III. Психическое и физическое.
Многим простачкам теория Енчмена представляется последовательно-материалистической. В самом деле, ведь, с первого взгляда, куда же дальше итти в развитии материализма? Енчмен во многих местах доказывает с жаром, что психических явлений нет, что по поводу этих явлений не может быть ни суждений, ни даже слов; что обычные словесные значки бессмысленный набор звуков и т. д., и т. д. Для умов, которые не склонны копать глубже, и для которых очень притягательна перспектива ничему не учиться, ибо в 15 анализаторах содержится вся хозяйственная и идеологическая премудрость коммунизма (так, ведь, утверждает сам пророк), для таких умов теория Енчмена представляется высшим достижением материализма. Они не видят ни пошлого вульгаризаторства Э. Енчмена, вульгаризаторства, снабженного лошадиной дозой отвратительной демагогии, ни лицемерного лукавства автора, который тем больше материалистически озорничает, чем глубже падает на дно идеализма.Тов. Э. Енчмен считает важнейшим теоретическим результатом своих исследований уничтожение психического ряда явлений. Мы показали, - пишет он, - что все эти слова (т.-е. слова, означающие психические явления, Н. Б.), во-первых, все без исключения, по своему составу, обозначают пространственные явления; во-вторых, не могут наименовывать непространственных явлений, потому, что об отдельных непространственных явлениях и о группах непространственных явлений невозможно существование слов; наконец, в-третьих, мы обещали показать в дальнейших главах, что господствующее тысячелетиями применение всех этих слов к обозначению непространственных явлений - эксплоататорского происхождения, осуществлено идеологической агентурой эксплоататоров из корыстных целей классовой эксплоатации*20.В самом деле. Присмотримся к ходу рассуждений Енчмена, который подводит дело к вышеприведенным положениям, уничтожая почем зря психический ряд, суждения о нем и даже соответствующие словесные значки. Ход этих рассуждений крайне характерен и его анализ совершенно необходим, если мы хотим понять действительную суть, а не показную маску енчменовской теории.В связи с существующими и распространенными заблуждениями о точных границах психических явлений, - пишет наш автор, - следует категорически подчеркнуть то общее положение критической методологии, что чужая психика никогда не наблюдается нами, что каждый из нас (индивидуумов) интроспективно наблюдает только свою психику, и больше ничью... Таким образом мы приходим к чрезвычайно важному с логической стороны выводу, что ни для кого из людей не может быть доказанным, что и другие люди психичны, одушевлены, т.-е. что и другие люди переживают чувства, желания, представления, так как самое тщательное, всестороннее наблюдение за чужим организмом не сможет обнаружить в нем наличности психических явлений (ощущений, представлений, чувств, воли).Бесчисленные явления, ежеминутно наблюдаемые мною (индивидуумом) у всего огромного множества окружающих меня организмов, - в частности, у людей (мимика, волнения, движения, словесные рассуждения и пр.) суть исключительно об'ективные физические явления. Психические же явления, быть может, протекают (?) интроспективно у каждого из окружающих меня людей или вообще организмов, но сколько-нибудь убедиться в этом я не могу: чужие психические явления недоступны моему наблюдению. Чужая психика трансцендентна, т.-е. недоступна коллективному (об'ективному) опыту*21. (Далее идет ссылка на авторитет вышеупомянутого буржуазно-идеалистического профессора А. Введенского.)В этой цепи рассуждений, отнюдь не оригинальных и в основе списанных у Введенского, мы обнаруживаем, прежде и раньше всего, определенную непоследовательность. В самом деле, откуда это автор заключает: каждый из нас наблюдает только свою психику? Откуда это Енчмен знает, что каждый из нас наблюдает? А если, по Енчмену, каждый наблюдает, то каким же путем он, этот каждый, может наблюдать то, что, может быть, вовсе и не существует?