А.И. уехал в США, где прожил до конца войны, а затем вернулся во Францию. Он много и тяжело болел. В США ему материально помогали Бахметев и друзья. Это было ему морально тяжело, но выхода не было. Никаких «пенсий» или «страховок» у него не имелось. Незадолго перед его смертью, когда состояние его было признано безнадежным, образовался «комитет», который согласился помогать ему: из двух-трех десятков когда-то богатых людей (братьев «Северной Звезды» и «Свободной России»), к концу войны оставалось не более четырех (средним возрастом 70-75 лет). Эти люди – один в Нью-Йорке, один в Лондоне и двое в Париже – ежемесячно вносили в «комитет» небольшую сумму денег, которая пересылалась А И. и Анне Фердинандовне. Он очень страдал от своей бедности, но отказаться от денег не мог. В переписке русских масонов (Гувер) есть следы этого тяжелого, если не трагического, конца: в делах, среди потерь и забот конца 1940-х гг., – разбитого Лондона, нищего Парижа, рвущегося из кризисов Нью-Йорка, все четыре «благодетеля» иногда забывали посылать свои чеки или оказывались за пределами почты, телеграфа и телефона. Тогда начиналась паника. В 1948 г. в тяжелых страданиях А.И. умер на руках у жены. Он был когда-то одним из богатейших людей России, советский историк Старцев называет его «капиталистом-реформатором».
А.Ф. КЕРЕНСКИЙ
(1881-1970)
Когда В.А Маклаков спрашивал: «В чем мы ошиблись?» – Керенский всегда отвечал: «Мы никогда не ошибались». Зная его лично около сорока лет, я не всегда была уверена, что он действительно так считает. Он часто старался, иногда примитивно, а иногда и обдуманно, сбивать своих противников, и надо признать, что в большинстве случаев это удавалось ему. Но два случая в его поведении мне кажутся необъяснимыми. Они произошли уже в поздних годах, в США, когда он писал о своем прошлом. Я не могу их разгадать, и они смущают меня. Оба случая связаны с его последней книгой «Russia and History's Turning Point» (1966), где он вспоминает свой «русский» период.
Первый касается цитаты, приведенной Керенским из книги воспоминаний французского агента Ф. Гренара, друга английского агента Роберта Б. Локкарта, «La Revolution russe»: Гренар оставался в России до последней минуты – т.е. до начала октября 1918 г., когда его, со всеми союзными дипломатами, какие еще оставались в Москве, выслали через Торнео в Европу.
Вот эта цитата:
«Союзники России были ослеплены своим желанием держать Россию в состоянии войны, не заботясь о том, сколько это будет ей стоить. Они были неспособны судить, что было возможно, что было невозможно в это время. Они только помогали Ленину в его игре с целью изолировать главу правительства от народа все больше и больше. Они не могли понять, что насильно удерживая Россию в войне, они тем самым обязаны принять и последствия этого: внутреннее недовольство в стране, отсутствие стабильности в этот переходный период. Настаивая без передышки на своих требованиях, почти приказаниях, обращенных к Керенскому, о том, чтобы страна вернулась на нормальный путь, они не принимали во внимание обстоятельства, в которых ему приходилось работать, и фактически только еще усиливали тот хаос, с которым ему приходилось бороться. Брюс Локкарт, работавший во время войны в Английском консульстве в Москве, был такого же мнения о политической роли союзников, которую они играли в России в то время».
Этого абзаца в книге Гренара «La Revolution russe» нет, и имени Локкарта – тоже нет. Откуда Керенский взял этот абзац, из чьей книги – неизвестно. В книге Керенского она напечатана на стр. 385-386. Перевод мой.
Названный здесь Локкарт (см. Н.Б., «Железная женщина»), отсидевший в тюрьме, позже был обменен большевиками на сов. представителя в Лондоне, М.М. Литвинова. Он хорошо знал Керенского и сыграл решающую роль в его судьбе, дав ему летом 1918 г. сербский паспорт для переезда в Архангельск, а оттуда в Англию, и тем самым спасши его от ареста и казни.
