Первый парад этой армии мужицкого национального бунтарства, оглавленный крепким солдатом Буденным, перед отправкой на фронт принял всесильный наркомвоен Троцкий, окруженный царскими генералами и коммунистами-комиссарами.
На великолепно убранных, краденых и в боях отбитых конях таким лихим маршем неслись перед Троцким буденовцы, что Троцкий не то действительно пришел в восхищенье, не то сделал вид. Во всяком случае, после парада, пожимая медвежью, мужичью руку бывшего полкового наездника Буденного, поздравил его и проговорил:
- Товарищ Буденный, я хотел взять сюда хор трубачей, но когда увидал, как прошла ваша конница, понял, что ни один хор не мог бы так стройно сыграть, как стройна музыка ее подков.- До смерти любил "красивую" фразу Троцкий.
Буденный хмыкнул в пышно-холеные, как конский хвост, усы. Такие речи солдату были смешноваты и малопонятны. Не зная, что сказать, откашлявшись, проговорил:
- Прикажите, товарищ Троцкий, идти на Мамонтова. Мы эту золотопогонную сволочь безусловно вдрызг разобьем!
И Троцкий, указывая на тронувшуюся красную кавалерию, сказал очередную, "историческую" фразу подобострастно окружившим его царским генералам:
- Глядите, господа генералы, какую конницу сумел создать наш русский мужик! Так не проходили, вероятно, и царские кирасиры на Марсовом поле.
Да, это действительно лихая и совершенно особая конница. Но не Троцкому управлять этой степной мужицкой силой. Для нее он иностранец. Даже коммуниста-рабочего, члена РВС 1-й конной, Клима Ворошилова и то встретили с насмешкой красные рубаки.
Родившийся на спине коня, старый казак, красный комбриг, словно вымахнувший из Запорожской Сечи, Ока Иванович Городовиков, усмехаясь в висячие казачьи усы, осматривал посадку рабочего Ворошилова, подъезжавшего к строю.
- Оно, конечно, сидел там по тюрьмам и все такое, только в тюрьме-то сидеть одно, а на седле другое. А может ли он, во-первых, еще ездить так, как мы, природные, степные казаки? Вот что. Знаем мы рабочего, отстоял на фабрике, взял тростку да по плитуару...
Но Ворошилов к этим партизанам-мужикам, казакам-бандитам подошел. Это понял комбриг Ока Иванович, когда походным порядком красная конница с вахмистром Буденным, слесарем Ворошиловым и портным Щаденкой во главе тронулась на белых, на Дон, нацеливаясь к удару в стык Добровольческой и Донской армий.
Во всем кожаном, в накинутой бурке, в заломленной папахе, на рыжем англичанине Маузере ехал впереди по донским степям Клим Ворошилов. В зеленой офицерской бекеше рядом - Семен Буденный, один из лучших русских наездников. И с хищным белесо-ястребиным лицом, променявший иглу на шашку, ехал с ними портной Щаденко.
Осенняя степь дышит, колеблет ветер сухой ковыль. Звон тысяч подков, тарахтенье тачанок. Далеко белыми хатами блеснуло село, закрутив в степном ветре крыльями ветрянок.
- А ну, Семен Михалыч, прижмем до села, а? Кто кого? - смеясь, бросает Ворошилов.
Буденный только повел ослепительной животной улыбкой, кашлянул и вихрем бросил белоногого жеребца. Оторвавшись от армии, два коня на глазах бойцов, под смех, под гиканье, под уллю-лю - жми, жми! - распластались, как птицы, над донской степью.
Только на голову ушел жеребец Буденного от ворошиловского англичанина. Хохочут командиры, бойцы.
А Ворошилов, в облаке пыли крутясь на коне, выезжает перед строем.
- Ну, ребята, песню! Песенники, вперед! Глава легендарной конницы запевает сам, разнося по степи:
Кукушка лесовая
Нам годы говорит,
А пуля роковая
Нам годы коротит.
По степи гудит, несется буйная песня мужицкой конницы, идущей под командой солдата, слесаря и портного.
Вечером на стоянке в небольшой, освещенной керосиновой лампой, хате работает над картами штаб армии. На лавках, табуретах валяются бурки, папахи, красные башлыки, бинокли, сабли, револьверы. Тут готовятся очередные маневры и удары. И тут не так уж все просто: кроме солдата, слесаря и портного, есть и казак-офицер Зотов, и образованный кавалерийский генерал Л. Клюев. Это настоящий штаб.
Буденный спокоен и всегда немного шутлив, отшучивается:
- Пусть болтают, а мы отдохнем, наше дело - рубать.
