившемуся там авиаполку для защиты албано-греческой границы. Эти действия не замедлили вызвать протест на Западе.
Сталин воспринял происходящее болезненно, как еще один, не слишком подходящий повод для усиления конфронтации с Западом. Недовольство советского вождя было вызвано и тем, что решение вновь было принято без предварительного согласования с Москвой. Сталин на этот раз не принял объяснений Белграда о том, что войска оказались там для защиты Албании от греческих «монархо-фашистов». Молотов в своей телеграмме пригрозил ни больше ни меньше как официальным разрывом отношений между двумя странами.
Несколько смягчил Сталина лишь приезд в Москву албанского лидера Ходжи[37]. Первая встреча Э. Ходжи с кремлевским лидером состоялась в июле 1947 г. Гостя поразило все: и просторы кабинета, и мягкая обходительность хозяина, и категоричность его суждений. Особый восторг албанского лидера вызвало решение Сталина предоставить Тиране все вооружение бесплатно.
Вскоре появился новый повод для взаимного недовольства между Москвой и Белградом. Столкнувшись с усилившимся давлением Запада и неуступчивостью Тито, Сталин был вынужден пойти на компромисс в отношении федеративного проекта. Он был готов, не отказываясь от идеи федерации, вначале удовлетвориться заключением мирного договора между Югославией и Болгарией, но не оглашать его официально до тех пор, пока не отпадут все ограничения, связанные с Болгарией.
С учетом этого Г. Димитров и И. Тито решили не предавать гласности текст Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Югославией и Болгарией, согласованного ими в ходе проходивших в Белграде с 30 июля по 1 августа 1947 г. переговоров. Однако в официальном протоколе об итогах переговоров был обнародован факт согласования Договора.
В августе 1947 г. Сталин раздраженно заявил Тито, что фактическое парафирование без ведома СССР югославско-болгарского договора до вступления в силу мирного договора с Болгарией он считает «недопустимым забеганием вперед», могущим спровоцировать «империалистическую реакцию».
На фоне ухудшающихся отношений с Тито Сталин не только остыл к идее создания социалистической федерации, но и переменил свое отношение на противоположное: ему ни к чему был европейский конкурент в лице усиленной, федеративной Югославии.
В этой обстановке роль искры в назревающем конфликте сыграла знаменитая пресс-конференция Димитрова в январе 1948 г. Болгарский руководитель находился в тот момент в Бухаресте, где его принимали не просто торжественно, а с триумфом. Он прибыл в Румынию для подписания Договора о дружбе между двумя странами. На обратном пути Димитров дал пресс-конференцию журналистам, на которой назвал вопрос федеративного объединения восточноевропейских социалистических стран «несвоевременным», но тут же поспешил добавить: «Когда вопрос созреет, а это, безусловно, будет, наши народы, страны народной демократии (Румыния, Болгария, Югославия, Албания!) решат его. Им надлежит решить, что это будет – федерация или конфедерация, когда и как она будет создана. Можно сказать, что то, что делают сейчас наши народы, в значительной мере облегчает разрешение этого вопроса в будущем»[38].
Г. Димитров имел за своими плечами огромный политический опыт; он не мог не понимать, что выступает с инициативой колоссально важной и одновременно чрезвычайно рискованной. Он прекрасно понимал, что реализация проекта создания федерации весьма проблематична – слишком различны народы, которые в ней предлагалось объединить. Такая идея уже была в старой программе Коминтерна, но касалась она лишь Балканского полуострова[39]. Димитров сознавал, сколь «несвоевременными» были условия для такой федерации. И все же он выдвинул свою идею, предложив участвовать в ее реализации всем восточноевропейским странам в равной степени, исключая СССР. Более того, к своему проекту он добавил также программу тесной экономической интеграции. Это была совершенно новая концепция. И вновь она была высказана без предварительных консультаций с советскими руководителями, без предварительного одобрения Кремля.