Посмотрите, какую чепуху преподносит нам почтенный шпагоглотатель.С одной стороны, категорическое утверждение на предмет наблюдения только своей психики.С другой стороны, категорическое сомнение в существовании об'екта этой только своей психики.И все ничего! Читатель (с большой буквы) проглотит! Чужая психика трансцендентна. Хорошо! Но если вы про нее говорите, что она трансцендентна, то значит она существует все же? А если она существует, то как вы в ней сомневаетесь? Енчмен не пишет: если она есть, то все же она мне недоступна. Он пишет: чужая психика (т.-е. нечто существующее) мне недоступна.Потом, что значит: чужая психика недоступна коллективному опыту? Ведь, это действительно набор слов! Коллективный опыт общества из 20-ти человек есть совместно обработанный опыт этих 20-ти человек. Что по отношению к этому коллективу будет чужой психикой, а что своей? Ведь, ясно, что эти выражения пригодны только для индивидуального опыта. Иначе перед нами простая тарабарщина и больше ничего.Но и это проглотит услужливый Читатель с большой буквы.Далее. Э. Енчмен мечет громы и молнии против того, что некоторые теоретики устанавливают причинную зависимость между физическим и психическим рядами. Сам же он защищает принцип параллелизма.Параллельно всякому, наблюдаемому интроспективно, психическому явлению можно констатировать неизбежно-одновременно протекающий в организме об'ективный, физический процесс*22.Последние (психические явления. Н. Б.) протекают, наблюдаются организмом (речь идет об организме вообще, о любом человеческом организме, а вовсе не об организме самого Енчмена, в чем нетрудно убедиться из контекста. Н. Б.) одновременно параллельно пространственным изменениям в организме, не воздействуя на организм*23.В этих, тоже отнюдь не новых, мыслях (перед нами обычная теория психофизического параллелизма) поражает та же наивная (или лукавая?), мягко выражаясь, непоследовательность.В самом деле. Здесь Э. Енчмен устанавливает известный об'ективный и общезначимый закон. Но откуда же он знает обо всем этом, если принять его собственные посылки, его потрясающие дедукции и прочие заповеди священного текста?С точки зрения Енчмена, он не может знать, есть ли параллелизм между психическим и физическим рядом у любого другого человека, определяемого, как не-Енчмен. Ибо:1) совершенно неизвестно, по Енчмену, существует ли этот психический ряд;2) если бы даже он существовал, то он был бы недоступен (трансцендентен) для Енчмена;3) а, следовательно, его нельзя было бы ни с чем сопоставить.Так обстоит дело с чужой (в терминах Енчмена) психикой.А с авторской? Здесь совсем другой переплет. Если автор не смотрится в зеркало (он постоянно смотрится в зеркало, но не физическое), то он наблюдает интроспективно свой психический ряд, но не видит ни вибраций своего мозга, ни мимики, ни прочих физических вещей. Следовательно, непосредственно он и про себя ничего сказать не может, если только к делу не привлекать коллективного опыта.Так, с первых же шагов, Енчмен опровергает свою собственную теорию и беспомощно, как трехлетний мальчик, блуждает меж трех сосен, сохраняя, правда, при этом победоносный вид.Откуда же весь этот вздор? Откуда такая несвязанность концов с концами?Очень просто. Повседневная практика, высший критерий истины, ежеминутно убеждает нас в том, что существует не только я, но и мы.Лишь сублимированная до индивидуалистического помешательства философия эксплоататоров буржуазного типа могла додуматься до Единственного, кроме которого существуют лишь бревна, да и то не наверняка. Практически нет ни одного солипсиста. Правда, Енчмен пишет (лукавя снова и употребляя марксистскую фразеологию), что весь наш огромный повседневный опыт каждую минуту подтверждает нам, что мы никогда, ни в каком чужом организме... не встречаем никаких признаков его одушевления*24. Но на это можно отвечать только смехом, хотя и не гомерическим: гомерического смеха эта индивидуалистическая чепуха отнюдь не заслуживает.
Пойдем дальше.