Но все ж, указывая в развернутую десятиверстку короткими пальцами, привыкшими держать либо повод, либо шашку, посмеиваясь, говорит:
- А ну где он тут под Касторной-то, Мамонтов, у него, слыхать, конницы - черная хмара?
- Большая сила, а - разобьем,- бросает, свертывая цигарку, оживленный и возбужденный Ворошилов.- У тебя где донесение-то, Семен Михалыч, дай-кось сюда!
Из алых кровяных чикчир Буденный вытаскивает кучу мятых бумажек.
- Лятучка-то? - засмеялся животной улыбкой.- Уж не знаю, куда я эту "писанину" сунул. Не люблю я "писанины", Клемент Ефремыч.
Штаб знает: Буденный не любит письменности; донесения, подчас не разобрав, сует в карманы алых чикчир, а когда надо, выгребает их оттуда кучей. Да и пишет командарм не так уж чтобы шибко, вот рубать это поучись, дело наше.
Но генерал Клюев на исчерченной красным и синим карандашами десятиверстке уже пристально рассматривает подступы к Касторной, на которую завтра лавой обрушится мужицкая кавалерия.
- Ну как, ваше превосходительство, думаешь? - и дружески, и с хитрой усмешкой говорит Буденный.
- Касторная нам, как душа нужна,- перебивает Ворошилов.- Как, товарищ Клюев, насчет Касторной-то?
Отчаянным прыжком бросилась на Мамонтова 1-я конная и нанесла страшное пораженье под Касторной, освободив путь на юг. "Красный генерал от крестьян", как в противовес "генералу от рабочих" Ворошилову, назвал Сталин Буденного, за этот прыжок получил от Кремля почетное оружие - шашку с орденом Красного Знамени.
8. Разгром Ростова
Белая армия уже падала в своем наступлении. Отступала. Под напором конницы Буденного открылся путь к Ростову и казачьей столице Новочеркасску. Когда 1-я конная подошла к Новочер-касску и был уж виден вдали на высокой горе золотой крест Новочеркасского собора, перед решительным боем в сведенное каре буденовцев помчался на золотом донце Ворошилов. Осаживая в середине необъятного конного каре жеребца, Ворошилов закричал не своим, сиплым голосом: "Бойцы и командиры! Товарищи первой конной! Мамонтовские корпуса еще пробуют задержать наш большевицкий напор! Но нет у них пороху, весь вышел! Выдохлись золотопогон-ники! Уж бегут из Новочеркасска куда глаза глядят! Бойцы! Еще один удар, и мы сломим Ростов и Новочеркасск и ворвемся в гнездо издыхающей контрреволюции! Разобьем врага рабоче-крестьянского дела! Вперед к победе! За советскую власть! Ура!" - И Ворошилов выхватил шашку на метнувшемся от криков коне.
- Даешь Ростов! - ревело по степи, и бойцы, кто в штатском пальто, кто в английских ботинках на босу ногу, кто в шевровых дорогих сапогах, снятых с расстрелянных офицеров, кто в шинелях, кто в бабьей шубе,- зашумели, сминая каре, выхватывая шашки.
Ворошилов тронул к стоявшим группой командирам. Солдаты-генералы Городовиков, Тимошенко, Летунов, Апанасенко, Бахтуров, Ракитин, Тюленев сидели на первоклассных скаковых конях. На полкорпуса впереди всех, в зеленой бекеше, покручивал черный "конский" ус Буденный.
- Приказывай, Семен Михалыч! - бросил Ворошилов. И Буденный, обернувшись к командирам, высоким мужицким тенором подал команду. Командиры рысью тронули к частям.
Уже выпал снег. Стояли морозы. По необъятной снежной донской степи развертывалась конница Буденного в бой за Ростов и Новочеркасск. От комкора Думенко прискакал с "лятучкой" ординарец, где корявым полуграмотным почерком доносил разбойный комкор, что согласно приказанию вступает в бой за Новочеркасск.
Белому оплоту - Ростову и Новочеркасску - эта мужицкая конная армия страшна.
Но хоть и потрепанная рейдом, боями, прошедшая навстречу Буденному маршем 30 верст, белая конница генералов Мамонтова и Топоркова встретила Ворошилова с Буденным под Ростовом и Новочеркасском достойным жестоким отпором. Это был грандиозный бой. Почти на десять верст в одну линию развернулись красная и белая кавалерия. За боевыми линиями квадратами стояли резервные колонны поддержек. С гиком, блестя на снегу блеском шашек, сходились в шашечной рубке красные и белые лавы. Линии конных масс волновались, изгибались то в ту, то в другую сторону, наседая друг на друга. Гремели орудия, трещали пулеметы и точно море волновались огромные конные волны, носясь по степям. Совсем бы туго пришлось зажатому под Новочеркасском разбойному мужику Думенке, если б, все ж опрокинув мамонтовцев, не ринулся, как зверь, Буденный и на плечах белых не ворвался б в Ростов.