Предложение Димитрова вызвало гнев у Сталина. Он усмотрел в его инициативе и в нарастающей дипломатической активности Тито контуры реальной оппозиции внутри создаваемого с таким трудом социалистического лагеря. Газета «Правда», официальный рупор Кремля, подвергла Димитрова резкой критике и выразила неудовольствие его «проблематичными и фантастическими „федерациями“ и „конфедерациями“.
К) февраля 1948 г. в Москве состоялась тяжелая, Нервная встреча Г. Димитрова с советскими руководителями. На ней присутствовала и югославская делегация во главе с Э. Карделем. Тито на встречу не приехал. Разговор вел только Сталин. Он обвинил Димитрова в том, что тот ведет себя как глава несуществующего Коминтерна. А затем задал свой главный вопрос: «Федерация с кем и против кого?»[40] Какие-либо попытки создать в Восточной Европе коалицию или иную другую единую для восточноевропейских государств структуру должны были, по мнению Сталина, осуществляться только под эгидой Советского Союза, и никаким иным путем.
Спустя более 30 лет после разрыва со Сталиным, когда Тито уже доживал свои последние дни, загребское телевидение показало эту встречу 1948 г. в трагикомедии под названием «Большой напор».
Вот как описывает ее югославский исследователь В. Дедиер: «Встреча началась в 21.15. Сталин сидел во главе стола, а справа от него расположились Молотов, Маленков, Жданов, Суслов, Зорин. Слева от Сталина сидели Димитров, Коларов и Костов, а далее югославы – Кардель, Джилас, Бакарич. Встречу открыл Молотов, который сразу же, во вступлении, сказал, что существуют серьезные расхождения между Советским Союзом, с одной стороны, и Югославией, Болгарией – с другой, и что это недопустимо с партийной и государственной точек зрения. Молотов перечислил эти расхождения. Он назвал сначала заключение югославско-болгарского договора о союзе, затем заявление Димитрова о федерации восточноевропейских стран и балканских государств, включая Грецию, и, в-третьих, Албанию.
Когда Молотов перешел ко второму вопросу, вызвавшему недоразумения, и коснулся случая с заявлением Димитрова о федерации и таможенной унии, Сталин прервал Молотова и сказал: «А все, что говорит Димитров, что говорит Тито, за границей воспринимается как сказанное с нашего ведома».
Сталин вел беседу в крайне резких и грубых тонах, высказывая свое крайнее недовольство тем, что югославские и болгарские руководители действуют без консультаций с СССР, ставя его перед свершившимися фактами. Раскритиковав идею создания федерации с включением в нее всех восточноевропейских стран, И. Сталин высказался за немедленное провозглашение федерации между Югославией и Болгарией, имея в виду, что впоследствии к ней присоединится Албания. «Этот вопрос созрел», – повторил он свою любимую фразу.
Э. Кардель признал, что с болгаро-югославским договором, возможно, была проявлена спешка. В то же время он напомнил, что проект договора был своевременно направлен правительству СССР и что во внешней политике между СССР и Югославией нет расхождений. Кардель сказал, что он не помнит ни одного внешнеполитического вопроса, по которому югославское правительство не консультировалось бы с советским.
На это Сталин грубо ответил: «Неверно, вы вообще не консультируетесь».
В связи с направленностью югославско-болгарского договора «против любой агрессии, с какой бы стороны она ни исходила», он заметил: «Но ведь это же превентивная война. Это обычная громкая фраза, которая только дает пищу врагу».
Оправдывая намерение направить в Албанию югославскую дивизию, Э. Кардель утверждал, что этот шаг не представляет угрозы миру. Он вновь напомнил, что еще раньше по просьбе албанского правительства туда был направлен югославский авиаполк, и это не вызвало никаких осложнений. Сталин возразил и по этому поводу.
Хотя он был гораздо более резок с Димитровым, чем с югославами, Сталин прекрасно отдавал себе отчет, что подлинным препятствием для его намерений является Белград, а не София.
Димитров стоял во главе страны, потерпевшей в войне поражение, успех повстанческого движения в которой стал возможным только с приходом Советской Армии. За Тито стояло государство, рожденное в долгой и победоносной освободительной борьбе.