Проклятый вопрос относительно физического и психического может быть поставлен, между прочим, и так:1) или мы начисто отрицаем существование психических явлений. Тогда всякое слово о них - бессмысленный набор звуков, суждения о них невозможны, и т. д.; в таком случае теоретически возможно допустить, что фразеология, построенная на предпосылке существования психического ряда, есть не что иное, как своеобразное идеологическое искривление;2) или мы признаем психику у Единственного (суб'екта), допускаем возможность ее наличия у других людей, но считаем недоказуемым бытие этой чужой психики.Всякому понятно, что могут быть и другие постановки вопроса; напр., у материалистов-марксистов есть своя постановка вопроса, третья. Всякому ясно также, что обе вышеприведенные постановки не являются марксистскими. Ясно, наконец, что между ними существует принципиальное, весьма глубокое различие.Между тем, нетрудно показать, что Енчмен колеблется между этими двумя решениями. Но его колебания тоже основаны, как он выражается, на лукавстве. Когда ему нужно заманить в свою идеалистическую ловушку горячую молодежь, он старается взять ее левым радикализмом, отрицая психику начисто, т.-е. выбрасывает знамя первой формулировки. Но в то же время он ловко протаскивает второе решение, списанное у идеалистических профессоров и составляющее действительную основу его теории, вернее, теорию Введенского и К?. Отсюда - нестерпимая путаница даже в наиболее разумном ядре того хилиастически-мессианского бреда, который носит название теории новой биологии.В настоящей логической связи нам нужно, прежде всего, установить один решающий факт, а, именно, тот, что автор теории новой биологии признает, по меньшей мере, и притом признает совершенно прочно, свою собственную психику. Мы это видели на цитатах, приведенных выше, но для еще большей убедительности, сошлемся на последнее произведение Енчмена, первый том теории новой биологии.Там, между прочим, читаем:...только потому автор допускает, считает возможным, вполне вероятным..., что в читателе или вообще в людях протекают непространственные явления, что в себе самом он наблюдает непространственные явления*25, автор наблюдал непространственные явления только в самом себе*26.Правда, потом, путем целого ряда логических подстановок и фокус-покусов, автор как-будто доказывает, что психических явлений нет, и наблюдать их нельзя, и говорить о них тоже запрещается новыми заповедями I тома скрижалей. Но факт остается фактом: исходным теоретическим пунктом теории Енчмена является признание психики самого Енчмена.Пойдем теперь дальше. Э. Енчмен признает, повидимому, реальность внешнего мира. Он признает также и существование других человеческих организмов. Но он, по меньшей мере, сомневается в том, что все другие люди, не-Енчмены, одушевлены.Итак:Существую я, Енчмен, наблюдающий в себе психические явления, vulgo предмет одушевленный.Существуют Петров, Сидоров, Иванов. Но да будет обозван метафизиком и эксплоататором всякий, кто исходит из признания одушевленности этих простых людей!Признание Енчменом своей собственной психики и сомнение в чужой имеет своей предпосылкой допущение, что все иные люди организованы принципиально иначе, чем сам гениальный Эммануил. Из этого, конечно, вытекает претензия на руководство Ревнаучсоветом Мировой Коммуны, управляющим всем хозяйством и всей идеологией человечества; ибо, в самом деле, раз дух божий, психика, почил только на одном человеке, то ему и книги в руки: не спроста же он-то и выдумал теорию новой биологии, пока другие занимались прозаической мимикой!Но, товарищи, из этого следует и кое-что другое. Именно, вот что:Во-первых. Основные предпосылки Енчмена в корне противоречат и об'ективной действительности, и марксизму, отражающему эту об'ективную действительность.Маркс об'являл не раз пошлым буржуазным вздором представление об изолированном индивидууме. Но енчменовская точка зрения является этим вздором в десятой степени, потенцированным вздором. Мы очень рады, если наш Эммануил допускает (несмотря на свое божественное происхождение), что его папаша и его мамаша, возможно, были и неодушевленными предметами*27, которые все же сумели, как никак, произвести единственный в мире одушевленный экземпляр человеческой породы. Однако эта комическая сторона в положении трагически изолированного нового Мессии только лишний раз подтверждает, что ничего, абсолютно ничего, общего между марксизмом и енчменовскими скрижалями нет и быть не может. Марксизм исходит из основной данности, из общества совместно живущих и совместно работающих людей. Для марксизма нет и вопроса о том, устроены ли люди принципиально отлично друг от друга.Повторяем, лишь индивидуализм мещанства, буржуазии, деклассированной богемы может быть фоном для таких, якобы, новых, а на самом деле заплесневело старых, выдумок. На книжке Енчмена должно было бы красоваться не то заглавие, которое там красуется. Нужно было бы написать: Теория новой биологии против марксизма. Но разве хватит на это мужества у автора, вся теоретическая премудрость которого построена на двух китах: саморекламе и хитреньком лукавстве?Во-вторых. Признание собственной психики разрушает всю стройность радикального варианта енчменовской теории. Ибо, если психика есть хотя у одного автора теории новой биологии (мы становимся на его точку зрения), то, следовательно, об'ективно существует категория психических явлений. А отсюда вытекают и все те вопросы о материи и духе, которые храбро изничтожаются Енчменом только потому, что он от них улизывает. А когда он их ставит, то, как мы видели выше, он опровергает свою собственную теорию (напр., установлением таких законов, как закон психо-физического параллелизма).В-третьих. Но если психические явления существуют, то о них могут быть и суждения, они могут быть обозначены словами и проч., что и происходит, вопреки Енчмену, в действительности.