Вторая загадка, которая менее значительна, чем первая, тоже не имеет объяснения.
Передо мной лежит донесение агентуры Департамента полиции (царского министерства внутренних дел) о «присяжном поверенном А.Ф. Керенском». В нем 58 страниц, и в нем говорится о слежке филеров, которую производили по приказу директора департамента в 1915 г. К нему приложены два секретных циркуляра, один от 16 января 1915 г. по 9-му делопроизводству за № 165377, и второй, от 30 мая 1915 г. по 6-му делопроизводству за № 169823. По причинам, остающимся непонятными, Керенский в вышеупомянутой книге дает только один номер, и то не лично своего дела, но дела тайного общества розенкрейцеров, где главой был, как известно, вел. кн. Александр Михайлович. Номер этот 171902.
В своей последней книге Керенский говорит о своем масонстве, но не много. Он вовсе не связал его с ни «тройкой» (или триумвиратом) – Керенский, Терещенко, Некрасов, ни, как тогда говорили, с «пятеркой» – Керенский, Терещенко, Некрасов, Коновалов и Федоров (которого скоро сменил кн. Львов), а также обошел молчанием причины, по которым между январем и августом 1917 г. в Россию приезжали члены французской радикально-социалистической партии, которая во Франции в это время быстрым шагом шла к власти[108]. Эти люди приезжали к нему напомнить о клятве, данной им при принятии его в члены тайного общества, в 1912 г., в случае войны никогда не бросать союзников и братьев по Великому Востоку, тем самым не давая ему абсолютно никакой возможности не только стать соучастником тех, кто желал сепаратного мира, но и обещать его.
Иностранным дипломатам было известно о его масонстве, как, конечно, и царской агентуре. Уже упомянутый Локкарт знал, что Керенский с 1912 г. состоит в «Малой Медведице». Он писал в своих воспоминаниях:
«Он выжил бы только при одном условии: если бы французское и британское правительства летом – осенью 1917 г. дали ему возможность заключить сепаратный мир…
Чтобы скрыть свою связь с масонами и сдержать клятву, данную Великому Востоку, Керенский говорил после 1918 г. в Лондоне, что он потому хотел продолжать войну, что якобы царский режим хотел сепаратного мира. Мельгунов считает, что царский режим этого никогда не хотел, но выдумка Керенского очень удобно помогла ему скрыть действительную причину желания продолжать войну во что бы то ни стало: связь с масонами Франции и Англии и масонская клятва».
(«Two Revolutions». 1967, с. 88, 113).
Бывший секретарь царского посольства в Лондоне, К.Д. Набоков, несмотря на то, что оба они были масонами (разных Послушаний), относился к Керенскому крайне отрицательно:
«Еще в 1918 г., когда он приехал в Англию, он говорил, что у него мандат „Союза Возрождения России“, и что Франция и Англия обещали ему поддержку».
(К.Д. Набоков. «Испытания дипломата», с. 226).
Локкарт возражал ему:
«В 1917 г., когда лейбористы приезжали в Россию, Керенский говорил О’Грэди, что у него, Керенского, есть документ, из которого ясно видно, что царь хотел заключить сепаратный мир 2/15 марта 1917 г. Керенский бережет этот документ, чтобы судить царя и реакционеров»
(«Two Revolutions»).
Но Набоков настаивает на своем:
«Керенский и Терещенко продолжали до конца лгать англичанам и французам»
(«Испытания дипломата», с. 152).
Любопытно сопоставить с этими двумя мнениями – третье: в первом «Письме из далека» Ленин из Швейцарии писал в марте 1917 года:
«…Войну ведет и германская и англо-французская буржуазия из-за грабежа чужих стран, из-за удушения малых народов, из-за финансового господства над миром, из-за раздела и передела колоний, из-за спасения гибнущего капиталистического строя путем одурачения и разъединения рабочих разных стран.
Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и «связями», давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать «сепаратным» соглашениям и сепаратному миру Николая Второго (и будем надеяться и добиваться этого – последнего) с Вильгельмом II, непосредственно организовывали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова[109].
(Собр. соч., М., 1970, т. 31, с. 12-21).
