Шестой из Восьми — Цао Гоцзю, сын первого министра при сунском императоре Жэньцзуне и младший брат императрицы. Он жил при дворе, но мечтал о познании Дао и однажды отправился странствовать по свету. Император дал ему с собой золотую пластину, на которой значилось: «Гоцзю везде может проходить, как сам государь». При переправе через реку он предъявил эту пластину лодочнику, требовавшему с него уплату за проезд, но даос, также сидевший в лодке (это был Люй Дунбинь) укорил Цао за гордыню; тогда Цао швырнул пластину в реку, а Люй пригласил его в ученики. Обычно Цао изображают с кастаньетами (пайбань) в руках и в костюме чиновника; его почитают как покровителя актеров.
Седьмой из Восьми бессмертных — Лань Цайхэ, вечно юный юродивый, бродивший по рынкам, просивший милостыню и распевавший песни, которых он знал великое множество. По одной версии предания, в прежней «земной» жизни он был сановником Чэнь Тао, по другой — актером Сюй Цзянем. Монеты, собранные как подаяние, он нанизывал на веревку и тащил за собой по земле, а потом раздавал встречным или пропивал в винных лавках. Однажды, когда он кутил в лавке близ озера Хаолян, с неба спустился журавль, и Лань поднялся на облако, сбросив наземь свой единственный сапог и рваное синее платье. Обычно его изображают с корзиной хризантем, веток бамбука или персиков (символов бессмертия); почитается он как покровитель музыкантов и садовников.
Замыкает восьмерку бессмертных единственная среди них женщина — Хэ Сяньгу. В раннем детстве она увидела вещий сон: некое божество посоветовало ей питаться слюдяной мукой, чтобы подготовить тело к обретению бессмертия. Повзрослев, она покинула дом и отправилась странствовать по свету, ревниво блюла девственность и однажды средь бела дня вознеслась на небеса, причем помог ей в этом Люй Дунбинь.
Прекрасный этот облик вот какой:
Легко, как лебедь вспугнутый, парит,
А гибкостью — летающий дракон!
Осенней хризантемы в ней покой,
Весенняя сосна не так пышна!
Видна же неотчетливо, как сон…
Как месяц, но за облачком, она…
Мелькнет, вспорхнет, — и вот не удержать:
Снежинкой в ветре закружилась!..
«Но какова же издали?» — спроси!
— Она, как солнце ясное, светла,
Что в тонкой дымке утренней встает!
А ежели разглядывать вблизи, —
Свежо сверкает пламя красоты,
Как лотос из зеленой тени вод,
Где вся прохлада притаилась!
Гармония — вот истинный закон
Той красоты, что в небе родилась:
Связь тонкости и плотности частей,
Высокого с коротким, круглым связь…
Как выточены плечи красоты!
Как тонко талия округлена!
Стан — сверток шелка белого точь-в-точь…
Затылок хрупок, шея так стройна!
Прозрачна кожа, призрачны черты!
Зачем помада? Пудра не нужна, —
Краса нам без прикрас явилась!
Прическа взбита очень высоко,
Длина ее изогнутых бровей
И тонкость — изумительны! Глаза
Блестят великолепно — звезд живей!
Покой царит на яшмовом лице,
И жесты благородны. Простота,
Непринужденность, ласковость манер
Пленяют, очаровывают мир:
В них — снисхождение и милость![68]
Эти небесные девы, «провозвестницей» которых была Хэ Сяньгу, стали в поздней китайской мифологии и фольклоре одними из наиболее популярных персонажей, наряду с оборотнями-цзин[69] и земными бессмертными.
Чжункуй. Лубок с пожеланием счастья в новом году (XVI в.).