Разберем этот вопрос более подробно.Здесь ход аргументации у Э. Енчмена таков:а) Слова - это цепи органических движений, рефлексов*28.b) Чужие непространственные явления (?!) вообще во всех случаях не вызывают никаких изменений, никаких движений в организме читателя*29.c) Однако для нас остается неразрешимым вопрос: может быть, те непространственные явления, которые, скажем, протекали в самом читателе (курсив автора), вызвали в его организме какие-нибудь движения?Однако этот вопрос только кажется другим, отличным от только что нами разрешенного. В самом деле: если бы непространственные явления, допустим, протекающие в организмах, вызывали в этих организмах какие-нибудь пространственные изменения (движения), - то такие изменения (движения) могли бы служить (служили бы) для окружающих людей доказательством того, что в этих организмах протекают непространственные явления... вместе с тем наш огромный повседневный опыт находится в резком противоречии (!!! Н. Б.) с таким допущением... Итак, непространственные явления никогда не вызывают пространственных явлений*30. А отсюда, следовательно, невозможно образование словесных реакций относительно непространственных явлений.Присмотримся к этой аргументации ближе. Оставим в покое пункты: a) и b) и обратим наше внимание на пункт c).Прежде всего, что значит: для нас остается неразрешимым вопрос etc? Если для Енчмена вопрос остается действительно неразрешимым, тогда неразрешимым остается для него и вопрос о словесных обозначениях психических явлений, и вся аргументация падает. Однако из последующих рассуждений вытекает, что Э. Енчмен все же разрешает и этот вопрос. Следовательно, речь идет не о неразрешимости, а о нерешенности в данной стадии рассуждений. Но тогда мы позволим себе заметить автору, оперирующему доказательствами лингвистического характера, что ему невредно было бы тверже знать русский язык.Итак, примем лучшее для Енчмена положение, что здесь была всего-навсего некоторая элементарная безграмотность. Спасает ли это нашего пророка?Думаем, что нет.Ибо, на каком это основании Э. Енчмен подставляет на место вопроса о своем организме другие организмы? Ведь, по Енчмену, у них, возможно и психики-то нет.Допустим, что у них, действительно, нет психики. Вопрос отпадает. Но у Енчмена-то эта психика есть: он сам в этом признался. Так потрудитесь ответить на этот вопрос: есть ли связь между вашей психикой и вашими движениями или этой связи нет?На этот вопрос Енчмен должен ответить положительно. И тут он пропал.Ибо: единственным выходом для него была бы, примерно, такая словесная реакция: не непространственные явления (мои чувства, желания, представления) вызвали мои движения, а другие пространственные явления, протекавшие в моем мозгу и других частях организма.Но на это мы могли бы ему возразить в его же собственном духе: а почем вы знаете, что происходит в вашем мозгу? И откуда вы это знаете, что у вас есть мозг? Вы никогда в этом не сможете убедиться. В самом деле, даже если бы вы искусно произвели трепанацию черепа и посмотрели в зеркало, то и то это было бы никудышное доказательство. Ибо на чем основано ваше доверие к зеркалу? На простой аналогии: вы видите, как подходят к нему люди и там отражаются. Поэтому делаете вывод и о себе. Но все же это - только аналогия. На самом деле, вы ничего здесь строго-научно не докажете. Ваш повседневный огромный опыт убеждает вас, что у вас нет мозга, что вы совсем безмозглый организм.Эти рассуждения - совершенно в духе Енчмена.Их можно употреблять против автора новой биологии. Они были бы достаточны для опровержения его выдумок.Нас, однако, здесь интересует не только опровержение Енчмена, но и действительное решение вопроса. По сути дела: правильно или нет положение, что мои движения вызываются другими пространственными явлениями, например, физиологическими явлениями, происходящими в моем мозгу?Конечно, правильно. Но в том-то и дело, что мои психические явления не есть нечто второе, сверх и помимо этих процессов данное, а лишь интроспективное выражение того же самого, интроспективное выражение моих физиологических процессов. Этого не понимает антиматериалистический Аника-воин, и отсюда вся его путаница.Более того. Как мы видели выше, я могу наблюдать процессы в своем мозгу только интроспективно; поэтому я и ставлю в связь многие свои движения со своею психикой. А отсюда ясно, что вполне возможна и словесная реакция на психические явления, и обобществление индивидуальных опытов в этой области.