Однако не все министры ни в первой, ни во второй, ни, тем более, в третьей коалиции, были в полном согласии с председателем Совета министров (и Верховным Главнокомандующим). Были случаи протеста. В № 4 «Архива русской революции» находим такой рассказ А. Демьянова о сцене между Керенским и Терещенко:
«Когда Терещенко захотел уйти из министров в отставку (после второго коалиционного правительства), то Керенский прерывающимся от волнения голосом, в котором слышались ноты рыданий, упрекнул Терещенко в том, что тот его покидает, тогда как обещал не расставаться с ним до последнего момента».
Такие сцены, возможно, повторялись несколько раз, т. к. при каждой смене министров для Керенского было очень важно, кто масон и кто не масон: не-масонов он удержать не мог, масонам он напоминал о клятве.
Но не-масонов было немного: в первом составе Временного правительства не-масоном был один Милюков, во втором (первая коалиция) их было не более двух, в третьем – столько же, и в последнем – Верховский, который скоро «бежал». Так обстоит дело по архивным документам на сегодняшний день. К этому надо прибавить, что когда в первом составе (март – апрель) Керенский возглавлял министерство юстиции, он назначил себе следующих помощников: Сомов, Скарятин, Исаев, Муравьев, Демьянов, Тесленко, Зарудный, Переверзев, Чубинский.
Кроме первых трех, все остальные поименованы в Биографическом словаре.
Четыре статьи Аронсона в газете «Новое русское слово» о масонах в русской политике серьезно взволновали Керенского. Кускова умерла в 1958 г., но у Керенского появились другие корреспонденты и советники. Он опять стал задавать все тот же вопрос: что делать? Написать все, как было, или ничего не писать, или написать и напечатать, или написать и зарыть? К этому времени оставалось все меньше и меньше людей его поколения, и даже те, которые были живы, теряли память, а то и всякое соображение о том, о чем их спрашивают. Четыре человека отозвались на его письма. Это были Я.Л. Рубинштейн[110], юрист, который работал в Лиге Наций до войны и теперь начал серьезно болеть; старый масон, член Исполкома Петроградского Совета В. Станкевич; старый петербургский друг Керенского Я.Г. Фрумкин, человек мудрый и спокойный, народный социалист, друг и Станкевича, и Рубинштейна по Берлину еще с 1920-х гг.; и, наконец, – самый младший из них, М.М. Тер-Погосян, бывший эсер, служивший управляющим в одном из парижских кинотеатров, которого друзья звали Тером, и который, как будет видно из его писем к Керенскому, никак не мог перейти с ним на «ты».
Письма Керенского к названным лицам, вероятно, сохранились в их архивах, но я решила обойтись без них. Их письма к нему достаточно красноречиво говорят о тех сомнениях, которые, видимо, мучили их корреспондента.
Одиннадцать писем четырех лиц печатаются хронологически, старое правописание переведено на новое. Они все слегка сокращены, пунктуация их исправлена.
ПИСЬМА МАСОНОВ К КЕРЕНСКОМУ
1
…Статей Аронсона я не имел никакого намерения Вам послать – я не сомневался в том, что Вам факт их появления будет неприятен, и решительно не видел для себя причины причинять Вам неприятности… Но раз Вы не только о них узнали, а большую часть их прочли, посылаю Вам при сем все четыре (их было только 4, а не 5). Удивляет меня Ваш вопрос: откуда он все это взял? Ведь он сообщает о всех источниках, на которых базируется. В этом отношении он, может быть, даже пошел дальше, чем надо. Он не назвал ни одного человека масоном, кто раньше не был в печати таковым назван, хотя он знал ряд лиц, в принадлежности которых к масонству он, да и никто, не сомневался[111]. Этот метод он применил и к тому списку «не масонов», которых он распределил по разным партиям. Это все лица, о непринадлежности которых к масонству появилось утверждение в печати, притом этого не сказав, и не упомянув и о том, что он решил в этом контексте назвать только покойников. В результате этого, огромное количество лиц оказалось подозрительным по масонству, и притом – без всяких оснований. Вообще говоря, считаю эти статьи мало удачными, т. к. более или менее осведомленным – со мною в том числе – они ничего нового не дали, а лица неосведомленные по его статьям не поймут, в чем дело. Итак, не принимайте этого слишком близко к сердцу.