С ревом, гиком, улюлюканьем, полуоборванные, дорвавшиеся наконец "гарбануть" неслись по богатому Ростову буденовцы, где на столбах качались еще люди, повешенные генералом Кутеповым, украсившим по своему вкусу город теми, кого подозревал в большевизме.
Во дворец Парамонова, откуда только что бежали, отступая, белые штабные генералы и где еще не высохли следы от их сапогов, вошли победители - реввоенсовет во главе с Ворошиловым, Щаденко, Буденный, Думенко, солдаты, командиры, Зотов, Городовиков, генерал Клюев. А Ростов застонал, утонул в ночном невиданном, неслыханном грабеже и разгроме.
Под ленинский лозунг - "Грабь награбленное!" - город задохнулся в убийствах и насильях дорвавшихся до солдатской радости мародерства буденовцев. Тут бы самого Маркса повесила на фонарном столбе кверх ногами эта мужицкая, пугачевская конница.
Напрасно в колонном зале парамоновского дворца бушевал, шумел перед командирами Клим Ворошилов:
- Прекратить грабеж! Гады! Позорят армию! Разослать по частям коммунистов!
Где там!
Сам Буденный усмехается ослепительной животной улыбкой.
- Та нехай, Клим Ефремыч, трошки разомнутся бойцы, трошки грабануть буржуякив.
Разбойный комкор Думенко, с кирпичом мужицкой бороды до пояса, только хохочет перед главой реввоенсовета.
- Каких таких коммунистов разослать? У нас в армии нет коммунистов и не было! Дай бойцам взять, что хотят! Что тебе жалко? За что они кровь проливали? - Звякнул шпорами и ушел из двора Думенко, пьяный легендарный рубака, как отец, любимый бойцами.
Но это почти уж восстанье. Командир корпуса поощряет грабеж? В эту ночь кавалер ордена Красного Знамени и обладатель полученных из рук Троцкого золотых часов с выгравированной надписью "Лучшему солдату Красной Армия", Думенко в штабе среди кутежа с девками и бойцами собственноручно застрелил политического комиссара корпуса коммуниста Микеладзе. И в разгульном пьянстве грозил открыть фронт белым генералам, если реввоенсовет будет еще "заступаться за жидов и коммунистов!".
Острая телеграмма пришла врагу Ворошилову от Троцкого: "Жалобы на бесчинства и злоупотребления властей не прекращаются. Считаю безусловно необходимым положить конец насилиям со стороны недисциплинированных частей. Сообщают, что не хватает силы для обуздания насильников. Необходимо наказывать виновных на месте. Ни одно бесчинство не должно оставаться безнаказанным. Ответственность возлагается на реввоенсовет армии. Предреввоенсовета Троцкий".
Это второй раз ревтрибуналом грозит Ворошилову Троцкий: ведь это его ж, Ворошилова, бунтарское детище утопило Ростов в водке, в крови, в хаосе разинских душ.
Но любимый красными бойцами казак Думенко Ворошиловым уже арестован, а за городом глава реввоенсовета приказал выстроить свою пьяную конницу.
И когда Ворошилов выехал во главе командиров на пляшущих, грызущих мундштуки, брызгающих пеной красавцах донцах перед конницей, строй задрожал от пьяного "ура!" и взвизга обнаженных сабель.
Ворошилов ждал, пока смолкнет строй, потом зачитал с седла приказ от 10 января 1920 года за номером третьим: "Честь и слава вам, красные герои! Революционный совет конармии от лица советской республики приносит глубокую благодарность героям красной кавалерии. Но вместе с тем, реввоенсовет не может не обратить вниманья, бойцы, что темные элементы, примазавшиеся к армии, объединившись с уголовными преступными элементами, совершили ряд гнусных разгро-мов лавок, винных погребов и квартир. Пойманные хулиганы, спаивавшие несознательных бойцов, при допросе оказались переодетыми офицерами белой армии",- лгал было с коня Ворошилов. Но строй не хотел слушать, зашумел, заколыхался, понеслось:
- Кончай! Буденного! Даешь Буденного! - заревел строй.
К Ворошилову выбросил шпорами коня Буденный, завертел коня перед строем.
- Говори! - бешено крикнул Ворошилов.