Наделала синица славы,А моря не зажгла.
IV. Биология и социология в теории Э. Енчмена.
Разобрав оригинальную (немножко имманентов, солидно - Введенского) философскую концепцию Э. Енчмена, мы приглашаем читателя (с маленькой буквы) последовать за нами и спуститься со снежных вершин рассуждений о физическом и психическом в долину вещей несколько более конкретных.Запомним с самого начала, что Э. Енчмен обещал нам развивать ортодоксальный марксизм. А теперь к делу.Всякому понятно, что марксизм произвел переворот прежде всего в общественных науках. Общественные науки, т.-е. науки, изучающие социальные явления, стали на совершенно твердую почву. В этом - громаднейшая заслуга творцов научного коммунизма, которые, как известно, жили в XIX столетии.Величайшее событие мировой истории - рождение божественного Эммануила произошло позже. Сознательная его жизнь и работа над скрижалями грядущего еще позже.Следовательно, Э. Енчмен имел возможность клясться марксизмом. Но, вопрос другой, нет ли и в этих, более низменных областях теории, лошадиной дозы теоретического лукавства, попросту говоря, теоретической нечестности? Не означают ли и здесь все эти клятвы простого обмана?В общественных науках, - пишет Э. Е., - строются... весьма глубокомысленные социологические теории, обильные туманными терминами, мало анализированными понятиями, таинственными экивоками в сторону глуби вещей и пр. (Гиддингс, Дюркгейм, Штаммлер, де-Роберти и т. д., в лучшем случае, Л. И. Петражицкий). Социальные явления (т.-е. соответствующие физиологические реакции) еще не знают чисто-причинного (взаимно-физического, естественно-научного) изучения; изучение же их собственно-фантастической... наукой, социологией, совмещает в себе главные пороки научного мышления... и т. д.*31.Итак, в статье, послесловие к которой написано в 1919 году (предисловие к 18 тезисам написано в том же году), наш ниспровергательный автор1) считает за лучшее в области общественных наук творения Петражицкого (правовые эмоции собак!).2) считает признаком хорошего тона даже не упоминать о марксизме!Если до сотворения одного из священных текстов пророка Эммануила социальные явления не находили причинного об'яснения, то, следовательно, марксизм - тоже пустяки, и он не дает такого об'яснения. Гораздо выше него стоит Л. Петражицкий.Все это с железной необходимостью вытекает из вышеприведенных положений Э. Енчмена. Свою родословную Э. Енчмен и в этой области ведет от кого угодно, но только не от Маркса. А вся его божба марксизмом есть не что иное, как мимикрия. Это маска, под прикрытием которой Э. Енчмен протаскивает старый буржуазный хлам.Да не подумает читатель, что вышеприведенные цитаты случайны или что они не характерны для теоретических взглядов Э. Енчмена вообще. Наоборот, нетрудно показать, что именно здесь лежит основа воззрений Енчмена на роль теории новой биологии в сфере общественных наук.По принятому нами обычаю, мы и здесь заставим говорить прежде всего автора. Пускай он сам пожжет своим глаголом сердца людей.Наука социология, - пишет Э. Е., - призвана изучать, по формулировке социологов, так называемые абстрактные законы социальной жизни, т.-е. те законы, которые должны зафиксировать специфические события социальной жизни, события, долженствующие безусловно отделить науку социологию от других наук; при этом такими специфическими явлениями социальной жизни одни социологи (сравнительное большинство) считают появившиеся в период социальной жизни разумные способности человека (О. Конт, Спенсер, Гиддингс, Уорд, Кидд и др.), создавшие этику, религию и пр., отделившие его от прежнего биологического бытия (факт надорганического явления и пр.); другие же социологи склонны видеть специфичность социальной жизни не только в появлении разумных способностей, но и в других фактах социальной жизни, например, в появлении у человека орудий производства (теория марксизма) и пр.*32.Товарищи! Насторожитесь здесь! Сейчас вы увидите, насколько ортодоксален наш хамелеон.