2
Конечно, кн. Львов не принадлежал к ф(ранк)-м(асонст)-ву[112], и вообще все это было бы ему абсолютно чуждо. В.В. (Вырубов)[113] на мой вопрос о его личной принадлежности, сказал, что «был лишь принят, но участия в работах не принимал», и это было будто бы в самом конце. Мне кажется, что он вообще не принадлежал… Здесь мои статьи, не перепечатанные – жалею очень, что ты не прислал мне статей. Я.Л. (Рубинштейн) думает, что, конечно отвечать «им» ни в коем случае не следует, но для будущего материал нужно собрать.
3
…Книга не упоминается у Аронсона[114]. Кто автор книги? Мне кажется, что удалось найти то, что Вы ищете, а именно: Евграф Сидоренко. «Итальянские угольщики XIX в.» СПБ, 1913. Вы ее можете выписать через библиотеку, или я закажу микрофильм….
4
…Имел продолжительную беседу с Як. Л. (Рубинштейном) – он тебе подробно написал. По поводу моральной и формальной невозможности ответить А(ронсону)[115] сейчас – я согласен с Я(ковом) Л(ьвовичем), но вместе с тем я полагаю, что эта «страница истории» революции не должна ни в коем случае оставаться «закрытой». Посему ты должен (единственное лицо) подробно изложить и в закрытом конверте оставить в Hoover Library, для опубликования, скажем, через 20-25 лет. Я пришел к этому заключению после очень скрупулезного рассуждения. Возможный ответ сейчас А(ронсону) или Н(иколаевскому)[116] поневоле пошел бы по линии фельетонной сенсации, данной А-ом. Между тем эта страница общественного движения может принять свои подлинные размеры лишь в климате исторической объективности, лишенной полемической или личной страстности. В особенности имея в виду такие страницы (неразборч.) как с К(усковой…)… и др.
5
Дорогой Александр Федорович,
Спасибо за письмо от 26 октября и за фельетоны. Я ждал их с интересом, но они оказались совершенно низкой пробы. Газетное вранье. Потуги состряпать сенсационное блюдо из потерявших вкус объедков.
Сейчас интерес к мистерии не так уж велик. Его можно разбудить и раздуть. В некоторой мере это сделано, вероятно, фельетонами, которые Вы прислали. Надо думать, что с несколько большим успехом это сделал бы инспиратор фельетонов, если бы он опубликовал собранный им материал. Но в этом случае интерес быстро рассеется. Тому три причины: дальность времени, несоответствие возможной роли мистерии с действительным размером событий и недостоверность материалов разоблачителей.
В настоящее время следопытам аутентичного подтверждения факта не хватает. Им приходится оперировать слухами, домыслами, личными доверительными беседами. Того, что когда-то называлось «царицей доказательств», собственного признания «обвиняемого», у них нет. Болтовня покойного «управляющего делами» в счет не идет. Его имя никому ничего не говорит[117].
Положение в корне изменилось бы, если бы Вы привели в исполнение Ваше намерение. Любителям сенсационных разоблачений будет дан прочный базис для дальнейшего мифотворчества. Учтите то обстоятельство, что с момента опубликования Вашего ответа, разъяснений и уточнений, опубликованное Вами перестанет быть Вашим достоянием. Вы утратите право распоряжаться его дальнейшей судьбой.
Сейчас ничего предосудительного Вам и Вашим друзьям не приписывается. Что дурного в том, что у политического деятеля, жизнь и работа которого протекала у всех на глазах, были не только враги, но и друзья, с которыми он был связан интимно, которым безоговорочно доверял. Положение будет иное, если Вы дадите отправную базу для любителей сенсационного вранья.
План М.М. (Тер-Погосяна) об опубликовании через 30 лет – компромисс, которого я не одобряю. На худой конец, это все же лучше задуманного Вами.