Помимо многочисленных сюжетов, связанных с каждым из Восьми бессмертных в отдельности, известны, если можно так выразиться, «совокупные» предания, повествующие о совместных походах восьмерки — в частности, об их путешествии к богине Сиванму. Эти предания легли в основу романа У Юньтая «Путешествие Восьми бессмертных на Восток», перекликающегося по названию и содержанию с романом У Чэнъэня «Путешествие на Запад», о котором говорилось выше. Кроме того, как пишет В. В. Малявин, «компания Восьми бессмертных — один из самых распространенных сюжетов в китайской живописи, декоративном искусстве и театральных представлениях. Например, в деревнях перед началом спектакля нередко разыгрывалась благожелательная сцена: актеры в костюмах Восьми бессмертных рассаживались так, чтобы составить иероглиф „долголетие“… При этом легендарная восьмерка блаженных не была в Китае объектом культа. Исключение составляли „водяные люди“ Гуандуна, которые держали статуэтки Восьми бессмертных на своих домашних алтарях». Тем не менее в Сиани существует даосский монастырь Восьми бессмертных, монахи которого занимаются в том числе предсказаниями от имени своих «патронов».
Из других бессмертных необходимо упомянуть такую их категорию, как укротители и повелители бесов и демонов. К таким бессмертным нередко причисляли Люй Дунбиня и Чжан Даолина, но особенную известность в этом качестве получили такие персонажи, как Чжункуй и Цзян Тайгун.
Ученый муж Чжункуй, по преданию, несколько раз пытался выдержать экзамен на должность придворного чиновника, но его постоянно отвергали по причине уродливой внешности. В отчаянии он покончил с собой, но Нефритовый император сжалился над ним и назначил его повелителем бесов. Другое предание гласит, что однажды Чжункуй явился во сне танскому императору Сюаньцзуну, и тот повелел придворному художнику запечатлеть киноварью — краской, отгоняющей нечисть, — образ повелителя демонов.[70] Неизменный атрибут Чжункуя — меч, которым он разит демонов. Обычно картинки с изображением этого бога вешали на створки дверей в качестве охранительного амулета. В поздней традиции Чжункуя нередко отождествляли с Паньгуанем — властелином и усмирителем нечисти (см. следующие главы).
Чжункуй, изгоняющий бесов. Китайская народная картина из коллекции академика В. М. Алексеева.
Единственными «прообразами» демонов в привычном нам значении этого слова могут выступать, пожалуй, «внутренние» духи болезней. Представление о бесах как о бесах, наряду с представлениями о преисподней и ее хозяине, сложилось в китайской культуре лишь под влиянием буддизма (подробнее см. следующую главу).
Наконец, третью категорию божеств даосского пантеона — и самую многочисленную, если не сказать бесчисленную, — составляют локальные божества и духи. Прежде всего это так называемые «земные достопочтенные» (дичжи), к которым относятся боги определенных местностей, городов, гор, лесов, рек, морей, божества земли (тушэнь), боги — стражи ворот (мэньшэнь), боги домашнего очага (цзаошэнь), боги родников, источников и колодцев (цзиншэнь), божества отхожих мест (цэшэнь) и др. Кроме того, к этой же категории принадлежат и некоторые «разновидности» бессмертных, например, шицзесянь, или бессмертные, «освободившиеся от трупа», то есть умершие и впоследствии воскресшие, а также жэньсянь — бессмертные, пребывающие среди людей, и чжэньжэнь — «истинные люди», постигнувшие Дао, но не стремящиеся к бессмертию. О последних много говорится, к примеру, в трактате «Чжуанцзы»: «Настоящий человек не шел против малого, не хвалился подвигами, не входил в число мужей, представляющих замыслы. Поэтому, ошибаясь, не раскаивался, а поступив правильно, не впадал в самодовольство. Такой человек мог подняться на вершину и не устрашиться, войти в воду и не промокнуть, вступить в огонь и не обжечься. Своим познанием он, даже умирая, мог восходить к Пути. Настоящий человек спал без сновидений, просыпаясь, не печалился, вкушая пищу, не наслаждался. Дыхание у него было глубоким, исходило из пят, а у обычных людей идет из горла». Общей для всех этих божеств и духов была «локальность» их культов, географическая, племенная и даже семейная: зачастую культ конкретного персонажа бытовал в пределах только данной народности, данной местности или, что бывало нередко, в пределах данного рода или большой семьи.