Первое общее основное положение - базис социологической методологии, именно, априорное положение об исключительной специфичности явлений социальной жизни (вне зависимости от того, какие, именно, явления считаются специфическими - разумные способности или орудия производства и пр.) и полной их несводимости к понятиям других наук, как, напр., биологии, положение, что законы обобщения явлений социальной жизни должны быть абстрактными (социология - абстрактная наука), не сводимыми к понятиям других наук, - это основное положение, базис социологической методологии, находится в прямом противоречии с общим законом эволюции теоретического мышления,... законом, изложенным... Пирсоном и Риккертом*33.Итак:Марксисты считают, что социальные явления специфичны.Но это неверно.Марксисты считают, что специфическим признаком, отделяющим общебиологические явления от социальных, является то обстоятельство, что общественное животное, именуемое человеком, есть, кроме того, животное, делающее орудия.Но и это неверно.Марксизм ошибается, ибо его положения противоречат идеалисту Пирсону и идеалисту Риккерту, двум профессорам, буржуазным идеологам чистейшей воды.Таковы выводы автора теории новой биологии.Вот вам и ортодоксальный марксизм! Вот вам и его развитие! Нужно сказать, что, действительно, трудно найти другой случай такого теоретического подхалимства, какое мы находим у Енчмена, прикрывающего свою индивидуалистически-идеалистическую наготу лоскутами марксистских словесных реакций. Тут все есть, коли нет обмана... Неужели, в самом деле, не ясно, что тут есть прямой, наглый обман?..*34.Таким образом и здесь между марксизмом и Пирсоном-Риккертом, то бишь Енчменом (он, конечно, очень самостоятельный мыслитель), нет ничего общего.Теперь скажем несколько слов по существу вопроса, т.-е. вне зависимости от того, марксист Енчмен или что-нибудь совершенно иное.Замечание первое. Совершенно непонятно, почему это автор теории новой биологии, стремящийся к максимальным обобщениям, останавливается на биологии?Разве биологические явления несводимы к физико-химическим? Почему это все дело сводится к рефлексологии? Известно, что теперь делаются попытки (см., напр., проф. Лазарева: Ионная теория возбуждения) итти еще глубже. На каком же достаточном основании здесь устанавливается предел, его же не прейдеши? На том, что ли, основании, что наш пророк во дни юности своея учился у проф. И. Павлова? Или на том, что он, будучи раньше эс-эром, прошел через школу Лаврова-Михайловского, которые ведут свою родословную от Спенсера и органической (биологической) школы в социологии?Логических оснований, явное дело, тут быть не может. И здесь, по своему обыкновению, автор попадает в грубейшее противоречие с самим собой. С тем же успехом, с каким автор протестует против фантастической социологии, фантастической политической экономии, фантастической теории права и т. д. и т. п., можно протестовать против фантастической биологии, ибо возможны обобщения физико-химического порядка, еще более высокие, чем обобщения рефлексологии.Замечание второе. Енчмен не понимает, что самые высокие обобщения (т.-е. самые абстрактные законы) отнюдь не уничтожают значения частных законов, которые есть выражение законов более общего характера в особой специфической форме. Было бы поистине чудовищным предположение, что, скажем, закон сохранения энергии делает излишними закон трудовой ценности, или учение о базисе и надстройках, или законы денежного обращения. Маркс злостно издевался над такими оригиналами, вроде Енчмена, и здесь повторяющего буржуазно-идеалистические зады. Он писал, напр., про известного кантианца Ф.-А. Ланге: Дело в том, что г. Ланге сделал великое открытие. Всю историю можно-де подвести под единственный великий естественный закон. Этот естественный закон заключается во фразе struggle for life - борьба за существование (выражение Дарвина в этом его употреблении становится пустой фразой)... Следовательно, вместо того, чтобы анализировать эту struggle for life, как она исторически проявлялась в различных общественных формах, не остается ничего другого делать, как превращать всякую конкретную борьбу в фразу struggle for life*35)...