И Буденный высоким голосом перед хмельной, непротрезвившейся от ростовских погребов конницей, закричал по-солдатски, по-простецки, с крепким матом и солеными словами.
- Товарищи! Всех родов кровопийцы, посягатели на нашу молодую, можно сказать, революцию мечутся из угла в угол и не находят себе места! Товарищи, ростовский и других углов пролетарьят не пользовался советской властью, он только увидел ее на самое малое время! Мы являемся, как освободителями, наша задача енергичней удерживать в этом вертепе буржуазного разврата более слабых товарищей к грабежу, насилию и пьянству. Хмельных напитков ни капли в рот! - вдруг что есть мочи с седла гаркнул Буденный.- Что мы сделали? Нас хлебом-солью встречали, а мы в пьяном виде грабеж! Долой контрреволюцию! Да здравствует советская власть! Да здравствует непобедимая 1-я конная! Да здравствует мировая революция! Ура!
- Ура! - загремел строй.
Но Ворошилов отъезжал от войск сумрачный, злой.
Ростовское мародерство и пьянство конармии дало передышку белым. Они укрепились под Батайском, и когда Ворошилов вывел конармию в бой, где некогда у реки Каяла дрался князь Игорь с половцами, восемь жесточайших конных атак буденовцев отбили белые. Через реку по льду в сумерках пошли карьером в последнюю атаку, и Ворошилов в этой атаке вместе с лошадью опустился под лед в выбитую снарядом полынью; еле вытащили Ворошилова бойцы.
Может, даже этот провал и сорвал терпенье Ворошилова. Прибыв в реввоенсовет фронта к бывшему капитану царской службы Шорину, Ворошилов вспылил и отказался повиноваться.
- Ты кричишь - не рассуждай, полезай, куда указывают! А у нас получается большая чепуха! И я больше не поведу в лоб! Ты маневр мне дай! кричал у Шорина Ворошилов.
Из станицы Богаевской Ворошилов по телеграфу застучал жалобу в Москву Сталину. "Выражаю свое негодованье на комфронта и бездарное использование нашей славной конницы. Прошу приехать вас или равноценного вам товарища и убедиться во всей глупости совершаемого. Ворошилов".
В ответ на жалобу Москва послала на юг искусного маневрами, самого талантливого советского полководца, бывшего лейб-гвардии поручика Михаила Тухачевского. По его плану конница Ворошилова и Буденного свернула на юго-восток, и там в безлюдных Сальских степях, в метелях, в 25-градусный мороз, когда коченели раненые, в снежной степи разыгралась одна из последних решающих конных битв красных и белых. Из этого ледяного боя в Сальских степях, где в сугробах стояла мертвая, замерзшая конница, Ворошилов с Буденным вышли победителями.
9. В тысячеверстный поход на Европу
Когда в весне 1920 года просыпались кубанские степи, Ворошилов тронул с Кавказа 1-ю конную тысячеверстным маршем на польский фронт. Эту буйную, покрытую легендой силу требовал к себе в "таран", против Европы, командовавший фронтом Михаил Тухачевский.
Много было спору, брани, ругани, склоки на верхах советского генералитета из-за прославленной 1-й конной. Буденный, смеясь, только руками разводил:
- Да по мне все равно, какой фронт, мое дело рубать.
Но Ворошилов свернул конармию с Западного фронта, настояв, чтобы шла на Юго-западный, где главой реввоенсовета фронта был Сталин. Отсюда нацелилась 1-я конная для удара на Европу, не отдали Ворошилов со Сталиным "свою" конницу. Тухачевского же успокоил главком, что, выйдя в наступление на "меридиан" Бреста", все красные войска подчинятся Тухачевскому.
- Одно жаль, что сабель маловато,- горевал Буденный,- ну, что там 17000, чего с ними сделаешь? Вот в мировую войну было - 40 кавдивизий, 300 тысяч сабель, а что их превосходи-тельства с ними сделали? Мне б сейчас 300 тысяч, да я бы пошел по европейским тылам, черт бы кто взял меня. Да я бы всю эту Польшу копытами размял!
- Волынишь, Семен Михалыч,- покуривает трубочку, смеется бывший слесарь,- постой, дорвемся и до Европы.
- Да, Европу бы нам на часок,- в пышные усы хохочет, изрубленный в двух внешних и одной гражданской войне, прославленный российский Мюрат Буденный.
И портной Щаденко вторит легким говорком:
- Как ни верти, а не обойдется без нас Европа. Семен Михалыч, у нас, можно сказать, на все революции патент взят. Хочешь, лавочку открыть, приди поучись, а нет - недействительная будет.