Точь-в-точь, как у Енчмена. Маркс давным давно предупредил великое открытие, преподносимое на скрижалях. Маркс давным давно опроверг плоское и вульгарное представление, будто бы последние обобщения науки (даже настоящей науки, а не науки о 15 анализаторах) снимают с нас обязанность изучения частных дисциплин и тех особых, качественно разнородных, специфических форм, в которых проявляются эти самые общие законы. Обобщения не ликвидируют частных законов, они устанавливают лишь связь между ними, они выражают принципиальный монизм науки и единство ее метода. Но это ни в коей мере не уничтожает всякого разделения научного труда, т.-е. особых научных дисциплин.Э. Енчмен явно вульгаризирует дело, в полном противоречии и с духом, и с буквой марксова учения. Эта вреднейшая идеологическая демагогия, в сущности, фиксируется en toutes lettres в енчменовских священных текстах. В самом деле, вот что пишет наш автор:Бесчисленное множество научных классовых суждений безостановочно ликвидируется... и на вершине научного творчества остаются, как отборная интеллектуальная пища для Демоса (так и написано!!), немногие, несколькие (?), максимально общие и максимально точные, светящиеся наиболее ярким научным светом, научные классовые суждения (научные законы)*36.Это поистине замечательно! Геометрические теоремы? Долой их, раз есть 15 анализаторов. Решение биквадратных уравнений? К чорту эти алгебраические фолианты! Закон издержек производства? Пустяки! Все к чорту! Долой! Долой! Долой!Демосу (слушайте) нужны немногие законы. Демос обойдется и ими. Демосу (видите ли) будет подаваться отборная интеллектуальная пища. Правда, немного, но зато уж в Ревнауче позаботятся о качестве.Геометрию, физику, химию, механику, политэкономию, историю, социологию и прочее, и прочее, будет изучать не демос, а другие люди. А Демос пускай забавляется тем, как горят ярким светом пятнадцать тощих анализаторов.Что отсюда произошло бы? Что было бы, если бы пророка подпустить к делу?Всякий увидит, что. Ибо и без света научных законов ясно: с одними 15 анализаторами не будешь ни инженером, ни администратором, ни педагогом. Будешь только болтуном и неучем. Кое-кому выгодно, чтобы пролетариат был неучем, хотя бы и с вышеупомянутыми анализаторами. Но это ни в коей мере не совпадает с интересами самого пролетариата.Энгельс еще в начале 90-х годов высмеял вот этаких заносчивых молодых людей, вроде Енчмена, дав им убийственную характеристику. Он писал:Одна из величайших услуг, оказанных нам законом против социалистов, это то, что он освободил нас от навязчивости немецкого студента с социалистическим налетом. Теперь мы достаточно сильны, чтобы переварить и немецкого студиоза, который начал снова распространяться. Вы сами действительно уже кое-что сделали (Энгельс пишет Конраду Шмидту. Н. Б.) и должны знать, как мало молодые литераторы, приставшие к партии, дают себе труда изучать экономику, экономическую историю, историю торговли, промышленности, земледелия, общественных форм. Сколько из них знают о Маурере, только одно его имя.Нахальство журналиста должно все преодолеть. Часто дело обстоит так, как-будто эти господа думают, что для рабочих (для Демоса. Н. Б.) все годится*37.Замечательная характеристика, прямо не в бровь, а в глаз. Не за нее ли произвел наш автор в чин эксплоататорского идеолога одного из основоположников научного коммунизма? Очень похоже на это.А теперь мы попросим читателя спуститься с нами этажом еще ниже и взглянуть, каких поистине гениальных результатов достигает наш Енчмен, когда он применяет свой метод при анализе конкретных явлений. Тут мы увидим нечто такое, что, действительно, превосходит уже всякое воображение.